О трех типологиях отечественной элиты

 Деятельность элит в становлении государств всегда играла ключевую роль. Именно поэтому на протяжении многих веков империи, которые господствовали на наших землях, главным образом Российская, истребляли украинскую элиту. Результат такой политики репрессий мы особенно почувствовали, когда Украина обрела независимость в 1991 году. Он проявился в существенном дефиците той прослойки людей, которые бы смогли вывести страну из прошлого и построить новое сильное государство. К сожалению, состояние дел на 25-м году независимости не улучшилось. Особенно большие проблемы в политической сфере — здесь мы точно можем сказать, что на сегодняшний день имеем не элиту, а политическую верхушку.

По поводу этой темы предлагаем вашему вниманию материал доктора политических наук Максима Розумного «О трех типах отечественной элиты». В частности, он пишет: «Для анализа мы выделяем типы, общим признаком для которых является социальная активность и конструктивизм. То есть идет речь о субъектах общественной жизни, которые имеют априорные представления о желаемом направлении общественного развития и активно включаются в процессы, в том числе, в общественно-политические конфликты — с целью реализации собственного «плана будущего» для Украины. Собственно, это три категории субъектов — «ретрограды», «эмигранты» и «имитаторы». Тема, конечно, дискуссионная, потому мы надеемся на продолжение ее обсуждения на страницах «Дня».

Опыт кризисного периода 2004-2014 гг. демонстрирует нам объективные условия и ориентиры национального самоопределения в координатах современности.

Независимая Украина возможна как либеральная страна с сильной центральной государственной властью, которая опирается на развитые институты демократического представительства. Национальная идентичность формируется на основе общественного консенсуса по ключевым вопросам общественного развития и включает в себя согласованные подходы к вопросам языка, культуры и истории, наиболее конфликтная часть которых выносится за рамки политической повестки дня. Действует принцип: противоречивость прошлого преодолевается общим видением будущего. Так возникают все политические нации, и украинцы здесь не являются исключением.

Рождение политической нации — это сложный и противоречивый процесс, включающий в себя а) актуализацию субъекта, его воли к существованию и готовности к преобразованиям; б) адекватное восприятие исторического вызова как уникальной совокупности угроз и возможностей, которые создают ситуацию кардинального выбора; в) изобретение собственной инновационной модели адаптации, предусматривающей реализацию базового цивилизационного алгоритма, дополненного собственным уникальным опытом и креативом.

Вышеназванные условия создают квалификационный ценз для национальной элиты, которая и является ключевым субъектом в процессе рождения политической нации. От ее кондиций и мотиваций зависит судьба национального проекта и его успешное прохождение основных ступеней реализации — от идеи до действительности.

История свидетельствует о том, что адекватный ответ на исторический вызов сначала находит очень узкий круг носителей определенной доктрины, которые впоследствии вырабатывают форму общественного сознания, которая распространяется на остальное общество. Но в то же время, пока в социуме вызревает такое сообщество, остальные представители духовно-интеллектуальной прослойки, политики и общественно активные индивиды сплачиваются вокруг других идей, понятий и ценностей, которые очень часто ведут в сторону от пути национальной самоорганизации.

Именно такие альтернативные версии украинской элиты мы и попытаемся обозначить для их последующей идентификации и анализа. Речь идет об идеальных социальных типах, представленных в украинском публичном пространстве знаковыми фигурами, мировоззренческими подходами, психологическими комплексами, доминантными ценностями, специфическими представлениями о действительности, языковыми (дискурсивными) признаками и т.д.

Для анализа мы выделяем типы, общим признаком для которых является социальная активность и конструктивизм. То есть речь идет о субъектах общественной жизни, которые имеют априорные представления о желаемом направлении общественного развития и активно включаются в процессы, в том числе в общественно-политические конфликты, с целью реализации собственного «плана будущего» для Украины.

Вместе с тем, как уже отмечалось выше, стратегии этих социально активных агентов являются альтернативными (или в лучшем случае — вспомогательными) относительно основного русла национального самоопределения — процесса формирования политической нации. Их «ответы» на исторический вызов являются скорее реакциями неподготовленного субъекта, который либо уклоняется от требования измениться, либо игнорирует реальные условия и задачи момента, либо имитирует «ответ», снимая с себя ответственность за конечный результат.

Собственно, по этим типам реакций мы и обозначаем категории этих субъектов — «ретрограды», «эмигранты» и «имитаторы».

«РЕТРОГРАДЫ»

Как следует из названия, сущность позиции «ретрограда» заключается в отрицании перемен. Вызов новых угроз и новых возможностей этот тип встречает инстинктивным «возвращением» к тому, что обеспечивало безопасность и процветание в прошлом (часто — мнимому).

В современных украинских реалиях этот тип представлен преимущественно людьми, которые ностальгируют по Советскому Союзу, считают либерализацию злом, Запад — врагом, а виновными во всех бедах — масонов, «мировую закулису», США, Европейский Союз, ЛГТБ-сообщество и т.п. Статистически этот тип является очень многочисленным в Украине, но он не имеет той активной политической, культурной и информационной репрезентации, какой он наделен, скажем, в России и Беларуси. В Украине представители этого типа чаще всего встречаются в силовых структурах, в среднем и низшем звеньях исполнительной власти. На значительной части территории государства соответствующие мировоззренческие установки свойственны просветительской интеллигенции, духовенству, работникам культурной сферы. Сравнительно новым явлением является распространение соответствующих стереотипов в бизнес-среде, в которую оно проникло вместе с криминально-силовыми методами завладения активами.

Насколько мощным может быть ретроградный тренд в жизни постсоветских демократий, демонстрирует пример путинской России, где соответствующее мировоззрение стало основой консолидации политического режима и национальной мобилизации, близкой к классическим тоталитарным формам середины ХХ в.

В Украине данный тип является принципиально антигосударственным, он пребывает в антагонизме с самой идеей украинской независимости, а потому проявляет себя исключительно в конфликтных или маргинальных формах. Во время кризиса 2013—2014 гг. большинство его представителей в сфере публичной политики и интеллектуальном пространстве Украины окончательно себя идентифицировали с агрессивной политикой России и стали на антинациональные позиции.

Конструктивная часть идентичности «ретрограда» заключается всегда в необходимости «возвращения». Но точка назначения этого обратного движения может отличаться. Она зависит от особенностей социокультурной почвы, на которой вырастают реакционные силы. Индустриальный ландшафт Донбасса, Кривбаса или Харькова однозначно требует возвращения в ситуацию классического модерна — с четкой монопольной идеологией, коллективизмом, унификацией. А вот в условиях Центральной Украины более вероятна попытка вернуться в домодерную реальность традиционной культуры с соответствующими атрибутами общественной организации — четким разграничением «своих-чужих», неписаными правилами, патримониальной властью, ее произволом, борьбой за привилегии и круговой порукой на всех уровнях. Все это может прикрываться «национальной идеей», «духовностью», углублением в исторические истоки и постоянной попыткой установить «каноны» идентичности.

Поэтому «ретроградная» реакция становится в украинских условиях не только коммунистическо-имперской, но и этноцентрической. Последняя в большей степени распространена в средах творческой и гуманитарной интеллигенции. Соответствующий тип в украинском движении известен уже более века, на него довольно остро реагировали наши «поступовцы» Михаил Драгоманов («Чудацькі думки про українську національну справу»), Иван Франко («Сідоглавому»), Владимир Винниченко («Уміркований» та «щирий»).

Один из индикаторов, четко указывающий на данный тип реакции, — это эксплуатация концепта «защиты языка» (в одном случае — русского, в другом — украинского). То есть вместо того чтобы решать языковой вопрос в инструментальном и компромиссном ключе, «ретрограды» в данном деле всегда начинают «борьбу», настоящим смыслом которой всегда является возвращение — либо к советским временам, либо к мнимым историческим истокам «чистой» украинской этнокультуры. А вот нынешний статус-кво не удовлетворяет ни адептов имперского реванша, которые не могут смириться с необходимостью учить украинский язык в качестве нового государственного, ни сторонников тотальной «украинизации», в представлении которых использование русского языка жителями Украины является ненормальным в контексте «возвращения» к мнимому национально-культурному стандарту.

Сегодня языковой индикатор указывает на то, что «ретроградный» тип украинской элиты потерял фокус общественной заинтересованности и все больше маргинализуется в процессе стремительного становления политической нации. (Уровень обеспокоенности проблемой использования языков в обществе, согласно данным опроса агентства «Рейтинг» от марта 2016 г., приближается к 0%).

«ЭМИГРАНТЫ»

Следующая категория украинской элиты названа нами «эмигрантами», хотя далеко не все ее представители выехали из Украины, а также не все те, кто выехал, являются мировоззренческими «эмигрантами».

С представителями предыдущего тренда — ретроградами — эмигрантов роднит реакция острого неприятия актуальной украинской действительности. Но если первые дистанционируются от нее во времени, то вторые — в пространстве. Они мировоззренчески «переселяются» в другие сообщества, культуры, страны, в которых чувствуют себя значительно комфортнее и увереннее. Для эмигрантов здесь, на родине, все не так, как должно быть. Ее культура вторична и провинциальна, ее история преисполнена неуместностей и ошибок, наука и образование жалки, политика безобразная и непутевая, а люди и быт вызывают страх, презрение и раздражение.

Зато в каком-нибудь другом месте и история величественная, и политика восхитительная, и культура фантастическая, и люди прекрасные. Поводы для восхищения «эмигранты» находят на всех континентах, но наибольшую их группу в украинском социокультурном пространстве составляют адепты европейско-американского направления. Многие из них интегрировались в соответствующие структуры и сообщества, учится или стажируется, читает и переводит, получает гранты и заполняет анкеты, проживает постоянно или временно. Для них страны Запада (начиная с ближайшей к нам Польши) — это зона комфорта и «настоящей» жизни, тогда как Украина — сплошная головная боль и реальность, которую приходится терпеть в качестве вынужденного недоразумения.

Пионерами мировоззренческой эмиграции выступили ведущие литераторы и интеллектуалы среднего поколения — Оксана Забужко и Юрий Андрухович, Соломия Павлычко и Мыкола Рябчук. К ним со временем массово присоединились младшие коллеги, и на сегодняшний день «эмигрантский» дискурс доминирует в молодежной литературной и гуманитарной среде. Его сердцевина — Киево-Могилянская академия.

Между эмигрантами и ретроградами лежит ценностная и мировоззренческая пропасть, они дословно принадлежат к разным эпохам, хотя и вынуждены постоянно сталкиваться друг с другом в информационном пространстве, в науке и искусстве, в социальных сетях, политике и быту. Ценности ретроградов, как уже говорилось выше, принадлежат либо домодерной архаике (от сентимента «детства босоногого» до пафоса трипольских горшков), либо классическому модерну (господствующая идеология, великодержавность/национально-освободительная борьба, заводской гудок, комсомольская юность, революционное подполье). Эмигранты же душой и разумом пребывают в ситуации постмодерной.

В 90-х они высмеивали романтику национального возрождения в «Рекреациях» Андруховича, цитировали «Любите Оклахому!» Ирванца, читали статьи Кривенко и Павлива, бросали вызов канонам украинской гуманитаристики в «Полевых исследованиях украинского секса» Оксаны Забужко и менее известных широкой общественности произведениях отечественных феминисток академического пошиба. Сегодня они предлагают избавиться от Донбасса (который стал центром реакции Модерна и рискует дальше скатываться в домодерную архаику «казачества»), ведут борьбу со «Свободой» во Львове, выдвигают Дж. Грабовича на получение Шевченковской премии, устраивают обструкции Иванишину-младшему, ведут многочисленные газетные колонки, блоги и «Общественное радио».

Именно доминированию эмигрантов в культурной и медийной среде мы обязаны тотальным скепсисом и иронией относительно украинской действительности, которыми пропиталось наше информационное пространство. Они созерцают украинскую действительность через призму своих шенгенских виз, магистратур, стипендий и грантов, благодаря которым они освободились от ее (действительности) повседневных кандалов, но при этом эта действительность продолжает напоминать им о собственном «низком» происхождении.

Иногда у эмигрантов появляется надежда, что Украина эмигрирует вместе с ними. Они видят элементы постмодерной легкости и виртуальности в карнавальном Майдане 2004-го, в мирном Евромайдане конца 2013-го. Тогда эмигранты на некоторое время превращаются в улыбающихся волонтеров, приезжают «менять страну», «приближать» ее к разнообразным стандартам, на некоторое время даже заходят в чиновнические кабинеты. Но со временем брезгливость побеждает в них чувство долга и они возвращаются к своей привычной комфортной невесомости-неприсутствию, с высоты которой с новой силой иронии и скрытой обиды наблюдают пейзажи «этой страны».

Рождение политической нации — это сложный и противоречивый процесс, включающий в себя: а) актуализацию субъекта, его воли к существованию и готовности к преобразованиям; б) адекватное восприятие исторического вызова как уникальной совокупности угроз и возможностей, которые создают ситуацию кардинального выбора; в) изобретение собственной инновационной модели адаптации, предусматривающей реализацию базового цивилизационного алгоритма, дополненного собственным уникальным опытом и креативом. Вышеназванные условия создают квалификационный ценз для национальной элиты, которая и является ключевым субъектом в процессе рождения политической нации. От ее кондиций и мотиваций зависит судьба национального проекта и его успешное прохождение основных ступеней реализации — от идеи до действительности

Общей чертой наиболее антагонистичных групп — и ретроградов советского образца, и эмигрантов параевропейского — является то, что для большинства из них центры метрополий находятся за пределами Украины. Там они и черпают свои моральные силы и основную пищу для своих убеждений. Впрочем, путинская Россия, похоже, становится сегодня центром тяжести не только для постсоветского ретроградного тренда, но и для всевозможных реакционеров правого и левого толка в Европе и за ее пределами. Зато воображаемая глобальная родина эмигрантов-постмодернистов сегодня все больше сужается в Европе и, возможно, расширяется в азиатско-тихоокеанском регионе.

Тем временем Украину как точку отсчета всех мировоззренческих поисков и проекций пытаются трактовать ретрограды из националистического лагеря. Они продолжают искать центр мира на собственной земле: либо в виде «чистого» этнографически достоверного украинства, либо не менее чистого революционно-националистического «провода». Однако эти поиски не особо возбуждают воображение подавляющего большинства граждан страны. Лишь легковерного зрителя российских телеканалов может ввести в заблуждение портрет Бандеры на Евромайдане и УНСОвский лозунг «Слава нації! — Смерть ворогам!» на улицах Киева. Никому еще не удавалось вернуться в прошлое, особенно в то, которого на самом деле и не было.

«ИМИТАТОРЫ»

Третий тип представителей современной украинской элиты, которые активно участвуют в общественных делах, но сознательно или бессознательно создают в стороне проект построения политической нации, мы назвали имитаторами. Их ареал распространения — публичная политика и сопутствующие коммуникации.

Предыдущие два типа оформили свои ценности и мировоззренческие доминанты на основе реакций отторжения украинской действительности, которые обусловили в них в зависимости от темперамента носителей соответствующих социальных установок желание разрушения или побега. А вот имитаторы являются теми, кто приспособился к этой действительности и даже научился паразитировать на ее противоречиях.

Такой ответ на исторический вызов национального самоопределения был невозможен в предыдущие исторические эпохи, когда власть, идеология (религия), идентичность воспринимались как предельные смысложизненные реальности — по крайней мере, в сознании ведущих слоев. Эпоха постмодерна выявила под этими категориями прагматические подтексты, а сами соответствующие дискурсы сделала симулятивными (Бодрийяр).

Ирония нынешней ситуации в публичном пространстве Украины заключается в том, что политики-имитаторы, цинично пользующиеся разнообразными политико-идеологическими симулякрами в процессе передела сфер экономических и административных интересов, являются значительно более последовательными постмодернистами, чем их критики из лагеря интеллектуально-культурных «эмигрантов». Более того, имитаторы сегодня научились симулировать любые тренды и дискурс, если это обещает электоральную поддержку соответствующих социальных групп. Так, анализируемые нами выше «ретроградные» и «эмигрантские» феномены общественного сознания на политическом уровне сегодня преимущественно представлены именно имитаторами, которые таким образом формируют свои электоральные ниши.

Истоки симулятивного дискурса украинской политики следует искать в иллюзиях постперестроечного периода. Строительство демократии на руинах тоталитаризма казалось в начале 90-х легким и увлекательным делом. С одной стороны, на постсоветское пространство пришли миссионеры Запада с собственными рецептами политической реорганизации в русле теории демократического транзита. Ставка была сделана на формирование «структур гражданского общества» и субъектов конкурентной политики — прежде всего партий. С другой стороны, отечественная интеллигенция со всем своим багажом обществоведческих теорий принялась строить партии на надежной идеологической основе, выбирая из традиционного спектра (консерватизм — либерализм — социал-демократия) то, что отвечало личным вкусам «основателей». Так возникли украинские диванные партии и ячейки грантополучателей, которые и образовали первую коммуникативную среду публичной политики в Украине.

Между тем реальный политический процесс вращался вокруг двух ключевых процессов первой половины 1990-х годов — институционального развития независимости и передела собственности и административно-экономических активов. Оба процесса происходили фактически вне поля зрения «инкубаторов» демократии, которые в это время сосредоточились не на реальных процессах общественных изменений, а на усвоении «правильных» идеологических конструкций, предложенных донорскими организациями и учебниками по политологии.

Ожидалось, что носители ценностей «гражданского общества» и представители классических политических идеологий переберут на себя основные функции политического представительства после того, как генеральная битва между коммунистами и национал-демократами руховского образца завершится победой последних.

Соответствующие общественные условия возникли в конце 1990-х: капитализм и национальная государственность в лице кандидата в президенты Леонида Кучмы окончательно победили советское прошлое в лице лидера КПУ Петра Симоненко. Однако на то время виртуализация политического дискурса уже приобрела необратимый характер и была функционально вписана в стратегии господствующих общественных групп. Кристаллизация соответствующих схем произошла в 1998 году в ходе первых парламентских выборов, проводившихся на партийной основе.

В этот момент виртуальный политический дискурс и реальная борьба организованных групп элиты за сферы влияния скрестились в гибридном продукте украинской конкурентной демократии. Система начала функционировать одновременно в двух параллельных измерениях — в реальном измерении борьбы за ресурс власти и имитационном измерении борьбы идей, лозунгов и имиджей.

С тех пор на политическом рынке доминируют искусственно сконструированные бренды (персональные и партийные), на обслуживание которых и направлена индустрия политических симулякров, которую у нас называют политическими технологиями.

При этом имитировать можно какие угодно сущности и тренды. Здесь, как и в коммерческой рекламе, главное — качественный сюжет и насыщенная образность. В 1998 году феноменом избирательной кампании стал триумф «Партии зеленых», представленной главным образом мотивирующей телевизионной рекламой. А, например, кампания СДПУ(о) стала примером того, что даже значительное ресурсное обеспечение не может спасти имитацию, полностью лишенную связи с действительностью.

Однако действительно серьезного успеха имитация достигает в украинской политике тогда, когда она имитирует ответ на реальную потребность и запрос общества. В частности — ответ на главный вызов национального самоопределения. Сконструированные политтехнологами символичные «ответы» на эти вызовы стимулировали реальную общественную мобилизацию, в украинской политической традиции получившую название Майдана. Убедительность этим имитациям придавала реальность угроз, нависших над национальным проектом в 2004-м и 2013-м. А канализирование соответствующих преференций в русло корпоративных интересов стало настолько же закономерным результатом «продажи» бренда, как и депрессия обманутого «потребителя».

Политические имитаторы сегодня уже стали целой профессиональной средой. Они не только организуют избирательные кампании и изготовляют рекламный информационный продукт, но и комментируют политические новости на телеканалах, становятся депутатами и топ-чиновниками. В зависимости от конъюнктуры они могут становиться журналистами, прокурорами, командирами воинских подразделений, ища позиции, где их имитация в данный момент будет выглядеть более убедительной.

Практически весь актуальный политический контент изготовляется и поддерживается сегодня имитаторами. Самые свежие примеры — это люстрация, антикоррупционная борьба в виде дополнительных органов государственной власти и европейская интеграция в виде Соглашения об Ассоциации (впрочем, зона свободной торговли с ЕС — это не имитация). Искусство политической имитации настолько развилось в Украине, что иногда оно уже даже работает в пользу национальных интересов (например, в случае т.н. Минских договоренностей).

СУЩЕСТВУЕТ ЛИ В УКРАИНЕ ДРУГАЯ ЭЛИТА?

Наверное, у читателя уже возник вопрос: существует ли в Украине какая-то другая элита, кроме описанных здесь типов ретроградов, эмигрантов и имитаторов?

Да, она, бесспорно, существует, и в ней есть довольно значительная прослойка тех, кто сознательно формирует основы политической нации. Но эта часть нашей интеллектуальной, культурной и политической среды не составляет отдельный тип, она все еще не может обозначиться ни мировоззренчески, ни организационно — в виде какой-то «партии». Ее потенциальные и действительные представители теряются в публичном пространстве, где доминируют ретроградно-эмигрантские дискуссии и политтехнологические симулякры. Они не могут выработать свой язык и символику, образовать отдельную коммуникативную среду и договориться о совместной деятельности, поскольку сознание практически каждого из них инфицировано смыслами из господствующего дискурса. Поэтому они воюют вместе с этноцентрическими ретроградами против имперских ретроградов, вместе с эмигрантами — против архаики и казарменного модерна, — а также время от времени попадают под влияние очередной имитационной политтехнологии.

Мы далеки от намерения обвинять ретроградов, эмигрантов и имитаторов в том, что они сознательно вредят становлению политической нации. Хотя вред от их доминирования в общественном мнении, бесспорно, существует. Ведь результатом является пустая трата общественной энергии, девальвация важных понятий и символов, искусственная конфликтность и, наконец, отчуждение масс от национального проекта.

Осознание этого будет неминуемо расти. Поэтому в перспективе все больше ретроградов будут осознавать тщетность движения «вечного возвращения», по крайней мере часть эмигрантов захочет повернуться лицом к действительности и вернуть себе собственную страну, а имитаторы, уставшие от разочарований демоса, захотят, наконец, отдать свой талант и профессионализм реальному делу национального выздоровления и самоопределения. Но это произойдет лишь тогда, когда промоторы национального проекта выработают определенную доктрину, ее понятийный аппарат и стиль, научатся узнавать друг друга и отличать окольные пути от главной дороги.