Прозрачность невозможна там, где каждому есть что скрывать

Получать отклики от читателей всегда приятно. Вдвойне приятно, если отклик критический, потому что это означает, что читатель мыслит самостоятельно и мы можем откровенно обмениваться мнениями. Письмо доцента Киевского национального экономического университета Анатолия Бебелы, содержащее четко сформулированные критические замечания по поводу моих колонок, поднимает вопросы, заслуживающие ответа, который я попытаюсь дать. Позвольте мне уточнить, что я не представляю никого, кроме самого себя, — ни Америку, ни зарубежных экспертов в целом, и даже не обязательно редакцию этой газеты. Не быть ничьим представителем — это роскошь, потому что позволяет говорить то, что думаешь, а это именно то, что я всегда старался делать. Я никогда не изображал из себя миссионера, изрекающего неоспоримые истины. Каждый может принимать или отвергать мои статьи, но то, что они заставляют читателей думать, — само по себе награда.

Прежде всего, давайте рассмотрим образовательный процесс. Я прожил в Украине уже десять лет, и две мои падчерицы за это время прошли курс обучения в двух разных университетах. С одной из них все прошло гладко, но у другой были большие проблемы, которые нельзя обойти молчанием. Будучи заочницей, она вернулась из университета, в котором в результате все-таки защитила диплом, с известием, что ее преподаватели были достаточно откровенны по поводу того, сколько долларов стоит определенная оценка за определенный экзамен или курсовую. Однажды она приехала с сессии возмущенная: преподаватель поставил ей плохую оценку за реферат, даже не читая его, когда она не заплатила потребованную им сумму. Если такое не происходит в других университетах — прекрасно, но в некоторых такое все же случается. Как родитель, с которого требовали эти взятки, я знаю, о чем говорю.

Теперь обратимся к политэкономии. Конечно, в самой этой дисциплине нет ничего дурного, хотя на Западе теперь этот термин почти не используется. Проблема в том, как трактовались политэкономия и научный коммунизм в Советском Союзе. Я не проходил курс по этим предметам, но посещал научные конференции и защиты диссертаций, где встречал ученых, ранее подвизавшихся в этих дисциплинах, ныне переименованных в экономику и политологию. Встречал я и молодых университетских преподавателей, выучивших западные языки, прочитавших соответствующую литературу и ничем не уступающих западным экономистам и политологам, но встречающих полное непонимание своих старших коллег, которые не в состоянии понять, каким образом эти науки практикуются на Западе. Профессор Александр Мотыль писал более десяти лет назад, что, когда Украина стала независимой, в ней было, вероятно, не более десятка экономистов, которые представляли себе, как на самом деле работает западная рыночная экономика. С тех пор был сделан некоторый прогресс — Украина была третьей страной в мире по уровню коррупции, — но недостаточный: она по-прежнему в числе первых двадцати из примерно 170 стран. Существуют советники высокопоставленных чиновников, которые попросту некомпетентны, дают плохие советы, и в результате их боссы принимают плохие решения, которые обходятся стране в неполученные инвестиции, несозданные рабочие места и понижение благосостояния ее граждан. В конце концов, советская политэкономия была компиляцией работ классиков марксизма-ленинизма, пересказанных в брежневских учебниках, где говорилось о том, как плох классический капитализм и как хорош развитой социализм. В результате ни то, ни другое не было вполне точным и не отражало реальности. Если мы намерены изучать экономику или политический процесс, нам необходимо постараться докопаться до реальности, скрытой под пеленой непрозрачности. В противном случае мы просто зря теряем время в стране, которая и так потеряла его слишком много.

Я всегда говорил своим студентам, что в украинской политологии (да и экономике, если уж на то пошло) существуют три основных вопроса: «Почему все так плохо?», «Можно ли что-то с этим сделать?» и «Если так, то что именно?». Украина — невероятно богатая страна, в которой сосредоточено 25% мирового чернозема, который она не может нормально эксплуатировать из-за пережитков колхозно-феодальной системы, и все виды полезных ископаемых. При этом она продолжает содержать предприятия, которые следовало бы закрыть, и ставит палки в колеса в тех областях, которые следовало бы поощрять. Зачем содержать истощенные угольные шахты, которые эксплуатируются больше столетия, когда шахтеры могли бы использоваться более продуктивно и больше получать, разрабатывая самые большие в мире запасы урана? Возможно, дело тут в том, что рабочие на шахтах зависят от администрации, которая, в свою очередь, заинтересована больше в том, чтобы положить что-то себе в карман, чем в экономической жизнеспособности предприятия?

В конце концов, цель реальной мировой политики не в том, чтобы отыскать платоновского царя, который знает, что надо делать, и делает это. Она и не только в том, чтобы усовершенствовать те или иные вещи, а в том, чтобы задавать фундаментальные вопросы о вещах, которые фундаментально неправильны. Выгляните утром в окно, и вы увидите пенсионеров, которые роются в мусоре в поисках пустых бутылок, чтобы сдать их и прожить еще один день на эти деньги. В Украине это называется социально-ориентированной рыночной экономикой, что соотносится с реальностью примерно так же, как дети, благодарящие Сталина за счастливое детство, в то время как миллионы людей умирали с голоду. Взгляните на политический процесс, в котором любой глава облгосадминистрации может прекратить расследование или устроить невеселую жизнь тому, кто посмел слишком пристально взглянуть на его личные финансовые дела. Я часто говорил, что не может быть значительного самоуправления без прозрачности, а прозрачность невозможна там, где каждому есть что скрывать. Эта система очень многое унаследовала от советской эпохи, чьи требования невозможно было выполнять, не нарушая ее же правил. Если бы только это было единственной проблемой этой системы…

Все знают, что объективно нужно делать. Надо взглянуть на успехи посткоммунистических стран — Польши, Румынии, Чехии, которые явно идут туда, куда хочет попасть и Украина, и начать делать то, что они начали более десятилетия назад. Почему это не делается? Возможно, потому, что такие шаги были бы не в интересах тех, кто мог бы их предпринять? А может, потому, что такие шаги здесь политически невозможны? Возможно, нам следует спросить — почему, и именно это я и пытался делать все эти годы.

Мне не хотелось бы говорить миссионерским тоном, но когда видишь, что многое идет не так, как нужно, иногда трудно сохранять спокойный тон. Я делаю ошибки, как и любой человек, но я изучал эту страну более четверти века и прожил в ней десятилетие — хочу заметить, не в замкнутом мирке экспатриантского сообщества. Всякий имеет право не соглашаться со мной по любому вопросу, и я только приветствую такое несогласие, которое дает начало серьезной мысли, мысль — началу понимания, а понимание — первый шаг к исправлению недостатков. При всех неоспоримых достижениях Украины — недостатков по-прежнему много, и задача всех нас — попытаться определить, как их можно исправить. Если я могу стимулировать других к тому, чтобы задуматься об основах, — я могу гордиться делом своих рук.