Сталин и Зорге: кто был большим негодяем?

Написав статью «Сталин и «Штирлицы»: миф об отважной разведке и глупом генсеке» я думал, что точки над «і» (по крайней мере, главные) уже расставлены, поэтому возвращаться к теме в ближайшее время не придется. Но ошибся. Журналист из Борисполя Андрей Зиль обвинил меня, во-первых, в недостаточной аргументации своей позиции (я с многочисленными фактами доказывал, что Сталин и его окружение не ждали пассивно нападения нацистов, а реагировали на сообщения разведки, быстрыми темпами разворачивая войска и окончательно переводя жизнь СССР на военные рельсы), во-вторых, в попытке защиты Сталина, который, мол, был «преступно безразличным» и «не верил ни одному донесению разведчиков, зато верил Гитлеру». Конструктивная полемика имеет смысл только в случае, если речь идет об общей (хотя бы в основном) фактологической базе и сопоставимых методологических подходах дискутантов. Следовательно, Андрею Зилю стоило бы ознакомиться с трудами Владимира Бешанова, Александра Гогуна, Владислава Гриневича, Кейстута Закорецкого, Виктора Коваля, Ивана Патриляка, Бориса Соколова, Марка Солонина, Виктора Суворова, Дмитрия Хмельницкого и целого ряда других украинских, российских и белорусских исследователей Второй мировой войны, чтоб вести квалифицированную дискуссию.

Но существует еще один аспект проблемы, который, очевидно, не нашел надлежащего освещения и акцентирования в моей статье. А именно — что советская разведка всегда была составляющей советского режима и могла отклоняться в ту или другую сторону от направляющих или инвариантов развития того режима не слишком сильно. Сегодня в России снимают много фильмов о разведчиках и диверсантах, которые и уничтожают невероятное нацистское «чудо-оружие», и оставляют без горючего танковые армии, и добывают важные тайны самого Гитлера... Этого не было, потому что быть не могло — не позволяла система. Нас в данном случае интересует та откровенная мифологизация добродетелей советской разведки, которая дает о себе знать и сегодня. А была она, повторю это еще раз, составляющей тогдашнего режима и имела на себе отпечаток всех его изъянов.

Объясню это на наглядном примере. В статье «Сталин и «Штирлицы»: миф об отважной разведке и глупом генсеке» я бегло вспомнил, что в документах Генштаба Красной армии постоянно фигурировали десять тысяч немецких танков, которые Германия вроде бы намеревалась выставить против СССР. Эта цифра появилась не на пустом месте, а на основе обобщения данных разведки. Другими словами, советская разведка вдвое преувеличила число немецких танков. Причина? Во-первых, стандартная советская перестраховка, во-вторых, стремление военных (тоже стандартно советское) «выбить» как можно больше ресурсов (начальнику Генштаба Жукову было мало 25 тысяч танков, он хотел иметь в своем распоряжении 36 тысяч). А в советской системе всегда ценилось не умение получить объективную информацию о состоянии дел, а умение сказать именно то, что в данный момент нравится начальству.

Какие же практические последствия имела эта вдвое завышенная оценка числа немецких танков? Чрезвычайно серьезные. Ведь, когда Сталину в июне 1941 года докладывали о сосредоточении немецких войск, в том числе и танковых, на советской границе, он до последнего момента не верил, что Гитлер способен будет начать войну, сконцентрировав лишь 3—4 тысячи танков из десяти. Не очень верили в это и военные руководители, что наглядно засвидетельствовали их действия (и бездеятельность также). Результат всего этого хорошо известен.

Но, конечно, главной причиной того, что немецкие силы «заставили через каких-то три недели отступать советские войска на главном направлении вплоть до Смоленска», как пишет Андрей Зиль, было почти общее нежелание красноармейцев воевать. Я не раз беседовал об этом с Петром Кравченко, к сожалению, ныне уже покойным, в то время — сержантом 10-й армии (которая была расположена в Белостоцком выступе, Беларусь), потом — военнопленным, после войны — гражданином Австралии (возвращаться в сталинский «рай», то есть прямо в ГУЛАГ, он по понятным причинам не захотел). Пан Петр во время своих ежегодных визитов к киевским родственникам рассказывал, как в середине июня 1941 года их часть перевооружили автоматами ППШ, как переодели в новую униформу и сапоги, но... не успели привезти патроны для автоматов. Говорил он: нам было хорошо понятно, что война вот-вот начнется, и между собой мы говорили — «мы тебе, Сталин, навоюем!». А с какой стати настроения юношей, испытавших на себе все «прелести» раскулачивания и деукраинизации (Петр Кравченко имел не слишком распространенное тогда десятилетнее образование, что давало возможность неплохо ориентироваться в событиях), Голодомора и Большого Террора, тупой муштры в армии и мордобоя со стороны командиров, должны были быть другими? Тем более что советская пресса в 1939—1941 гг. приводила немало фактически рекламных материалов о жизни в нацистской Германии (вплоть до перепечатки речей Гитлера), что давало крайне искривленное представление о политике нацистов...

Поэтому «грозная сила» нацистов заключалась в первую очередь в нежелании красноармейцев воевать, а во вторую — в крайней бездарности высшего советского командования, которое заставило, скажем, лучшие мехкорпуса в первую неделю войны совершать полтысячикилометровые марши, которые стали причиной выхода из строя половины танков еще до боя и доведения запаса горючего в других до минимума. А еще уставы Красной армии категорически запрещали рыть окопы и траншеи — только одно- и двуместные стрелецкие ячейки без ходов соединения между ними, то есть ни патронов поднести, ни подкрепление подвести, ни раненых вынести, ни установку командира услышать — боец оставался на произвол судьбы один на один со смертью. Если бы не все это, то, исходя из соотношения сил, Вермахт был бы разбит уже в первые недели войны.

Тиранию и тирана прежде всего нужно понять, всесторонне изучить, чтобы не допустить появления новых побегов беды. Тем более что сегодня хватает любителей поднести на щит и Сталина, и сталинцев. Проклятиями здесь делу не поможешь. Что же касается добродетелей советских разведчиков... Не может быть никаких моральных претензий, скажем, к участникам «Красной капеллы» — молодым немцам-антинацистам. У них были романтические представления о СССР, а информацию о происходящих там кошмарах они считали геббельсовской пропагандой. А вот Рихард Зорге, как по мне, значительно больший негодяй, чем Иосиф Сталин. Почему? Вспомните подробности его биографии. Отец — немец, мать — россиянка. Рихарду было три года, когда семья переехала в Германию (а родился он в Баку). В середине 1920-х он делает выбор в интересах России, переезжает в Москву, становится гражданином СССР и работником аппарата Коминтерна. Хорошо — в то время хватало любителей стать на бой с «прогнившей буржуазной демократией» во имя «мировой революции». Да и режим в Советском Союзе в середине 1920-х был сравнительно «вегетарианским», это было время расцвета НЭПа, художественных баталий и дискуссий в партии. А дальше? Зорге видел «великий перелом» на селе, хорошо знал о первой волне репрессий против интеллигенции в конце 1920-х, имел — уже работая за рубежом в разведке — всю информацию о Голодоморе и Большом Терроре, об изворотах сталинской политики, о дружбе большевизма и фашизма (напомню, что соглашение о дружбе с фашистской Италией СССР подписал еще в 1933 году). И что? Он продолжал служить тираническому режиму (напомню, что в начале 1930-х Германия еще была демократическим государством, но Зорге работал против демократии в интересах тоталитаризма). Как это назвать? Или, возможно, правы те исследователи, которые считают: член НСДАП и ВКП(б) одновременно Рихард Зорге изо всех сил пытался наладить тесное сотрудничество двух тоталитарно-социалистических режимов, считая войну между ними страшной бедой, которая даст фору проклятым демократам?

Как бы то ни было, у Зорге был выбор. Он мог бороться против нацизма, работая на Британию (которая в 1940—1941 гг. несла на себе основной груз войны с тоталитарными режимами Германии и Италии, которым помогал СССР). Он мог принять участие в немецком демократическом Движении Сопротивления. Он мог, наконец, используя журналистские связи, под псевдонимом раскрывать и разоблачать планы нацистов в независимой западной прессе. Но он сделал совершенно сознательный свободный выбор в пользу службы тирану, сидевшему в Кремле. Он боролся не за свободу (многочисленные агенты советской разведки на Западе, которые не видели жизни в СССР, искренне считали, что делают именно это) — он боролся за распространение ГУЛАГа на весь мир. То кем же он был с моральной точки зрения?