Это сладкое слово «собственность»

Профессор Станислав Кульчицкий не может не вызывать уважения у тех, кто желает успеха независимой и демократической Украине. Он продолжил дело, начатое Джеймсом Мэйсом, и научно обосновывает определение Голодомора как геноцида украинского народа; этим он однозначно позиционировал себя среди тех ученых и общественных деятелей «советского» поколения, которые сумели преодолеть свою гордость и признали собственные заблуждения, а также делают все возможное для того, чтобы вскрыть заблуждения и преступления партии, к которой когда-то принадлежали сами. Именно в этом ключе в первую очередь и воспринимается статья С.Кульчицкого «Частная и коллективные формы собственности в историческом измерении» («День», 2 апреля 2009 года). И этим она ценна и не может не вызвать одобрения.

Что же касается отдельных утверждений, положений и выводов автора, то некоторые из них вызывают большое желание поспорить.

Первое утверждение автора таково: «Собственность может быть только двух типов — коллективная и индивидуальная». Уточнив, что такое разделение является не правовым, а как бы «историческим», автор не дает своих дефиниций этим понятиям, оставляя читателю догадываться об этом самому. Но сделать это нелегко. Было бы, например, интересно узнать, куда автор относит семейную собственность. Далее в статье свободно взаимно заменяются как равнозначные понятия «индивидуальная собственность» и «частная собственность», а также «коллективная собственность» и «государственная собственность». Возникает терминологическая неопределенность, позволяющая в некоторых местах различное толкование текста. Единственное пояснение феномена индивидуальной собственности состоит в утверждении, что ею способно распоряжаться не только одно лицо. Однако эта «дефиниция» не является ни юридической, ни экономической, а может быть всего лишь констатацией житейского факта. Известно немало случаев, когда собственностью распоряжаются не их законные владельцы, а другие лица, к этой собственности никакого формального отношения не имеющие, например, любовница (или любовник) либо мошенники. При определении принадлежности собственности более важным является наличие не способности распоряжаться, а права владения, закрепленного законодательным актом (или обычаем).

Как далее пишет С.Кульчицкий, марксисты изобрели «фальшивую категорию личной собственности», чтобы замаскировать реально существующие правомочности лица относительно собственности. И, естественно, далее автор пользуется категорией «частная собственность», отбросив естественным образом «фальшивую категорию» личной собственности. Но тогда логично было бы отказаться и от второй категории — категории коллективной собственности, которая автором в этой же главе тоже обозначается как «вымышленная». Вымышленная категория — это, видимо, категория, которая не отражает адекватно обьективную реальность. Однако в начале главы автор утверждает, что собственность может быть только индивидуальная или коллективная. Значит, эта категория все-таки не вымышленная?

Согласно основным признакам коллектива, обычно перечислявшихся в советских учебниках, к нему можно отнести не только производственный коллектив, но и криминальную банду или семью. Но семейную собственность традиционно относят к частной собственности.

Констатировав далее, что Конституция Украины отделяет государственную собственность от коммунальной как две формы публичной собственности, автор не указывает, куда он сам относит коммунальную собственность. А вопрос этот важен. Коммунальная собственность существует (и весьма эффективно) и в западных странах — в условиях рыночного капитализма. И она однозначно не является государственной собственностью, что четко определяется законодательством этих стран.

Далее С.Кульчицкий оставляет термин «коллективная собственность» и занимается только государственной собственностью, сделав вывод, что при феодализме она была в действительности частной собственностью, так как ею фактически владели короли, в которых персонифицировалось государство.

О формах и особенностях собственности при феодализме написано немало исследований. Если их обобщить, то можно сделать следующие выводы. Отношения собственности при феодализме претерпели значительную трансформацию в течение его долгой истории и имели особенности на разных стадиях и в различных странах. Во многом отношения собственности в это время носили условный характер. Например, право собственности на землю как бы делилось или расщеплялось между крестьянином, феодалом и монархом. Рассматривать монарха как фактического полноправного собственника всех владений по известной формуле «власть —собственность» можно лишь в определенные промежутки времени и в определенных странах. Например, в Англии уже Великая Хартия вольностей (1215 год) значительно урезала права монархов во многих отношениях — в том числе и в праве распоряжения феодальной собственностью. Постепенно в большинстве стран стал выделяться так называемый королевский домен, ставший наследственным. Только им и владел монарх де-юре и де-факто. В отношении же остальной собственности он имел лишь право распорядителя, что не идентично праву владельца объекта владения. Крестьяне, находившиеся в феодальной зависимости, могли быть собственниками инвентаря и скота. Уже при позднем феодализме в некоторых странах, в том числе и в России, существовали крупные заводы, которые назывались казенными и были собственностью короны, т.е. государства, но отнюдь не монарха. Вообще представления о монархе времен феодализма как о властелине с неограниченной властью в отношении собственности сильно преувеличены и действительны лишь для определенных стран и только в ограниченные периоды времени.

В некоторых западноевропейских странах собственность на землю проделала при феодализме сложную трансформацию. Из частной собственности крестьян она постепенно превратилась в феодальную со всеми ее особенностями и условностями, а затем начала обратный путь в сторону частного владения.

Даже в так называемых восточных деспотиях схема «власть —собственность» действовала не везде. В мусульманских странах, например, монарх понимался не как собственник всего государственного имущества, в том числе — земли, а как лицо, распоряжающееся собственностью во благо народа по повелению Аллаха. В мусульманских обществах средним звеном между монархом и крестьянином был не наследственный титулованный феодал, а чиновник, не имеющий права передавать свою должность по наследству. Не менее отчетливо характер монарха как распорядителя был выражен в Китае, где государство долгое время являлось главным собственником земли, а монарх был лишь распорядителем или пользователем, что закреплялось законами, обычаями и соответствующей идеологией.

Л.Гумилев указывал, что государство как всемогущий обладатель собственности, представляемый монархом-деспотом, было удобно для тех стран, где иноземные завоеватели были вынуждены существовать среди покоренных, но более многочисленных туземцев и использовали послушный чиновничий аппарат как инструмент подавления. Преобладание государственной собственности облегчает для власти мобилизацию сил для подавления внутренних и внешних противников.

Властную верхушку СССР и других «соцстран» С.Кульчицкий также относит к собственникам всего государственного имущества. Но и это неправомерно. В СССР существовала не только законодательно, но и реально государственная собственность на средства производства, а властная верхушка была лишь ее распорядителем. При этом она так устроила систему управления, что стала бесконтрольным распорядителем по типу восточных деспотий. Ни Сталин, ни Хрущев, ни Брежнев не были собственниками (владельцами). Если бы они были собственниками, то и в их сознании и поведении обязательно бы хоть в какой-то мере отражались черты собственников. Но все они были типичными чиновниками-бюрократами, поднявшимися на вершину служебной лестницы. Стоило Хрущеву потерять свою должность, как он потерял и свое право распоряжения собственностью. Борис Ельцин уже после развала СССР в результате утверждения новой Конституции РФ обладал, пожалуй, не меньшими реальными распорядительными функциями в сфере собственности, чем Хрущев или Горбачев, как генсеки КПСС, — а может быть и большими. Некоторые нынешние российские олигархи — это «плоды» его распорядительской деятельности. Ни Хрущев, ни Горбачев такими возможностями не обладали.

Большевики сделали государственную собственность господствующей формой собственности в СССР и организовали производство по крайне примитивной схеме, исключающей как конкуренцию между производителями, так и значительную материальную заинтересованнность, связанную с количеством и качеством труда. В определенной мере материальная заинтересованность существовала, но в чрезвычайно ограниченных размерах и непременно привязывалась к идеологии, т.е. примерному социалистическому поведению. Абсолютная лояльность режиму на всех иерархических уровнях производства ценилась намного больше, чем профессиональные качества работников. Поэтому единственной действенной мерой подстегивания производственной и вообще трудовой деятельности могло быть только принуждение. И поэтому главной фигурой в общественной системе стал чиновник.

А поскольку большевики, в силу своего обычного человеческого желания сохранить власть надолго, быстро устранили политических конкурентов и союзников и принялись за руководство всей страной без политической конкуренции, то они из революционеров быстро превратились в чиновников, контролируемых только партийно-государственным аппаратом. Большевистское государство уже из-за той системы хозяйствования, которую оно выбрало, неминуемо должно было стать государством авторитарно-деспотическим — по типу азиатских государств. В конечном итоге большевики непроизвольно воспроизвели восточный (азиатский) «феодализм» — однако на более высоком уровне развития науки, техники и культуры. Таким образом, теоретически изобретенная марксистами диктатура пролетариата быстро превратилась в реальной жизни в диктатуру класса чиновников.

Сделав вывод, что государственной (коллективной) собственности как таковой не существовало никогда после первобытной общины, Станислав Кульчицкий выносит ей едва ли не смертный приговор: «По-видимому, коллективная собственность несовместима с характером воспроизводства самого человечества, ведь оно остается таким, как в животном мире». Упростив в самом начале исходные условия для проведения анализа, то есть проигнорировав значительные различия между различными видами как частной, так и коллективной собственности, автор, естественно, получил и слишком упрощенный результат.

Но и государственная, и муниципальная собственность успешно существует и ныне даже в такой стране индивидуализма и либерализма, как США. Наверное, отрицание коллективной (государственной) собственности С.Кульчицкий все-таки хотел ограничить собственностью лишь на средства производства, хотя этот термин в статье употребляется всего лишь один раз при анализе. Но вывод делается относительно коллективной (государственной) собственности вообще.

Кстати, арабы с их государственной собственностью на землю и абсолютными монархами-деспотами были несколько веков значительно более культурными и эффективными управителями и производителями, чем, например, испанцы, которых они покорили, или другие европейцы. Китайцы тоже долгое время были лидерами человеческой цивилизации, несмотря на свой средневековый феодальный «социализм» с государственной собственностью на землю. (Маркс и Энгельс полагали, что на Востоке не было феодализма, и народы, там обитающие, иногда называли «неисторическими» (как и большинство славян), а их способ производства — «азиатским» .)

Постепенно возникшую отсталость Востока обычно объясняют излишней политической централизацией и идеологической закрепощенностью, которые воспрепятствовали в свое время появлению и распространению новых идей, своевременному переходу к более эффективным формам распределения собственности, организации производства и адекватной им политической системе. Советские историки предпочитали особенно не распространяться о том, что господствующей формой в минувшие века в большинстве мусульманских и некоторых других восточных автократических государств, например Китая, была государственная собственность на землю, — так как это могло вызвать у многих вредные для советской власти ассоциации. Отбросив высказывания основоположников марксизма об особом азиатском типе общественных отношений, они свели искусственно весь Восток к обычным и типичным для Европы феодальным отношениям.

Что же касается коллективной собственности, то в нынешнем Израиле кибуцы, в которых степень обобществления даже выше, чем в советских колхозах, дают (согласно общедоступной статистике) около 40% сельхозпродукции и пока успешно выдерживают конкурентную борьбу с частнокапиталистическими хозяйствами (после того, как часть их, не сумевшая выдержать конкуренции, прекратила существование). И в некоторых западноевропейских странах государственная собственность успешно функционирует наряду с частной. Например, в Норвегии разработкой нефтяных месторождений успешно занимается государственная компания «Статойл». В предприятиях смешанной формы собственности государство может владеть контрольным или блокирующим пакетом акций, что не является абсолютно чуждым для рыночной капиталистической экономики. Успешно выдерживают конкурентную борьбу с частными фирмами многие государственные предприятия в Китае, включенные в рыночную конкурентную борьбу.

Коллективная собственность, как мы видим, существовала не только в первобытном обществе. Она возникает там и тогда, когда для этого существует необходимость объединения усилий сообщества на основе коллективной собственности для его успешного выживания. Например, израильские кибуцы были не только удобной формой хозяйствования в условиях засушливого климата на бедных почвах, но и удобной формой для организации своей безопасности в условиях враждебного мусульманского окружения. После того, как Израиль стал независимым государством с сильной армией и экономикой, часть кибуцев прекратила существование, проиграв конкурентную борьбу частным хозяйствам. Но те, которые смогли наладить эффективное производство, выжили. Основным отличием кибуцев от советских колхозов было то, что они возникли не директивно-принудительно, а в результате добровольного и демократического объединения. В кибуцах существует не декларированное, а фактическое равенство всех членов, собрание которых является высшим органом кибуца. Кибуцы в значительной мере регулируют жизнь своих членов, однако они же помогают им и решать многие сложные житейские проблемы.

В СССР после Октябрьского переворота стали добровольно возникать так называемые коммуны. Мои родители были членами коммуны в сибирском селе Знаменка, а мой дед был председателем этой же коммуны. Некоторые коммуны оказались экономически неэффективными, однако было и немало таких, в которых работа была налажена на высоком уровне и которые успешно конкурировали с единоличными хозяйствами. В коммунах существовало реальное выборное самоуправление. Коммунары не признавали никаких директив из райкомов или от государственных органов, а самостоятельно решали все свои хозяйственные и бытовые дела. По отношению к отдельным неугодным для высших органов власти коммунарам было более сложно применить репрессивные меры, так как их защищала вся коммуна. Именно это не устраивало партийно-чиновничий аппарат, все более укреплявший свою власть в СССР. И судьба коммун была решена в верхах бесповоротно. Их превратили в совершенно бесправные колхозы.

Опыт первых попыток устройства коммунистических фалангстеров на Западе, коммун в СССР и кибуцев в Израиле показал, что для налаживания производства и жизненного уклада на основе коллективной собственности требуется несколько факторов и принципов.

Главное условие — это реальная необходимость объединения на основе коллективной собственности для успешного выживания. Если объединение происходит в качестве эксперимента (получится — не получится) либо в надежде, что так станет еще лучше, то такое объединение в коллектив собственников оказывается в конце концов нежизнеспособным.

В современных условиях, когда для большинства людей возможен выбор условий существования, важно, чтобы наличествовали также:

— добровольность участия и свобода выхода. Если такое объединение навязано, то оно терпит неудачу, поскольку воспринимается как несправедливость и незаслуженное наказание;

— ментальная предрасположенность к коллективному труду и общинной жизни, а также психологическая совместимость предполагаемых участников. (Сейчас мы уже знаем, как важно подобрать психологически совместимые лица для работы, например, в длительных экспедициях или даже в обыкновенных трудовых коллективах). Евреям, как народу, имеющему почти двухтысячелетний опыт проживания среди чужих и, как правило, враждебно настроенных народов, было легче приспособиться к жизни и труду на основе коллективной собственности. Тем не менее, жители кибуцев в настоящее время составляют всего лишь около 3% населения Израиля;

— реальное демократическое устройство и хотя бы приблизительное имущественное равенство. В большинстве израильских кибуцев высшим органом является общее собрание, которое собирается часто и регулярно. Что касается жизненных благ, то в основном действует принцип «всем или никому»;

— наличие высококлассных специалистов-организаторов;

— строгий учет и контроль.

Если эти принципы не соблюдаются, то для того, чтобы члены коллективных предприятий не разворовали общее имущество и не разбежались, необходимы те меры, которые предпринимал режим Сталина в отношении колхозников: не выдавать паспорта и садить на 15 лет за кражу десяти колосков.

Вместе с тем, и частная собственность не является панацеей от всех бед сама по себе. Это мы очень хорошо видим в настоящее время — особенно на примере Украины и других бывших «соцстран» и «соцреспублик». Частная собственность также требует определенной ментальности (например, инициативности, определенной изворотливости, уверенности в себе, готовности к мобильному образу жизни), высокой организации управления и производства, адекватной условиям его функционирования, а также достаточно высокой культуры. Да и время частного собственника как отъявленного индивидуалиста прошло. Для успеха в конкуренции необходима кооперация и объединение усилий с другими собственниками и даже простыми участниками экономических процессов. Например, массовое изъятие своих вкладов населением, как мы убедились, может поставить на колени самых «крутых» капиталистов. Однако укрупнение и объединение частных предприятий до монопольных объединений ведет практически к тем же последствиям, что и всеобщая государственная собственность в СССР — к отсутствию конкуренции как основного двигателя экономики. В гигантских капиталистических фирмах, концернах и учреждениях значительно возрастает удельный вес управленцев и служащих, принимающих важные решения, от которых зависит судьба предприятия, но лично не связанных с ним отношениями собственности и мало заинтересованных материально в его успехе. Контроль в таких гигантах затруднен. Это ведет иногда к принятию неверных или просто враждебных для данного хозяйственного субъекта решений и его ослаблению или даже разорению. Примеров этому за последние годы мы из СМИ узнали немало.

Следовательно, ни коллективная собственность, ни индивидуальная (частная) не являются сами по себе благом или злом для человека. Каждая из них возникает и может успешно функционировать при определенных условиях.

Злом является существование экономической и политической системы, не адекватной конкретным внешним и внутренним условиям, в которых существует данное сообщество, — существование системы, снижающей возможности эффективного использования собственности в интересах не только отдельных индивидуумов, но и всего сообщества. Тормозом для развития общества, а следовательно, в определенной мере и злом, является также использование самой собственности, неадекватное как личным интересам собственника, так и общественным интересам. Чем менее эффективно собственники (государство или частные лица) используют свою собственность, тем заметней снижается эффективность экономики всего сообщества (в наше время — национальной экономики) и его конкурентоспособность.

Поэтому в своих заключительных выводах о бесперспективности коммунизма (в тоталитарной интерпретации) на долгий период времени и о том, что искусственное приближение «светлого будущего» силовыми средствами приведет к колоссальным жертвам без всякого позитивного результата, С.Кульчицкий совершенно прав. Уже только этот факт делает его статью полезной для украинских читателей, несмотря на все возражения, которые она может вызвать.