«Духовная очевидность» против «виртуального фуфла»

Философско-политические впечатления политолога Андрея Окары, навеянные перезахоронением Ивана Ильина и Антона Деникина.

Когда пронзительно ясным, звенящим осенним утром 3 октября на кладбище Донского монастыря в Москве происходило перезахоронение гениального русского философа Ивана Ильина с супругой Натальей, а также героя гражданской войны генерала Антона Деникина с супругой Ксенией, я подумал, что это и есть главное политическое событие России 2005 года.

Ни «монетизация» льгот и последовавшие затем протестные выступления раздраженных пенсионеров, ни «посадка» Ходорковского, ни продажа «Сибнефти», ни тьма беспросветная иных событий, ни даже регулярные кровавые теракты и нестабильность на Северном Кавказе, — а это все, в общем-то, и составляет политический процесс страны, в которой нет политики, — но именно это утро. Без лишнего пафоса, с достоинством. С привычным набором лиц «национально-консервативной» общественности, а также с Полтавченко, Лужковым, Жириновским, Любовью Слиской, Никитой Михалковым, с патриархом Алексием II, со специально приехавшей из Франции 85-летней дочерью Деникина Мариной Антоновной Деникиной-Грей. Из Украины — один лишь депутат Верховной Рады АРК Владимир Казарин. Впрочем, самые важные — не в плане пафосности, а в плане истинности — события, как правило, случаются неприметно, без президентов, где-то в стороне от суеты.

Потом, после перезахоронения, все телеканалы только и говорили: мол, начало конца гражданской войны, долгожданное примирение «красных» и «белых», пора бы и Ленина с Красной площади — из Мавзолея да на кладбище. Но лично я думаю, что война «красных» и «белых» уже давно неактуальна, пусть даже часть российского общества считает кощунством саму мысль о перезахоронении Ленина, тогда как другая еще большим кощунством считает «анатомический театр» в центре большого города. И никто из современных политических сил — ни коммунисты, ни либералы, ни консерваторы — не является единоличным наследником ни «красных», ни «белых». Эту глубокую рану время уже заврачевало.

Нет необходимости говорить — какие были замечательные люди, какое сложное, подчас трагическое время. Антон Деникин, несчастливый командующий Добровольческой армией, покинул пределы бывшей Российской империи в 1920 году, Ивана Ильина выслали в 1922 году на знаменитом «философском» пароходе.

Теперь же их «пришествие» в Россию Путина и постмодерна стало как бы «моментом истины» — и вовсе не в плане «гражданского примирения» (умным людям делить нечего, остальные — не помирятся и теперь), а в плане неких более важных основ бытия.

Люди, которые за свои убеждения, за свою жизненную правду расплачиваются собственной свободой и кровью, люди, которые за свои принципы готовы обречь себя на смерть и изгнание, в эпоху постмодернистской симуляции реальности достойны уважения хотя бы за свою онтологичность, подлинность, «настоящесть».

Но что такое Ильин и Деникин для путинского режима: идеологический и духовный ориентир либо удачная, модная, созвучная времени политтехнология? И тут возникает вопрос об идентичности нынешней российской власти.

Политиками, как известно, не рождаются, на политиков не учатся. В политику приходят из «прошлой» жизни, принося оттуда с собою все свои профессиональные навыки, привычки, связи, знакомства. И тип политического мышления, политического мировоззрения и политического поведения политика определяется прежде всего первым высшим образованием и характером профессиональной деятельности лет так до сорока. Понятно, что определяющим остается Великий Культ Бабла — и тут современного человека, «homo postsovieticus’a», разговорами о «национальной идее» и «надличностных интересах» не переделать, но кроме рефлексов «загребания» есть еще и профессиональные рефлексы. Если вспомнить, что люди, определившие контуры нынешней России, в «прошлой» жизни служили либо по ведомству безопасности, либо занимались «пиаром», то станут понятными те или иные вывихи российской политики последних пяти лет.

Работа в службе безопасности приучает человека мыслить в жанре спецопераций: внезапность, стремительность, эффективность. И обязательно — чем-то тяжелым по голове. Военным, философам, а также людям искусства, литературы, гуманитарным ученым свойственно политическое мышление другого типа — более основательное и стратегичное. Привычки «прошлой» жизни, кстати, объясняют, почему нынешняя российская элита — это люди «короткой воли», которые не способны, да и не испытывают необходимости мыслить о своей стране даже в перспективе 10—15 ближайших лет. Чего уж там говорить о масштабе исторической предопределенности!

Смягчает ситуацию во властном синклите небольшое «юридическое лобби» — высшие чиновники, чья профессиональная ментальность воспитана на Аристотелевой логике, на почти языческом культе законности и императивах долженствования и неотвратимости.

Однако хуже всего избыточное присутствие во власти архитекторов и строителей виртуальных миражей, поскольку именно эти люди склонны размывать понятие о бытии-как-таковом и подменять его «компьютерной графикой». Их «бизнес» в том и состоит, что при помощи информационных и управленческих технологий вместо достоверного представления о действительности они навязывают нам некий «симулякр» — обманный образ, произведение их не всегда здорового сознания, к тому же пропущенный через «фильтр» корпоративных, клановых и личностно-стяжательских интересов. Особенно выразительно это проявилось во время прошлогодних украинских президентских выборов — именно виртуальная реальность, смоделированная этими околокремлевскими дарованиями, стала одной из причин оранжевой революции.

Последствия таких махинаций всегда одни и те же: сначала ориентиры реальности теряет лично президент, живущий в мире спроецированных на его сознание иллюзий, потом — министры и парламентарии, потом — СМИ, потом — все остальные. Иногда «пиарщики во власти», эти «хозяева виртуальности», сами так заигрываются, что начинают верить и вживаться в ими же самими сконструированное «виртуальное фуфло».

Философское наследие Ильина актуально прежде всего тем, что дает иммунитет против виртуализированного отношения к реальности. Ильин соединяет модернизационное начало — установку на полноценное пребывание государства и общества в современности — с вечными религиозными, нравственными и историческими принципами, которые сам философ называл «духовной очевидностью».

Лично я готов спорить на большие деньги, что если бы российское политическое руководство вдумчиво прочитало философско-политические сочинения Ивана Ильина, то уже через полгода это была бы другая страна — имеющая иммунитет против эпидемии виртуальности. Но тем, кто «переолигархизирует» ельцинских олигархов, Ильина читать некогда. Или неинтересно. И еще — если бы Виктор Ющенко ну хотя бы перелистал ильинские «Наши задачи» или «Путь духовного обновления», то это был бы уже совсем другой Ющенко.

Кстати, ни один из украинских телеканалов не заинтересовался Ильиным и Деникиным и не прислал корреспондента с камерой (а на церемонии перезахоронения в Донском монастыре были представлены все ведущие мировые телеканалы — не то что российские!). А та единственная украинская телекамера, что находилась 3 октября в Москве и уже была аккредитована на мероприятие, внезапно получила сверхважное задание: заснять празднообретающегося в российской столице министра Юрия Павленко. Которого, впрочем, так и не сняли, — осталась большой загадкой цель визита. Удивительно, но главный спонсор этого телеканала любит вспоминать о «политическом православии».

И когда гробы с телами упокоенных обрели пристанище в родной для них земле на старинном кладбище Донского монастыря — между старинных могил XVIII—XIX веков, я подумал: а что, может, возвращение на родину Ильина и Деникина, «верность Отечеству сохранивших и в рассеянии жизнь свою скончавших», станет новой «точкой отсчета», «нулевым меридианом» для России? Для России подлинной, невиртуальной, для России, претендующей на духовное лидерство хотя бы на постсоветском пространстве, а не на новое «шапкозакидательство», проектируемое на украинские парламентские выборы в одном из главных российских политических ведомств — на Старой площади? Ведь все мы думаем о том, с чего может начаться новая Россия — с «защиты» Белого дома в августе 1991 года? С расстрела того же самого Белого дома в октябре 1993? С путинской «управляемой демократии»? Может, лучше с Ивана Ильина?

И, стоя меж старинных могил, я подумал, что, наверное, печально пребывать вдали от Украины «украинскому Ильину» — Дмытру Донцову, что не меньше Деникина хотел бы вернуться из закордонного «рассеяния» на родину его «визави» времен гражданской войны Симон Петлюра. И что, быть может, такое перезахоронение могло бы стать «моментом истины» для новой Украины?

Но тут ко мне подошел чудный человек из московской «консервативной богемы» — Юрий Трофимович Лисица, издавший 26 томов философских и политических сочинений Ильина и, по существу, организовавший само перезахоронение (что, кстати, было организационно, финансово и юридически на редкость сложной задачей!), и сказал, что теперь появилась возможность для того, чтобы все было «по-настоящему». И то, что российская власть пошла на этот шаг с перезахоронением (хотя инициатива исходила вовсе не от нее), есть само по себе свидетельство понимания. Ведь нельзя же всю жизнь «грузить фуфло» — ведь когда-нибудь приходит и время «духовной очевидности»? Пусть даже в грозном обличии войн и революций. И, будучи уроженцем Винницкой области, процитировал то, что, по его мнению, было наиболее созвучно моменту и резонансам бытия — из Евгена Плужника:

Був це хлопчик лагідний і тихий,
Як сосновий у безвітря ліс…
(Для якоїсь радості і втіхи
Кожен з нас у дні прийшові ріс.)
А сімнадцятий минув, зустрінув
Наречену — кулю за Дніпром.
— Обертайся, земле, без упину!
Припасайте, припасайте бром!
Ах, цей хлопчик лагідний і тихий,
Що над степом ранній більпростер!
(Для якої радості і втіхи
Кожен з нас приходить і росте?)

Мне было нечего добавить. И я задумался о себе — о своем собственном предстоянии перед неизбежной «духовной очевидностью». И о том, что новая Россия лично для меня началась именно 3 октября 2005 года, в Донском монастыре.