Теряя человеческое лицо

В адрес нашей редакции поступило много отзывов по поводу опубликованной в «Дне» (№77— 78) статьи Владимира Бродзинского «У войны не женское лицо, и не человеческое...». На самом деле нам нелегко было решиться опубликовать такой материал. Но мы понимали, сколько людей остаются один на один со своими воспоминаниями, страданием и болью. Тем более, что эта проблема шесть десятилетий была под самым строгим табу. Очевидно, нужно мужество для того, чтобы начать говорить об этом. К сожалению, уже покойный участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза Павел Каравай когда-то написал письмо (См. «День» за 11 мая 2001), в котором, собственно, вспоминая о временах Второй мировой войны, отмечал: «...трагические времена, жестокие испытания просвечивают людей изнутри. Трудные времена — это барометр на поступок, на честность, на подлинность». И завершил его такими словами: «...Циники иногда говорят: сколько можно вспоминать, ведь уже все известно о той войне? Нет, возражу вам я — старый военный летчик. Еще осталось много тайн и загадок, остались люди, которых ни разу не вспоминали ни добрым, ни злым словом. Многое осталось вне нашего внимания и, боюсь, навсегда. Мне бы не хотелось, чтобы в будущем только ученые-историки переворачивали пожелтевшие страницы ныне еще живой истории и ее творцов. Пока мы живы, мы можем поделиться хоть каким-нибудь опытом — он не бывает лишним никогда. Более того, во времена сложные, как наши...».

Глазами очевидца

20 января 1945 года наша дивизия перешла бывшую польскую границу и вступила на территорию Восточной Пруссии у реки Ожица. На построениях полка перед наступлением политработники произносили пламенные речи о фашистском логове и возмездии.

23 января после короткой, но мощной артподготовки мы перешли в наступление и к полудню 23 января захватили первый немецкий город — Ортельебург! Что здесь началось!

За свои 18 лет я многое уже успел увидеть: полгода на фронте, до этого — почти три года в оккупированной Одессе, но этот ужас потряс меня. Возникло даже чувство нереальности. Все жгли и рушили, насиловали и тут же убивали.

На всю жизнь запомнилась картина: под деревом — труп немца в каске, руки засунуты в меха от аккордеона, ноги раздвинуты, между ними — кровавое месиво, рядом полукругом лежат трупы женщин с забитыми между ног бутылками. Библейская картина ужасов ада — ничто! Это надо было видеть! Но многие потешались, пересказывая увиденное... Потом было еще много других немецких поселений, но такое больше не повторялось. Все города и села оказались пустыми — население в панике бежало.

В марте 1945 года я оказался в армейском госпитале для легкораненых в г. Вормдитт, который располагался в бывшем монастыре. При госпитале была организована прачечная (на солдатском жаргоне «мыльный пузырь»), в которой работали мобилизованные немки. Это был почти узаконенный бордель. В «мыльный пузырь» надо было, как оплату, нести пайку хлеба. Мне, 18-летнему, никогда не целовавшему женщину, с трудом верилось, что у каждого была когда-то мать или сестра. Воевал я тогда в прославленной дивизии, памятью о которой очень дорожу. С однополчанами поддерживал связь долго, вплоть до развала СССР. Не хочу, чтобы хоть малое пятно легло на эту память. Именно поэтому не называю ни имени дивизии, ни своей фамилии, что было, то было.... Написал, и вроде легче стало; теперь прочтя мое письмо по долгу службы или просто так, «это» знаете и вы.

Напоследок хочу привести цитату из книги немецкого генерала Ф. Меллентина «Танковые сражения», глава «Катастрофа на востоке», стр. 413.: «Это была трагедия невиданного масштаба. В старых немецких землях Восточной Пруссии, Померании и Силезии русские проявили звериную жестокость». Эту часть цитаты переводчик стыдливо опустил, далее по тексту: «Невозможно описать всего, что произошло между Вислой и Одером в первые месяцы 1945г. Европа не знала ничего подобного со времен гибели Римской Империи».

Без гнева и пристрастия

Конечно, эта проблема принадлежит к числу наименее изученных в отечественной науке. Но прежде, чем высказать мнение по существу вопроса, все же следует сказать несколько слов по поводу прочитанного в указанной статье. К сожалению, автору не удалось остаться незаангажированным аналитиком. Обвинительный, тенденциозный характер материала мешает более глубокому осмыслению щепетильной темы. Не обошлось без «голливудских» стереотипов и просто неуместностей, например, тогда, когда В. Бродзинский дважды на одной странице ярко описывает советских бойцов, которые с «калашниками в руках» (на самом деле этого оружия в войсках тогда еще не было!), «выбив из очередного квартала фашистов, опьянев от победы, немедленно бросались на поиски... трофеев и женщин». Плотность боев, непрерывность операций, а также характер немецкой обороны отнюдь не позволяли после каждого взятого квартала прибегать к оргиям.

Даже поверхностное сопоставление некоторых цифр ставит под сомнение их правдивость. Уже в начале статьи речь идет о 450 тыс. советских солдат, которые подходили к Берлину, и 100 тыс. женщин, которые здесь были обесчещены. Выходит, что, по крайней мере, каждый четвертый красноармеец принимал участие в изнасилованиях. Чтобы это могло произойти, армию на определенное время следовало распустить. А если представить потери (по официальной, русской статистике в Берлинской операции погибло около 78 тыс. советских солдат и офицеров и 274 тыс. получили ранение), то соотношение насильников и их жертв вообще выходит за пределы нашего воображения...

Вызывает горькую улыбку утверждение о том, что «продвигаясь вглубь страны, освободители становились более переборчивыми, чем в Восточной Пруссии» (конечно же, к женщинам!). (Вот как люди быстро привыкали к красивому!)

Можно было бы продолжить перечень подобных «ляпсусов», однако вернемся к сути вопроса.

Оценка ученым любого исторического явления должна базироваться, во-первых, на разработке определенных критериев, во- вторых, на их содержательном расслоении. Не вдаваясь в детали, отметим, что ответственный исследователь должен учитывать причинно-следственные связи, конкретно- исторический контекст, уникальность, с одной стороны, и ассоциативность, сходство данного явления с подобными, — с другой, а также необходимость выделения сугубо моральных, психологических, политических, юридических аспектов.

Возможно, повторю некоторые общие вещи, но акцентирую внимание на нескольких моментах.

Любая война (а особенно две мировые войны XX в., которые в отличие от других имели тотальный характер) меняет психологию и мораль «человека с ружьем» со всеми известными последствиями. Насилие, мародерство и другие преступные действия — такие же «старые», как и сами войны.

Принципиальное отличие этого явления в «исполнении» немецких и советских солдат состоит в том, что нацистская верхушка официально санкционировала отношение к населению оккупированных территорий как к представителям неполноценных рас (это давало моральную индульгенцию на ограбление, издевательство, насилие, убийство), а руководство СССР и военное командование строго запрещало насилие по отношению к местному населению. Перед вступлением на территорию каждой европейской страны политорганы интенсивно доводили до ведома личного состава Советской армии требования относительно поведения и призывали воевать только против вооруженного врага, а не против женщин и детей.

Конечно же, в тех случаях, о которых идет речь, военнослужащие руководствовались не чувством ненависти к врагу и желанием мести — верх брали рефлексы. Кстати, немцы стремились решить эту проблему путем создания публичных домов на оккупированных территориях. В Красной армии этот вопрос пустили на самотек... Не зная по несколько месяцев, а то и лет, женщины, мужчины нередко «срывались с тормозов», ведь, в отличие от многих офицеров высшего звена, бойцы и полевые командиры не имели «фронтовых жен».

Существует разительное отличие и в ответственности за подобные поступки. Всего за годы войны около 960 тыс. солдат и офицеров Красной армии было наказано за различные виды преступлений и правонарушений. Среди осужденных — определенное количество и тех, кто совершил насилие над штатскими людьми. Военные трибуналы вынесли немало приговоров за нарушение чести и достоинства граждан зарубежных государств.

Сочувствуя страданиям немецких женщин, которые стали жертвами сексуальных домогательств и насилия, мы часто даже не догадываемся, какие последствия аналогичное явление имело для украинских, еврейских, русских, польских, белорусских женщин.

Известен зловещий приказ — отбирать детей, рожденных от оккупантов, изменять их имена и фамилии и отдавать в специальные детские дома.

И последнее. Нет никаких сомнений в необходимости глубокого комплексного изучения указанного круга вопросов, хотя, имея в виду время и свидетелей, мы катастрофически опаздываем.

Это позволит избежать политизации и спекуляции на трагедии, которая имеет общечеловеческое, гуманитарное измерение.

«...Где только что был, упал снаряд...»

Протоиерей Петр Влодек — один из немногих ныне живых волынян, которые брали Берлин. Его фронтовая дорога протянулась от села под Острогом и до столицы Рейха. Его биография богата событиями и поворотами. Первое духовное образование получил во время войны в Почаеве. С войны вернулся только в 1946-м, потому что еще служил в армии. Был однокурсником по Московской духовной академии теперешнего патриарха Украинской православной церкви киевского патриархата Филарета. Вместе с ним восстанавливал работу Киевской семинарии и открывал для людей Лаврские пещеры... В течение года был настоятелем Владимирского собора в Киеве. Служил пастве в Канаде и Германии. И много лет был наместником наибольшего православного собора в Луцке и бессменным ректором Волынской духовной семинарии

Но все же, фронтовая страница в биографии отца Петра — одна из наиболее памятных. Считает, что живым на войне остался только благодаря материнским молитвам и чуду.

— В конце войны роты были маленькие, в нашей — всего 80 человек. Из них до Эльбы живыми и невредимыми дошло шестеро! Безусловно, я молился, но молились и безбожники... Говорят, что бомба или снаряд два раза в одно место не падают. Неправда, падают! Усталые (наступление на Берлин продолжалось без перерыва), мы, солдаты, уже и не имели сил окапываться, поэтому использовали воронки от бомб. В одну я залег, но вдруг почему-то решил перебежать в другую. Отбежал — и в ту, где только что был, упал снаряд... Считаю, что Бог меня спас, поэтому и решил свою жизнь ему посвятить.

На войну Петр Влодек пошел рядовым — рядовым и вернулся. Однако, боевые ордена и медали потом мирно соседствовали с наградами церковными. О насилии со стороны советских солдат против мирного немецкого населения он только слышал. Были, говорит, подобные случаи, но совершали их не рядовые воины (во всяком случае в окружении Влодека подобных не было), а офицеры, которые могли свободно передвигаться за пределами части. Солдат же держали кучкой. И случаи насилия, утверждает, случались очень редко, это не было, как теперь пишут, массовым явлением.

— Что мог сделать рядовой, кого ограбить или изнасиловать?.. Я служил в минометном расчете, так мы с ног падали от усталости. Собственно, мирное население мы встречали очень редко. Создавалось впечатление, что нас от него отстраняли, или люди просто от нас прятались. Отдельные лица, с которыми общались, единодушно хулили и проклинали Гитлера.

— А случаи грабежей мирного населения были?

— Что мог спрятать рядовой? Разве часы... Но брали, и я брал, полотенца в немецких избах. Потому что на фронте, когда уже врага мы, как говорят, добивали, не имели где и помыться, да и сил не имели. Так брали полотенца на портянки...

— Но ведь случаи насилия над мирным населением все-таки были. Как нам теперь к этому относиться, как с этим жить?

— В Библии сказано: «Прости, Господи, их, потому что они не ведают, что творят». Хотя я бы не сказал, что офицеры, о которых мы слышали как о насильниках, были такими уж несознательными относительно того, что делали. Поэтому вся жизнь — а я имею свыше 50 лет педагогического стажа в духовной семинарии, — я учил своих учеников, да и прихожан также: нельзя в этой жизни обижать никого. Ни птицу, ни человека. Потому что от собственной совести не убежишь и не спрячешься.