Когда Табачник бывает прав

Дмитрий Табачник — человек уникальный. Никто из его однопартийцев не способен так проникновенно смотреть в глаза миллионам украинцев с экрана телевизоров или нескольким избранным собеседникам в уютном кабинете и молоть чушь такого масштаба, что постыдился бы и барон Мюнхаузен. Скажем, в интервью, недавно опубликованном на сайте Zaxid.net, он мягко, почти по-отцовски журит галичан за то, что они высылали в Одессу «десанты» протестовать против установки «Памятника основателям Одессы» — так он официально называется, мол, никто же с Донбасса не ездил к вам, когда вы устанавливали у себя монументы тем, кого считали достойным этого. Трудно поверить в то, что доктор исторических наук, да еще и министр образования и науки не знает, что Екатерина ІІ (как бы памятник ни назывался, хоть в честь десанта марсиан) вовсе не основывала Одессу, а в ее сакраментальном рескрипте речь идет о переоборудовании уже существующих (и захваченных российскими войсками) гавани и крепости. Трудно поверить и в то, что Табачник не знает историю монумента «основателям» существующего до этого более 400 лет города, не знает, что это на самом деле памятник шовинистическому угару, который, время от времени, охватывал Российскую/Советскую империю и выливался в невероятно фантасмагорические формы — от повествования об Иване Сусанине, воплощенного в соответствующую оперу, до баек о торпедировании немецкого линкора «Тирпиц» советской подводной лодкой (изображено в телефильме уже нашего времени). Но речь не обо всем том, чем наполнено интервью (потому что статья получится бесконечной), а об отдельном его — но очень значимом — фрагменте.

Журналист напоминает министру, мол, вы сделали заявление, что в учебных заведениях не должны изучать произведения современных украинских писателей, не был ли это ответ на критику со стороны таких писателей, как Сергей Жадан, Юрий Андрухович, Оксана Забужко? Табачник парирует: «Я ссылался на европейский опыт». И действительно, министр не так давно говорил на «прямой линии «Комсомольской правды», что «существуют европейская, французская традиции: там в школах не изучают ныне живущих писателей, поскольку не устоялись еще эстетические критерии». Не знаю, возможно, во Франции и в самом деле не изучали в школах произведения Сартра, Камю, Мориака или Саган при их жизни («эстетические критерии», видите ли, «еще не устоялись»...), но вот в соседней Польше, отвечающей главным критериям европейского государства (вплоть до членства в НАТО и ЕС), поступают иначе. Давайте зайдем на сайт одного общеобразовательного лицея в Гданьске и посмотрим список тем по литературе для экзамена на аттестат зрелости на 2011 год. Начинается с Божьей Матери в контексте средневековой поэзии и заканчивается нашими живыми и действующими современниками: не только Виславой Шимборской (впрочем, кто-то скажет: нобелевская лауреатка, здесь все критерии «устоялись»), но и Славомиром Мрожеком, Станиславом Баранчаком, Анной Краль и другими достойными личностями. Вот такие дела. Или, может, у Дмитрия Табачника в портфеле есть какая-то другая, отличающаяся от реальной, Европа?

А Табачник продолжает: «Учебники по литературе старших классов и без того крайне перегружены, чтобы вписывать в программу каждого желающего украинского литератора». Юрий Андрухович, следует полагать, — это «каждый желающий». И «каждый желающий» украинский литератор имеет престижную Гердеровскую премию (которую, кстати, за год до Нобелевской, получила Шимборская). И произведения «каждой литераторши», типа Оксаны Забужко, переводятся на десятки языков мира...

Но, впрочем, министр образования и науки Украины может и не знать ничего о признании украинских писателей в Европе и даже в самой России, считая их «каждыми». Бывает с нашими министрами еще и не такое. Но вот представить, чтобы министр образования Ирландии сказал, что ни одного ирландского писателя прошлого или современности рядом с кем-то из известных английских писателей поставить нельзя — этого представить невозможно. А Дмитрий Табачник прямо признал всю украинскую литературу второстепенной — по сравнению, понятное дело, не с французской или польской, а с русской, точнее, с ее двумя представителями:

«Толстой и Достоевский были моральными авторитетами для общества последней четверти XIX — начала XX века. Являются они моральными авторитетами и сегодня. Более того, сегодня их авторитет приобрел такое всемирное значение, что ни одного украинского писателя прошлого или современности с ними даже сравнить невозможно. Но при жизни их не изучали в гимназическом курсе, и это не помешало ни обществу «знакомиться с моральными авторитетами», ни самим авторитетам приобрести мировое значение».

По поводу «сравнить невозможно» — об этом чуть дальше. Сначала о том, по какой причине на самом деле не изучали, скажем, Льва Толстого в гимназическом курсе. Вот интересное наблюдение на эту тему:

«Толстой в начале ХХ века предан церковью анафеме (ошибка: он был отлучен, это тоже было серьезно, и отлучение не знято до сих пор. — С.Г.). Сейчас мало кто понимает, что это за собой влекло. Но последствия церковной анафемы на социальном поприще были очень серьезными. Человек, преданный анафеме, приравнивался к изгою. А людей, которые его читали или даже просто относились к нему с должным уважением, ждали серьезные неприятности. Проиллюстрирую это случаем из жизни моей бабушки, который произошел с ней, когда она еще была ученицей женской гимназии в г. Херсоне. На «Законе Божьем» священник назвал Толстого «Левкой Толстым». Гимназистка, ставшая впоследствии моей бабушкой, встала и поправила его: «Не Левка Толстой, а Лев Николаевич Толстой». Сейчас это может показаться мелочью, а тогда это был поступок высочайшего гражданского мужества, который вызвал настоящую бурю. На замечание бабушки священник потребовал, чтобы она прилюдно, перед всем классом отреклась от своих слов. Но отрекаться она отказалась. Тогда он потребовал ее исключения из гимназии с волчьим билетом «за кощунство и святотатство». И перед директором заявил, что пока она не исключена, он порог гимназии не переступит. «Все смешалось в доме Облонских». Гимназия гудела. Все спорили, ссорились, спешили выразить свое мнение по этому поводу. Одни сверстницы подходили к бабушке и жали ей руку, другие — злорадно хихикали в спину и тыкали пальцами, третьи — вслух порицали, а тайком подходили и выражали сочувствие. Мнения преподавателей разделились: кто-то поддержал требование священника, кто-то стал защищать бабушку. Гимназия подала документы на ее отчисление. Но... попик чуть-чуть не подрассчитал — отец бабушки был попечителем всех гимназий в Херсонской губернии, предводителем дворянства и вообще самым авторитетным гражданином города. Спустя какое-то время, в гимназии «Закон Божий» стал преподавать другой священник, который уже был более осторожен в выражениях. Чувствуете масштаб?! Поп неминуемо знал, кем был отец моей бабушки, но пошел на этот конфликт — и при этом был уверен, что победит, иначе бы не пошел. А представьте, если б отец бабушки был каким-то мелким чиновничком — «раздавили бы гадину» (т.е. мою бабушку) и не заметили бы! А когда юношу или девушку заставали за чтением «толстовской ереси»?! — мало не покажется». — пишет Наталия Кузьменко, «Время чтить и время читать», интернет-журнал «Пропаганда».

Иными словами, не изучали творчество Льва Толстого в гимназиях Российской империи по той же причине, которая сегодня побуждает министра Табачника причислять Андруховича, Забужко и Жадана к «каждым литераторам», а не в силу каких-то концептуально-теоретических соображений. Что ж, министр, поставив украинских писателей в Украине в ситуацию изгоев, сам себя однозначно записал в ряды черносотенцев...

Ну, а теперь о «всемирном моральном авторитете» Достоевского. Как писатель он, несомненно, гениален, а вот что касается морали... Очень уж своеобразная, мягко говоря, была она. И среди ценителей этой морали были лично Адольф Гитлер и его пропагандисты.

Слово российскому профессору Борису Соколову, филологу и историку: «Как известно, Федор Михайлович считал главными врагами российского народа евреев и поляков, которых расовая доктрина национал-социализма признавала главными врагами и германского рейха... Статья Достоевского «Еврейский вопрос» в годы оккупации пользовалась необычной популярностью и была неоднократно перепечатана в русскоязычных изданиях», — пишет Б. Соколов и отмечает, что инвективы Достоевского в адрес евреев «вполне могли пригодиться, как памятка и для российских бойцов зондеркоманд... Достоевский вообще оказался самым любимым русским писателем германских оккупационных властей» (тут и далее — книга «Оккупация. Правда и мифы, раздел «Окончательное решение еврейского вопроса». М, 2002).

Скажем, напечатали нацисты «Протоколы сионских мудрецов» массовым тиражом и в анонимных комментариях к ним — рассказ о большевизме, как о еврейском политическом движении. Причем абсолютно реальные ужасающие преступления большевиков прямо связывались с наличием в их рядах значительного количества евреев. И здесь же — цитата из статьи Достоевского «Еврейский вопрос», опубликованной в «Дневнике писателя 1877 года». Она четко прочитывалась как обоснование «окончательного решения еврейского вопроса»: «Что, если бы не евреев было в России три миллиона, а русских, и евреев было бы 160 миллионов (в оригинале у Достоевского — 80 миллионов, но численность населения увеличили в два раза для придания цитате актуальности. — С.Г.) — ну, во что обратились бы у них русские и как бы они их третировали? Дали бы они им сравняться с собою в правах? Дали бы им молиться среди них свободно? Не обратили бы их прямо в рабов? Хуже того: не содрали бы кожу совсем, не избили бы дотла, до окончательного истребления, как делывали с чужими народами в старину?» (цит. по книге Б.Соколова).

Перепечатана была эта статья не фрагментами, а полностью, например, в рижском «Новом пути», где она сопровождалась таким комментарием: «Гениальный провидец и сердцевед Федор Михайлович Достоевский семьдесят лет тому назад пророчески писал: «Еврейская революция начнется в России, ибо нет у нас для нее надлежащего отпора ни в управлении (правительстве), ни в обществе. Интернационалка распорядилась, чтобы еврейская революция началась в России». Двадцать пять лет та же интернационалка уничтожает русский народ, а сейчас шлет на неминуемую смерть цвет русского народа во имя господства мирового жидовства» (цит. по книге Б.Соколова).

Действительно, поляков (номер третий в нацистском списке на уничтожение) Федор Михайлович не любил последовательно. Вот что он писал в одной из статей (как для него, в довольно мягком тоне):

«Европейская цивилизация, которая есть плод Европы и, в сущности, на своем месте в Европе, — в Польше (может быть, именно потому, что поляки славяне) развила антинародный, антигражданственный, антихристианский дух. ...Поляков-то и сгубила их цивилизация. Несмотря на всю их гордость этой цивилизацией, до того сгубила, что им теперь уже нет воскресения, хотя бы они и сделались политически независимыми». («Ответ редакции «Времени» на нападение «Московских ведомостей»// Ф.М. Достоевский. Собрание сочинений в 15 томах. Т. 11.)

Глубина «пророчества» грандиозная. Как и «моральность». Но это не все:

«Я-то, положим, не нахожу ничего, чем поляки могут славиться, — но в том-то и трагедия, что поляки верят в эту ядовитую свою цивилизацию слепо. Как в величайшую славу свою верят... Наша (теперешняя русская), заемная европейская цивилизация, в тех точках, в которых она не сходится с широким русским духом, не идет русскому народу... Русская земля скажет свое новое слово, и это новое слово, может быть, будет новым словом общечеловеческой цивилизации и выразит собою цивилизацию всего славянского мира». (Там же).

Замените «славянский мир» на «арийский», и что получите? Это первое попутное замечание, а второе — не напомнят ли вам эти инвективы в адрес Польши и поляков не менее едкие инвективы в тот же адрес, содержавшиеся в статьях народного депутата Украины Дмитрия Табачника в прошлые годы?

Ну, а теперь снова о том же — о евреях, России и Европе. Вот красноречивые фрагменты статьи «Еврейский вопрос», которую так любили и ценили Адольф Алоизович и его последователи.

«...Еврей, где не поселялся, там еще пуще унижал и развращал народ, там еще больше приникало человечество, еще больше падал уровень образования, еще отвратительнее распространялась безвыходная, бесчеловечная бедность, а с ней и отчаяние. В окраинах наших спросите коренное население: что двигает евреем и что двигало им столько веков? Получите единогласный ответ: безжалостность; «двигали им столько веков одна лишь к нам безжалостность и одна только жажда напиться нашим потом и кровью». И действительно, вся деятельность евреев в этих наших окраинах заключалась лишь в постановке коренного населения, сколько возможно в безвыходную от себя зависимость, пользуясь местными законами... Что становилось, в десятилетия и столетия, с русским народом там, где поселялись евреи, — о том свидетельствует история наших русских окраин. И что же? Укажите на какое-нибудь другое племя из русских инородцев, которые бы, по ужасному влиянию своему, могло бы равняться в этом смысле с евреем? Не найдете такого...» («Еврейский вопрос«// Ф. М. Достоевский. Собрание сочинений в 15 томах. Т. 2.).

Кстати, обратите внимание, кроме словесных эскапад в адрес евреев, Достоевский попутно отрицает само существование украинцев. Для него Украина и Беларусь — «наши русские окраины». И не больше. Еще более красноречива в этом плане упомянутая выше статья о Польше: оппонент Достоевского употребляет слово «Украина», а сам Достоевский жителей Украины называет даже не «малороссами», а «русскими». Таким образом, Валуевский циркуляр и Эмский указ имели серьезную опору в лице Федора Михайловича...

Ну, а для евреев, конечно же, Достоевский не призывает строить концлагеря и газовые камеры. Он «просто» размышляет вслух:

«Конечно, христианство и идея его там (в Европе. — С.Г.) пали и падают не по вине еврея, а по своей вине, тем не менее, нельзя не указать и в Европе на сильное торжество еврейства, заменившего многие прежние идеи своими. О, конечно, человек всегда и во все времена боготворил материализм и наклонен был видеть и понимать свободу лишь в обеспечении себя накопленными изо всех сил и запасенными всеми средствами деньгами. Но никогда эти стремления не возводились так откровенно и так поучительно в высший принцип, как в нашем девятнадцатом веке... А безжалостность к низшим массам, а падение братства, а эксплуатация богатого бедных, — о, конечно, все это было и прежде и всегда, но — не возводилось же на степень высшей правды и науки, но осуждалось же христианством, а теперь, напротив, возводится в добродетель. Стало быть, недаром же все-таки царят там повсеместно евреи на биржах, недаром они движут капиталом, недаром же они властители кредита и недаром, повторяю это, они же властители и всей международной политики, и что будет дальше — конечно, известно и самим евреям: близится их царство, полное их царство!.. Еврей предлагает посредничество, торгует чужим трудом. Капитал есть накопленный труд: еврей любит торговать чужим трудом! Но все же это пока ничего не изменяет; зато верхушка евреев воцаряется над человечеством все сильнее и тверже и стремится дать миру свой облик и свою суть, евреи все кричат, что есть же и между ними хорошие люди. О, боже! Да разве в этом дело? Да и вовсе мы не о хороших или дурных людях теперь говорим. И разве между теми нет тоже хороших людей? Разве покойный парижский Джемс Ротшильд был дурной человек? Мы говорим о целом и об идее его, мы говорим о жидовстве и об идее жидовской, охватывающей весь мир, вместо «неудавшегося» христианства...» (Там же).

Я прошу прощения у читателя за такие пространные цитаты, но он должен сам составить представление о предмете разговора, тем более, что, как пишет профессор Соколов, «подавляющее большинство поклонников Достоевского предпочитают абстрагироваться от нелюбви Федора Михайловича к «малым народам»... Высказывания Федора Михайловича, за которые так ухватились нацисты и их пособники, сейчас не любят цитировать ни российские, ни зарубежные исследователи творчества знаменитого писателя. Не любят и осмысливать. Слишком уж далеки они от традиционного образа печальника за народ и судьбы человечества. Мы как-то не привыкли к тому, что великий писатель, ученый, артист или музыкант вне своей профессии может быть нравственно ничтожным человеком. Что ж, Федор Михайлович блестяще доказал своей жизнью и творчеством, что гениальность и разжигание расовой розни — две вещи вполне совместные».

Какое счастье, что Дмитрий Табачник здесь все же прав, говоря, «что ни одного украинского писателя прошлого или современности даже сравнить невозможно» с «моральным авторитетом» Достоевским...