Миротворцы: есть кем гордиться

Немного более 20 лет назад, а точнее — 15 июля 1992 года, когда два самолета с украинскими военными приземлились в Сараево, началась история украинского миротворчества. Учебники по этой дисциплине никто не писал, потому и поросла она мифами, за которыми невозможно увидеть действительное положение вещей. Выяснить, что — правда, а что — выдумка, мы пытались в беседе с участником миротворческой миссии в Ираке, председателем Совета Всеукраинского объединения «Союз участников миротворческих операций» полковником Сергеем Грабским.

— Какой самый распространенный миф о миротворцах?

— У большинства в обществе сложилось такое мнение, словно ребята поехали на войну подзаработать. Но не стоит забывать, что война — это встреча с разрухой, с поломанными человеческими судьбами, с трагедиями, со смертью. Специфика нашей службы требует максимальной концентрации, малейшая ошибка может иметь чрезвычайные последствия, которые могут повлиять как на самого миротворца, так и на его товарищей, на престиж страны, которую он представляет. Что касается денег, я бы не сказал, что украинские миротворцы получают достаточно. Например, приобрести жилье, что является необходимостью для большинства семей, за свое материальное вознаграждение они не могут. Считают, если человек вернулся из миссии, он настолько обеспечен, что в принципе ему уже ничего не нужно. Так сложилось, что участники боевых действий с декабря 2005 года не имеют социальной защиты. Их просто вычеркнули из закона о защите участников боевых действий. Они никто, единственное, чему остается радоваться — это запись в личном деле, по которой месяц миротворческой миссии приравнивается к трем месяцам службы в армии. Общество не воспринимает миротворцев как отдельную социальную группу. Пока он служит, есть приказы министра обороны о прохождении диспансеризации, госпитализации, санаторного лечения. После выхода на пенсию человек остается один на один со своими проблемами. На сегодняшний день контингент наших военнослужащих за рубежом составляет 595 человек. Если добавить еще персонал — выходит где-то 620—630, и большинство из них в Африке. Африка — это территория страшных болезней, среди которых есть даже неизвестные науке. Непосредственно в миссиях мы потеряли 50 человек, а 200 умерли, уже когда вернулись из миссий. Только в течение 2010—2011 годов в Киеве умерло десять наших коллег. Именно поэтому мы решили создать Всеукраинское объединение «Союз участников миротворческих операций», которое будет заниматься вопросами социальной защиты, адаптации военнослужащих, ведь сейчас в юридической плоскости даже понятие «участник миротворческих операций» не существует.

— Почему же так много времени понадобилось, чтобы сплотиться, ведь с 2005 года семь лет прошло?

— Сначала никто даже не понял, что случилось. Просто человек, возвращавшийся из миссии, вдруг становился никому не нужным. Даже не о льготах речь. А процесс создания организации достаточно длительный. Нельзя говорить, что в течение этих лет мы сидели сложа руки. Законопроект относительно статуса миротворцев был отклонен трижды. Но у нас уже новый проект закона. Здесь не только наше желание нужно — нужна политическая воля. Когда я прочитал, почему законопроект отклонили, у меня волосы дыбом встали. Человек вернулся из миссии — зачем ему первоочередная госпитализация, социальная адаптация? Такое впечатление, что вернулся не солдат, а «заробитчанин». За это время в разных уголках Украины образовалось около 20 организаций, объединивших участников миротворческих миссий нашего государства. Наверное, сейчас просто пришло время для создания всеукраинского объединения.

— Какие задачи ставит для себя ваше объединение?

— В первую очередь, социальная адаптация военнослужащих. Сегодня всевозможные программы адаптации существуют только на бумаге, ни денег, ни людей государство на них не выделяет. Хочу привести пример. В Киеве был Межрегиональный центр переподготовки военнослужащих, уволенных в запас. Министерство образования его финансировало. И на каком-то этапе был сделан простой реформаторский шаг — финансирование прекратили, ссылаясь на то, что второе высшее образование в Украине платное. Учась в военных заведениях и во время службы в вооруженных силах, люди часто приобретают профессии, непопулярные на рынке труда. Такой центр для нас необходим. Есть у нас конкретные планы — например, способствовать трудоустройству уволенных в запас миротворцев в международные миссии в качестве гражданского персонала. Уволенные в запас военнослужащие могли бы достойно представлять экономические интересы Украины в странах проведения миротворческих миссий, но, к сожалению, наше государство вовсе не заботится об этом.

— Об экономических интересах?

— В Либерии наш вертолетный отряд находится более пяти лет, проведено более десяти ротаций. В этой самой стране была китайская автомобильная рота. На сегодняшний день у нас также есть наш вертолетный отряд, который выполняет те же задачи, и видим, что Китай имеет в концессии автомобильные пути, шахты, гевеи, которые дают каучук и прочее. То есть Китай отстаивает свои экономические интересы, а мы этого не делаем. И это преступление.

— Почему же тогда наши ребята едут в горячие точки, ведь и деньги они там получают небольшие, и родина к ним неблагосклонна?

— Человек, который всю свою сознательную жизнь посвятил военной службе, который хочет служить, отыскивает возможности получить военное мастерство, получить опыт, чтобы потом делать что-то полезное для своего государства. Понимаю, это звучит необычно в наше циничное время, но есть такие патриоты. На сегодняшний день у нас лучшие показатели в Европе по подготовке военной авиации, при этом государство ничего почти не потратило. У нас программой подготовки летчика предусмотрено всего лишь 20 часов полетов. В миссиях экипаж проводит в воздухе 300—360 часов в год. Чтобы получить такой опыт в Украине, нужно десять лет. У нас есть первоклассные разведчики, связисты. Причем в Украине они работали на советском оборудовании, а, выполняя миротворческие миссии, они получили возможность работать с современными средствами связи. Что наше государство или не может себе позволить, или просто не имеет желания. Но именно благодаря миротворцам у нас чрезвычайно большой военный потенциал, который еще помогает нам называться страной. К сожалению, ни общество, ни государство не готовы воспринимать армию как важный инструмент создания государства. Посмотрите на динамику. Если в 2004 году мы одновременно имели и батальон в Африке, и вертолетный отряд, и наблюдателей, и бригаду в Ираке — в целом почти трехтысячный контингент, то сейчас только 595 по штату, 592 по списку. Идет очередное сокращение украинской армии. Финансирование мизерное, недостаточное, и это не является военной тайной. Мы не можем отвечать за бюджетную политику, но будем пытаться лоббировать вопрос финансирования. 500 млн долларов было перечислено ООН в бюджет Украины в качестве компенсации за участие в миротворческих миссиях. Оттуда Министерство обороны не получило почти ничего. И мы сейчас будем выходить с законодательной инициативой, чтобы хотя бы 50% этих денег поступили в Министерство обороны на финансирование строительства жилья для военных, где нынче в графе стоит ноль.

— Правда, что наши миротворцы в Ираке получали всего по 600—1200 долларов?

— Это было десять лет назад, теперь суммы побольше. Сейчас в Либерии наши ребята получают около трех тысяч долларов. Для водителя, например, который в Ираке в 2005 году получал 600—800 долларов, это были неплохие деньги на то время. Хотя стыдно говорить, что, находясь в Ираке, мы были на почетном втором с конца месте по зарплате после Монгольской народной республики.

— А кто устанавливает уровень оплаты?

— ООН подписывает с государством, которое направляет свой контингент, соглашение, где прописаны даже малейшие детали компенсации. А государство уже само устанавливает уровень денежного вознаграждения в иностранной валюте военнослужащему, принимающему участие в данной миротворческой операции. В других странах миротворцам, кроме ООН, платит еще и государство, потому что они поддерживают его имидж, экономические и политические интересы. Другой вопрос, что выбить что-то из нашего государства чрезвычайно сложно.

— Возможно, наши миротворцы пытались компенсировать небольшое вознаграждение военными трофеями?

— Военный трофей — это то, что добыто во время военной операции. Как правило, мы такие операции не проводили. Отрезанные уши домой не привозили, как некоторые наши предшественники. Что касается техники и имущества... Такие «трофеи», скорее всего, станут достоянием таможни при возвращении домой. Разумеется, были и «черные рынки», и проблемы с ливанским батальоном, когда обнаружили якобы финансовые махинации. Человек, который едет зарабатывать деньги, делает все, чтобы это сделать, использует любой способ, легальный или нелегальный. Есть случаи, не буду отрицать, коррупции, постыдного поведения наших военнослужащих. Но каждый такой случай расследуется, и виновные наказаны, потому что каждый — от рядового миротворца до наивысшего руководства — понимает, насколько негативно это влияет на международный имидж государства.

— Есть такие миротворцы, которые остались в стране проведения миссии?

— Нет. Военнослужащие, принимавшие участие в миротворческой операции, как въезжали в страну миссии, так и возвращались. Возможно, потом, но только по собственному желанию, они могли перебраться в страну миссии, чтобы работать там. Покинуть миссию во время выполнения долга — дезертирство, военное преступление. А в плен никто не попадал. У нас постоянная связь с нашими коллегами. Человек в погонах в плен не попадал.

— Женщины-миротворцы есть?

— Конечно. Сейчас служит в командовании сухопутных войск Валерия Парада. Это гуру миротворческих миссий, она была в Африке, в Ираке, в Ливане. В Югославии была старшим национальным представителем миссии НАТО. Надежда Новосельская, которая активно занимается программами психологической реабилитации. Еще много других.