Александр ЛАВРИНОВИЧ: «Украина сейчас ищет противоядие против аморальности в политике»

— Недавно временная следственная комиссия ВР по делу Гонгадзе приняла решение о допуске на свои заседания журналистов. С чем это связано? Что вообще происходит сейчас в комиссии? Почему в последнее время мы слышим чаще всего заявления только двух ее членов — Головатого и Шишкина — и при этом они обвиняют вас, как председателя комиссии, в предвзятости?

— На своем первом заседании в конце сентября наша комиссия приняла решение о том, что комиссия будет работать в закрытом режиме, от лица комиссии сообщения для СМИ будет делать только председатель комиссии — так оно и было. Позже, когда закончился этап, связанный исключительно с исчезновением Гонгадзе, и начался этап борьбы за смену главы государства и использование для этой цели исчезновения журналиста — Сергей Головатый начал проявлять большую инициативу, чтобы быть основным источником информации. У нас даже был такой парадоксальный случай, когда «Репортеры без границ» попросили разрешения присутствовать на нашем заседании. Мы разрешили, но только на время неофициального обмена мнениями. Когда же должно было начаться собственно заседание, Головатый выступил с пламенной речью, чтобы их оставить. Я должен был напомнить о предшествующем решении комиссии. И когда в последний месяц некоторые члены комиссии начали распространять информацию, которая не просто не имеет под собою почвы, а вообще искажает и фальсифицирует то, что происходит в комиссии, мое терпение лопнуло, и на последнем (в минувший вторник) заседании комиссии я предложил членам комиссии отменить сентябрьское решение и проводить все заседания комиссии с приглашением журналистов, во избежание тех инсинуаций, которые Головатый распространяет от лица комиссии в том числе. И для того чтобы было понятно, насколько далека бывает его информация от того, что действительно происходит на наших заседаниях. У меня никогда не было желания делать какие-то сенсационные сообщения. С первого дня я объяснял, что это вообще не мое направление работы, что подобные комиссии вообще никогда не имели и не будут иметь реального влияния, пока их деятельность не будет законодательно урегулирована, и что я согласился на это, потому что нужно всегда видеть грань между постигшим людей горем и между тем чисто политическим подходом, который всегда доминирует в ВР. Как не перейти эту грань — это вопрос непростой. Во время заседания в ВР в минувший четверг, как и перед этим, я с болью смотрел на мать Георгия Гонгадзе, выступавшую с парламентской трибуны. С одной стороны — невыносимая боль матери, а с другой, это, думаю, не ее инициатива — выйти на парламентскую трибуну, как и к микрофонам на митингах. А те, чья это инициатива, напоминают тех, кто для того чтобы взять некие рубежи, выставлял перед собой живой щит из детей и женщин. Украина сейчас проходит серьезное испытание на существование грани между моралью и полной аморальностью в политике.

— Какие новые данные в последний период получила комиссия по делу Гонгадзе?

— Что касается новых данных, которые бы помогли приблизиться к пониманию дела Гонгадзе и мотивов его исчезновения — мы к ним не приблизились. Мы не получили существенной информации или материалов, которые бы давали ответы на эти вопросы. На встрече с представителями мониторингового комитета ПАСЕ я сказал: для нас наибольшая проблема — узнать, насколько правдивы утверждения майора Мельниченко о причастности высоких должностных лиц государства к исчезновению журналиста. В связи с тем, что в интервью майора Мельниченко есть утверждение, что у него имеются все первичные записи, но он не хочет их передавать никому в Украине, при этом он готов в любой момент их передать независимым западным экспертам, мы обратились в Совет Европы, чтобы они рассмотрели такую возможность. После той нашей встречи я лично направил письмо ПАСЕ и получил от постоянного представителя Украины в ПАСЕ А. Чалого подтверждение того, что его получили и было принято соответствующее положительное решение по этому. С того времени прошло больше месяца, но оригиналы записей в ПАСЕ до сих пор не переданы. За это время переданы очередные копии на лазерных дисках — и сколько бы ни твердили, что первая копия — это все равно, что оригинал, думаю, что для тех, кто понимает в технике, копия — это всегда копия, которая всегда дает возможность вмешательства. Тем более что переданные копии, которые не касаются дела Гонгадзе, а касаются совсем других обстоятельств — разговоров Президента с разными людьми, в том числе депутатами. Это подтверждает факт, что прослушивание кабинета Президента велось. Свидетельствуют об этом и заявления депутатов Чорновила и Турчинова. Конечно, это нельзя считать стопроцентным доказательством, но думаю, что и Президент также не будет возражать, что именно такие разговоры велись. И это уже не требует технической экспертизы. Таким образом, можно говорить о приближении к ответу на вопрос, что кабинет главы государства действительно прослушивался. Но кем именно, с какой целью, как это было организовано — это вопросы, которые еще ждут своего ответа. А главный вопрос: если оригиналы не передают никому, в том числе и западным экспертам уже продолжительное время, то настоящие ли на них разговоры? Или, может, существует отдельная часть, созданная синтетическим способом? Сергей Головатый привез эти копии, передал в комиссию три диска и завез их в Венский институт прессы, с которым я договаривался предварительно и пересылал им самую первую кассету, которая у нас появилась. И когда встал вопрос, что две копии, которые есть у комиссии, следует передать украинским экспертам, то возникло предложение расшифровать, что на них записано. В Вену передали без расшифровки, а прежде чем отдать записи украинским экспертам, обязательно следует расшифровать?

Это очень демонстративный нюанс. В конце концов, единственный конфликт в комиссии, случившийся в ноябре, касался того, что нет никаких причин и никакого права предпочитать иностранных экспертов украинским. Когда был поставлен вопрос, отправлять ли первую кассету западным экспертам — голоса в комиссии разделились поровну. Я был среди тех, кто возражал против этой процедуры до того, как будет принято решение о направлении кассеты на экспертизу в украинские учреждения. После того мы единогласно проголосовали об отправке на экспертизу нашим специалистам и уже после их выводов комиссия единогласно проголосовала за отправку кассеты западным экспертам. — А как дела с теми материалами, которые С.Головатый передал на экспертизу в Германию?

— Если почитать декабрьские газеты, то можно увидеть обвинения следствия в промедлении с оглашением результатов экспертизы. В свое время комиссия приняла решения, чтобы Головатый отвез биологические материалы, несмотря на то, что он держит в тайне, куда именно. Для большинства членов комиссии было неважно, кто будет делать экспертизу и каким образом. Нам важно получить максимально правдивый ответ, — конечно, из источников, заслуживающих абсолютного доверия относительно корректности. Сегодня как раз заканчивается февраль, но результатов этой экспертизы у комиссии нет. А шум вокруг якобы промедления — это демонстрация того, что и в таком специфическом вопросе, требующем не публичности, а лишь максимально этичного подхода — и на нем делают себе рекламу.

— Довольно удивительно выглядит даже то, что комиссия не знает, куда именно господин Головатый отвез материалы на экспертизу?

— Господин Головатый не хотел говорить. Только говорил, что у него есть следы крови Георгия на больничной карточке, материалы, переданные Аленой Притулой, и кровь, которую взяли у мамы Георгия. Единственное, на чем я настаивал — задокументировать, что именно передается на экспертизу. Не думаю, что теперь может быть другой результат, отличный от обнародованного — 99,6% (а по последним сообщениям — и 99,9%).

— И все-таки, по вашему мнению, может ли дело Гонгадзе быть раскрыто?

— Я не специалист по криминалистике. Могу это оценивать более в политической плоскости. По тому, как эта трагедия привязана к кассетному скандалу, у меня складывается впечатление, что исчезновение Георгия планировалось. Кто это делал — никаких предположений у меня нет. Но если это делалось как составная часть большой политической акции, то к этому причастны те лица, которые подробно знают, как именно у нас ведется расследование таких дел, и что это уменьшает вероятность раскрытия преступления. Хотя, возможно, я ошибаюсь.

— Как вы оцениваете действия тех людей, которые выходят под лозунгами «Украина без Кучмы»?

— Что касается их интересов, то они очевидны: досрочно прекратить полномочия избранного Президента. Здесь присутствует момент недовольства результатами не только последних президентских выборов, но и, возможно, предшествующих. Хотя при этом есть часть людей, принимающих участие в этих акциях из- за несправедливости, допущенной разными должностными лицами, принадлежащими к разным ветвям власти. Не исключаю и таких мотивов, как отсутствие, с их точки зрения, такого распределения прав и обязанностей различных органов государственной власти, которое содействовало бы наиболее прозрачной работе этих органов и невозможности злоупотребления властью, в первую очередь, речь идет о главе государства. Конечно, есть люди, имеющие проблемы со своим бизнесом, с отношениями с законом — им необходимо защищать себя всеми доступными средствами. Если можно политизировать свои проблемы и обратить внимание на проблемы общественные, то, понятно, что они используют эту возможность.

— В четверг состоялось голосование по недоверию Генпрокурору. Как вы голосовали и почему?

— К этому голосованию был исключительно политический подход. Причем ответ на ваш вопрос я получил накануне в телестудии, когда ваш коллега поставил мне вопрос: «Так за Президента или за оппозицию будете голосовать?» Вопрос был сформулирован чрезвычайно четко, и в нем правильно отсутствовало имя Потебенько. Голосование в этом случае в меньшей мере касалось особы Генпрокурора и деятельности Генпрокуратуры. Верховная Рада причастна к формированию всех органов власти, в том числе — и прокуратуры. Получить исчерпывающую информацию о деятельности Генпрокуратуры было бы очень важно для оценки деятельности системы власти в целом. Но это мало кого интересовало в тот момент. Цель была совсем другая.

Разумеется, что даже в той части, в которой мне пришлось сталкиваться в последнее время с работой этого органа, я далек от мысли, что там все обстоит благополучно. Мы обращали внимание на непоследовательные шаги, касающиеся тайны следствия, на нечеткость действия отдельных подразделений. Хотя здесь есть другая сторона: эти люди работали в старой системе и остались ее ментальными заложниками. Новейшие изменения в законодательстве не всегда отслеживаются. Кроме того, они никогда не работали под пристальным вниманием общества.

Голосование в ВР по отставке Потебенько происходило по политическим мотивам. И во фракции, к которой я принадлежу, когда мы рассматривали вопрос, было понимание этого. Но, кроме того, было и определенное отношение к действиям Генпрокурора относительно отказа возобновления уголовного дела по гибели Вячеслава Чорновила и возобновления работы следственной комиссии во главе с Медведчуком. Это сыграло существенную роль, и фракция приняла решение голосовать за недоверие Михаилу Потебенько. Нынешний подход — это не оценка работы прокуратуры, а желание решить политические проблемы путем кадровых перестановок.

— Как вы оцениваете позицию журналистов в освещении работы следственной комиссии?

— Журналисты, пишущие о политике, — в определенной мере отражают самих политиков. На первом этапе дела Гонгадзе до кассетного скандала (это был этап, нехарактерный для наших СМИ), практически все они давали информацию объективно. С началом второго этапа — чисто политического — мотивы поменялись и все вернулись в свою нишу. Хотя я понимаю, какая на мне ответственность перед журналистами, ведь именно они предложили меня на пост председателя временной следственной комиссии. Но на протяжении всей своей жизни я не действовал в угоду конъюнктуре, даже если она касается правильной политической линии, но не имеет правовой формы. При этом я сохраняю полныйвнутренний комфорт со своей совестью при полном дискомфорте, который существует на этом этапе в обществе.