Имперская ассимиляция и украинская идентичность-2

«Какао и свежие плюшки», — это один из лейтмотивов российского перевода прославленной трилогии о Карлсоне, который живет на крыше, это — изысканные лакомства, на которые «подсели» сам Карлсон и его юный друг Малыш. А вот в украинском переводе рассказов шведской писательницы Астрид Линдгрен, сделанном Ольгой Сенюк, фигурирует что-то абсолютно другое: «булочки с цинамоном и горячий шоколад». Как говорится, почувствуйте разницу — сугубо «совковые» лакомства и европейские сладости. И такие «мелочи» рассыпаны по всем рассказам.

По нашему мнению, этот пример ярко показывает действие тех социокультурных фильтров, которые применяет имперская метрополия, чтобы с помощью трансляции переделанных соответствующим образом произведений литературы мирового значения (и не только литературы, но и философии, социогуманитаристики в целом, кинофильмов, телесериалов и т.п.) ассимилировать покоренные, колонизированные народы. Речь идет не только о языке, но и о «мелочах», о «плюшках с какао», которые удостоверяют всемирно-историческое торжество «совка», его образа жизни. К счастью, при «второй украинизации» 1960-х в УССР сформировалась переводческая школа, которая обращала внимание на эти «мелочи», пытаясь обеспечить прямые контакты украинской культуры с европейскими, американскими и дальневосточными. Но тиражи украиноязычных переводов были несопоставимыми с русскоязычными, а в придачу целые фрагменты мировой культуры позволялось транслировать только по-русски. Последствия этого «фильтрования» ощутимы доныне во всех сферах культуры, тем более что в интернете широко представлены новейшие российские переводы огромной массы книг и кинофильмы с русскоязычным дубляжом.

Хотите почувствовать разницу? Пересмотрите-ка фильмы «Храброе сердце» и «Патриот» с российским и украинским дубляжом. Смеем утверждать, что второй вариант значительно более адекватен первоисточникам — и не столько на рациональном, сколько на чувственном уровне, так как речь идет о войне за свободу своей страны, против агрессивного захватчика и колонизатора.

Кстати, получение Томоса тоже стоит рассматривать в контексте разрушения того фильтра, который отгораживал христианство в Украине от мирового, от трансформаций в европейском православии и экуменических процессов. Слишком долго под предлогом «каноничности» Москва пыталась сохранить за собой право изоляции религиозной жизни Украины от Вселенского патриархата и других христианских центров. Впрочем, началось это еще при московских царях и петербуржских императорах, когда церковнословянский язык перелицевали на российский лад, изменялись дух и буква обрядности, а изданные в Украине книги религиозного содержания сжигались или переделывались. «В требнике Петра Могилы есть молитва, которая освящает названное или крестовое братство. В новейшем требнике эта истинно христианская молитва заменена молитвой об изгнании нечистого духа из одержимого этой мнимой болезнью и об очистке посуды, оскверненной мышью. Это даже не языческие молитвы». Так писал об одной из таких переделок, призванных отгородить украинцев от украинской же православной традиции, Тарас Шевченко. Собственно, имперские фильтры действовали не только там, где это касалось официальной церкви. Даже протестантизм (баптизм в частности) шел на земли Надднепрянщины через посредничество русского языка и культуры, что отмечал еще Грушевский, считая это одним из главных факторов его слабого укоренения в украинском обществе.

Другими словами, прямой выход на всю мировую культуру, классическую и современную, без посредничества бывшей метрополии — одна из основ сохранения и развития украинской идентичности и наличия собственно украинского взгляда на мир и на самих себя (напомним, что народ колонии или полуколонии смотрит на мир и на себя глазами колонизатора и с его позиции оценивает все). Другая такая основа — умение хранить духовную суверенность, иметь мощную систему культурного распознавания «свой — чужой». Немало украинцев не видят демаркационной линии между украинским и российским, на что и делал ставку Кремль в период попыток создать т. н. Новороссию. Эта исторически предопределенная ситуация сделала возможным продуцирование пропагандистско-политических проектов наподобие «одного народа», «братского союза», «единого пространства» и т.п.

Духовную суверенность этноса и нации охраняют особые механизмы этнокультурного самосохранения. Способствуя усвоению отдельных элементов другой культуры, специфическому редактированию этих заимствований, изменению в своем духе, они задерживают то, что может исказить, подорвать изнутри культуру-реципиент. Эти механизмы эффективно срабатывают лишь при условиях духовной суверенности национального менталитета, когда нация чувствует себя самостоятельным субъектом социокультурного творчества, а не ассоциируемым, духовно зависимым от другой, которую она считает образцом, законодателем мод для неполноценных в области политической, культурной и экономической жизни. Ассоциируемая нация словно «привязана» к другой — «суверену». Этнокультурные предохранители выходят из строя и уже не способны защитить свою нацию, ее культуру от размывания, искажения, набирания промежуточных форм, маргинализации и последующей деградации в эрзац-культуру — такую себе этнокультурную биомассу, которая хранит лишь региональные признаки в пределах культуры победившей нации.

Заметим при этом, что в условиях безгосударственности и мощной колониальной политики со стороны завоевателя-ассимилятора национальное формирование обычно существенно замедляется или вообще превращается в свою противоположность, в деформацию, в отход определенного человеческого сообщества на сугубо этнические позиции, которые затем сменяются превращением этого этноса в субэтнос в составе имперской нации. Чуть ли не классический пример денационализации — завоевание и уничтожение Московией Новгородской республики, когда коренной этнос, который находился на стадии протонационального развития, пережил настоящий геноцид. От этого этноса, который, в частности, дал миру Михаила Ломоносова, в 2002 году осталось 6,5 тысяч человек с отдельным этническим самосознанием и самоназванием «поморы».

Когда же духовный суверенитет сохраняется, предохранители работают безукоризненно, этнос и нация даже при самых неблагоприятных условиях уверенно смотрят в будущее. Яркий пример такой ситуации приводит этнолог Сергей Арутюнов на почве культуры армянского этноса. Этот народ именно благодаря этнокультурным предохранителям, даже фильтрам, в течение тысячелетий при крайне враждебном окружении и тяжелых обстоятельствах сохранил свою самобытность, усваивая лишь то, что не угрожало его культуре. Стойко сохранялась письменность, созданная хоть и по греческому образцу, но в абсолютно оригинальной графической форме. Стихийным лексическим заимствованиям противостояла тенденция пуризма литературного языка последовательно замещать их кальками на армянской корневой основе. Даже воспринятое универсальное христианство вскоре приобрело формы этнически специфического варианта григорианского монофизитства, которое резко противопоставило себя окружающему халкидонству, не говоря уже о стойком противодействии исламизации. Со своей стороны, григорианство усвоило и адаптировало к себе целый комплекс исконно армянских дохристианских концептов.

Украинская культура по ряду причин такой мощной системы предохранителей (частично подаренных природой, которая отгородила горами Армению от ассимиляций) не имела, что в большой мере способствовало созданию огромного поля этнокультурной неопределенности, некоего российско-украинского межкультурного комплекса с размытой идентичностью при явном преимуществе российской составляющей с очевидной тенденцией ее доминирования. Однако в этом не только слабость, но и сила украинского народа — скажем, казачество возникло как тюркско-славянский феномен на основе смешанного этнического субстрата, а в итоге средневековая и раннемодерная Украина смогла абсорбировать эти влияния (и не только их) и, пользуясь термином Юлиана Бачинского, «зукраїнщити» достаточно большое количество представителей иноэтнических групп и повернуть себе на пользу их этнокультурные достояния, чего не смогла Армения. Но здесь не было другого выхода: в отличие от Армении, Украина расположена на геокультурном пограничье, порубежье, следовательно, и украинский этнос должен был отвечать на вызовы этой ситуации. Ответы эти были относительно удачными, украинские земли прорастали за счет Дикого Поля, а культура развивалась на европейских принципах,  пока захватчиком и колонизатором №1 в отношении Украины не стала Российская империя, основанная на агрессивном пренебрежении к личности, на тотальном господстве власть предержащих и рабстве (под псевдонимом «крепостничество») большинства населения, на поклонении «потворним суздальським ідолам» (Шевченко) под видом христианства и на стремлении военной силой получить господство на территории Евразии.

Украинцам в этой ситуации была определена роль человеческого ресурса имперской политики, включая роль пушечного мяса. В то же время империя, особенно в XVIII веке, охотно использовала образованных и талантливых украинцев — от военных и чиновников до певцов и композиторов — для своих потребностей. Легче эту задачу сделало определенное языковое, историческое и религиозное родство двух народов, на чем сыграла сначала еще Московия, потом Российская империя, потом «красная» Россия Ленина («при едином действии пролетариев великорусских и украинских свободная Украина возможна, без такого единства о ней не может быть и речи»), потом сталинский СССР. Это то, на чем сегодня играет Россия, выдавая такое родство (не более чем между немцами и голландцами или чехами и словаками) за что-то вроде бы уникально мистическое, божественное, что требует растворения украинцев в теле возрожденной «великой России» или, по крайней мере, превращения их в самоотверженных российских союзников. И дело тут не только в Путине: подавляющая часть его оппонентов мыслит такими же имперскими категориями.

Сейчас Украина имеет практически полный «джентльменский набор» постколониального периода, где главными являются доминирование компрадорского капитала, до недавнего времени неполная структура общества, когда «элита» слишком тесно связана с бывшей метрополией и не способна находить ответы на вызовы времени (особенно ощутимым это все стало в 2014 году), незаконченная и нецелостная национальная культура. Еще в конце 1980-х Иван Дзюба констатировал, что «сегодня украинская национальная культура — это культура с неполной структурой. Ряд ее участков ослаблен, а некоторых вообще нет». Следовательно, эти звенья энергично выстраивает колонизатор, следствием чего неминуемо становится виденье украинцами себя глазами «сияющего звездами Кремля» с соответствующей «слепотой» относительно выбора своих перспектив развития. Но часть украинской общественности, которая смотрит на себя глазами недавней метрополии, презирает свою собственную культуру, историю, в конце концов, свое независимое будущее, а в итоге за это уже пришлось заплатить более чем десятью тысячами жизней граждан Украине, и не известно, сколько еще придется платить.

Отгородиться ментальной стеной в сфере этнокультурных процессов редко кому удается. Упомянутая выше Армения, сохранив себя, в то же время стала банальным российским сателлитом. Для действенной идентичности, или, если употребить украинский термин, «тожсамості» нужно содержательное наполнение феномена украинства, так сказать, «содержательная украинизация» всех сторон жизни граждан Украины, наступление на имперскую культуру и активное созидание своей.