Общество и государство на весах истории

Продолжение. Начало в № 80

5.КОМПАРТИЙНО-СОВЕТСКАЯ НОМЕНКЛАТУРА ВО ГЛАВЕ НЕЗАВИСИМОЙ УКРАИНЫ

Уже отмечалось, что крах СССР и советского строя — это разнопорядковые явления, которые слились в повседневном сознании во что-то единое, поскольку произошли одновременно. Следует развить этот тезис, подчеркивая уже не разнопорядковость обоих явлений, а то, что их объединяет: крах цивилизации, основанной на доктринальном отрицании частной собственности. Социально- экономический строй — это категория, непосредственно связанная с населением, народом, нацией. Государство — это категория, связанная, в первую очередь, с политической элитой. Следовательно, рассмотрим эволюцию украинской политической элиты.

Пытаясь вытравить из своего сознания постулаты марксизма-ленинизма, наша интеллектуальная элита ухватилась за цивилизационный подход к изучению прошлого, предложенный английским историком А. Тойнби. История Украины стала освещаться как поле боя западной и евразийской цивилизаций, католического и православного мировоззрений. Но на современные политические, социально-экономические и культурные процессы в решающей степени влияет только недавнее прошлое. Не зря страны Центрально-Восточной Европы названы посткоммунистическими или постсоветскими. Украину нужно назвать еще и постгеноцидной страной. На протяжении нескольких десятилетий политически активная часть украинского общества, его интеллектуальный потенциал систематически и целеустремленно истреблялись. В 1932— 1934 гг. Сталин сломал хребет вольнолюбивому украинскому крестьянству и национальной интеллигенции, вышедшей из крестьянской среды, а в 1937 году специально позаботился о том, чтобы в ситуации массового террора уничтожить весь состав политбюро ЦККП(б)У.

Партия большевиков строила для советских граждан «светлое будущее» под лозунгом ликвидации частной собственности на средства производства. Компартийные комитеты строились по принципу «демократического централизма», в результате чего вся полнота власти над обществом, государством и самой партией сосредоточивалась на вершине — в политбюро Центрального комитета РКП(б) — ВКП(б) — КПСС. Национализированная (обобществленная) собственность на средства производства при этих условиях осталась частной, но сконцентрировалась у нескольких людей, которые руководили государственной партией.

Построение коммунизма должно было обеспечить, как утверждали пропагандисты, распределение материальных и культурных благ между членами общества по потребностям. Поскольку государство могло удовлетворять только минимальные, на грани выживания, потребности, коммунистическое строительство осуществлялось под маскировочной оболочкой построения социально-экономического фундамента социализма. Установленная большевиками в первые месяцы после октябрьского переворота политическая диктатура держалась сначала только на терроре. Образование (также при помощи террора) социально-экономического фундамента для политической диктатуры поставило в материальную зависимость от государства каждого гражданина страны.

Многонациональным союзным государством управляла компартийно-советская номенклатура. С легкой руки советского эмигранта Михаила Восленского ее назвали новым привилегированным классом. На самом деле этот клан (а не класс) руководителей имел абсолютную власть над подчиненными, но был абсолютно бесправным перед начальниками. Номенклатурный клан представлял из себя нервную систему созданного большевиками государства-коммуны и жестко контролировал все общественно-политические и профсоюзные организации, которые также строились по принципу «демократического централизма». Но он был не носителем, а проводником диктатуры, осуществляемой руководителями партии, а в период 1929— 1953 гг. — лично И. Сталиным.

После смерти Сталина систематический отстрел руководящих кадров прекратился, но институционное положение компартийно-советской номенклатуры не изменилось. Как и раньше, ее безграничная власть над обществом связывалась с должностью. Лишаясь должности, человек терял все и становился маргиналом. Не следует удивляться, что крах советского строя представители номенклатуры встретили без сожаления. Главным для них было сохранить власть. После исчезновения диктатуры руководителей КПСС эта власть приобрела другое, намного более привлекательное содержание.

Тоталитарная конструкция власти насквозь прожгла социальную среду в Украине. В республике не осталось материальных проявлений досоветских социально-экономических и политических структур. Осталось только ощущение национальной отдельности, объединявшее атомизированное коммунизмом общество. Несмотря на существенные региональные отличия, граждане Украины продолжали ощущать себя единым народом и проявили непреклонную волю к суверенизации своей республики. Взлелеянная Кремлем компартийно-советская номенклатура поняла это. Когда в Москве начали бороться за власть М. Горбачев и Б. Ельцин, она повернулась лицом к своему народу.

В начале 90-х гг. революция вызревала в стране, перенасыщенной радио- и телеприемниками, с развитой сетью газетных изданий. Благодаря современным средствам массовой информации народ становился непосредственным участником политических событий. При этих условиях общественное мнение стало для представителей политической элиты более весомым фактором, чем тот строй, в рамках которого они были воспитаны. Наиболее ярко это проявилось в Верховной Раде УССР во время принятия Декларации о государственном суверенитете. Движущие силы национальной революции в Украине формировались непосредственно в ходе революционных событий. На ходу в революцию включались так называемые неформальные организации, объединенные Народным Рухом Украины. Одновременно определяли свою позицию в революции миллионы граждан всех национальностей, работающие или служащие в структурах союзного подчинения. Подавляющая часть Компартии Украины высказалась за суверенизацию республики и собственной партии. Этого не могла не учесть компартийно-советская номенклатура, которая прошла испытание первыми свободными выборами в Верховную Раду УССР и местные советы в 1990 году и сохранила за собой все рычаги власти. В парламенте ей противостоял Народный совет, который состоял по большей части из членов Народного руха Украины. Однако она могла только вносить предложения. Принимало или не принимало их компартийно-советское большинство депутатов.

Именно она в грозовой атмосфере, создавшейся после провала путча 19— 23 августа 1991 года, действовала быстро и решительно. 24 августа вместе с оппозицией она проголосовала на внеочередной сессии Верховной Рады за независимость Украины и департизацию государственных органов, учреждений и организаций, а также армии и правоохранительных органов. Правительству поручалось организовать переход в собственность Украины предприятий союзного подчинения, ввести в обращение собственную денежную единицу и обеспечить ее конвертирование. 25 августа президиум Верховной Рады, в которой большинство составляли представители компартийно-советской номенклатуры, принял Указ о национализации собственности КПУ и КПСС на территории республики, а 30 августа — указ «О запрещении деятельности Компартии Украины». Можно ли сказать, что он действовал против собственных интересов?

Наоборот! Советской номенклатуре стало опасно оставаться в партии, которая уже не приносила дивидендов, потому что утратила государственный статус. Политическая элита пересела в советские кресла — в Верховную Раду включительно, — дающие реальную власть. Поэтому она легко отреклась от своих коллег, не успевших переориентироваться и продолжающих занимать руководящие должности в компартийных комитетах.

Политическая элита была неопытной, потому что ее раньше приучали выполнять только указания союзного центра. Рыночные преобразования она осуществляла путем слепого копирования решений, проработанных либо в России, либо в странах развитого рынка. Как правило, законы, принимавшиеся по советам западных экспертов, были оторванными от реальности. Несоответствие между новым законодательством и экономической практикой приводило к существенному ослаблению влияния государства на развитие экономики. Так в Украине создавалась основа для криминализации народнохозяйственной жизни.

Внепартийность постсоветской элиты была результатом запрета деятельности КПСС и низкого рейтинга политических партий. В «партию власти» вошли только те представители бывшей номенклатуры, которые прошли чистку выборами. Серьезных конкурентов у них не оказалось. Тех, кто пытался под антикоммунистическими лозунгами вытеснить компартийных функционеров, ждала по большей части неудача. Квалификация митинговых политиков была низкой.

6. ТРАНСФОРМАЦИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭЛИТЫ

К середине 90-х гг. в Украине уже сформировался практически весь спектр политических партий — левого, правого и центристского направления. Межпартийные противоречия приобрели остроту, хотя у половины партийных лидеров в прошлом были билеты члена КПСС. Многопартийная система существовала сама по себе, на определенном расстоянии как от основной массы населения, так и от властных структур. Оставалось непонятным, какая партия находится у власти, а какая — в оппозиции. Тем не менее возникли предпосылки для структурирования политической жизни. Общество переставало быть атомизированным, то есть разъединенным на персональном уровне.

Неспособность или нежелание украинских законодателей выработать прозрачные схемы приватизации большой промышленности не остановили этого процесса. Приватизация пошла по наиболее невыгодной для основной массы населения схеме: стали возникать нерегулируемые законом кланово-монополистические объединения. Используя связи с представителями исполнительной и законодательной власти, они обеспечивали себе сверхприбыли, а государству наносили огромный вред.

За 1991—1993 гг. в частную (в том числе кооперативную) собственность было передано только 3,6 тыс. предприятий и организаций — преимущественно мелких. Кампания приватизации, осуществляемая под контролем президентской администрации Л. Кучмы с согласия законодательной власти, в корне изменила украинскую экономику. Количество объектов Единого государственного реестра предприятий и организаций Украины, оставшихся в государственной собственности на конец 2001 г., было таким: в промышленности — 2808 из 97 637; в строительстве — 1772 из 53 530. Владельцами разгосударствленных объектов становились те, кто имел талант к предпринимательству, сочетаемый с властью. Номенклатурщики вместе с советскими теневиками, предприимчивыми комсомольцами, полулегальными кооператорами времен «перестройки» и главарями криминальных структур толпились вокруг объектов государственной собственности, отрывая от нее самые лакомые куски. Продолжительное отсутствие законов и регулирующих процедур в сфере приватизации было не случайным: они мешали бы процессу, названному в народе «прихватизацией».

Значительная часть народного хозяйства страны была разделена между небольшим количеством олигархов. Возникли могущественные финансово- промышленные группы (ФПГ), объединявшие технологически связанные между собой предприятия и работающие с ними банки.

Оценивая результаты рыночных реформ, начавшихся с 1994 года, следует принять во внимание такое: никто не смог бы предложить рациональный способ приватизации заводов и фабрик, которые на протяжении трех поколений находились в государственной собственности. Так же только связанные с государством мощные ФПГ, образовавшиеся на базе супермонополизированной неконкурентоспособной экономики, имели шанс прорваться на мировые рынки. Однако фактом остается то, что монополистические объединения обеспечивали себе сверхприбыли, благодаря срастанию с представителями исполнительной и законодательной власти.

Идентичные процессы происходили и в Российской Федерации. Стремясь удержать постсоветские страны в орбите своего влияния, Б. Ельцин позаботился о том, чтобы они получали от РФ энергоносители по ценам ниже мировых. Схемы производственных связей между Западной Сибирью и Донецко-Приднепровским экономическим регионом остались приблизительно такими, как были в советские времена. Получая дешевый газ, владельцы металлургических заводов добивались удешевления своей продукции и могли предлагать на внешних рынках приемлемые для потребителей цены. Если в начале 90 х гг. компартийно-советская элита стремилась отгородиться от России идеологическими барьерами в виде государственной символики УНР, то в начале 2000 х гг. началскладываться союз между государственными институтами РФ, контролировавшими экономическую жизнь в своей стране, и теми украинскими олигархами, которые были, как и раньше, заинтересованы в бесперебойной поставке дешевых энергоносителей.

Американский профессор шведского происхождения Андерс Аслунд, изучавший характер рыночных реформ в России, в Украине и в Киргизии, назвал украинский посткоммунистический режим государством искателей ренты (rent seekers state). Рентой в специфически посткоммунистическом значении этого термина он считал доходы, которые многократно превышали прибыль, получаемую от предпринимательства в конкурентной среде. Основными путями обогащения представителей «партии власти» было предоставление им или их родственникам в собственность за символическую цену больших предприятий, а также получение ими в обмен за «содействие» в предпринимательской или политической деятельности наличности в иностранной валюте.

Виновны ли в ситуации, сложившейся в Украине в начале нового века, конкретные политические деятели или вся политическая элита ? Сомневаться в этом не приходится. Они построили на обломках саморазрушившегося общественно-политического строя ту конструкцию, для которой А. Аслунд нашел непривлекательный термин. Но не нужно, наверное, требовать от таких деятелей того, на что они органически неспособны. Они заботились о собственных интересах, а общество в его атомизированном состоянии было не в состоянии помешать им.

Постепенно, однако, в украинском обществе сформировались экономические и политические структуры, способные в полный голос заявить о своих интересах. Конфликт между «партией власти», которая была олицетворением коммунистического прошлого, и обществом, в котором происходил процесс самоорганизации, становился в этих условиях неминуемым. Народ не допустил появления в Украине ужасного мутанта — коммунофеодализма с капиталистическим лицом.

Социальный катаклизм, связанный с президентскими выборами 2004 года, не все считают революционным действием. Мы привыкли, что «настоящая» революция сопровождается гражданскими войнами и большой кровью. Однако в эти месяцы мы пережили катаклизм, изменивший всех нас, а не только поменял руководителей.

В начале ХХI в. внутри «партии власти» стали заметны изменения, вызванные процессом самоорганизации общества. Эти изменения не имели институционализированной или персонализированной четкости. Руководитель антикоммунистической партии или так называемый олигарх мог быть приближен к центру власти и стоял с одной стороны баррикад, но назавтра он выходил из президентского окружения и переходил на другую сторону. Такие переходы были и являлись частью общей трансформации общества.

Свидетельством вызревания гражданского общества стала новая расстановка политических сил накануне парламентских выборов 2002 года и президентских выборов 2004 года. Противоречия в левых партиях подверглись качественным изменениям: впервые коммунисты и социалисты оказались по разные стороны баррикад. Противоречия в «партии власти» так же подверглись качественным изменениям: впервые она поделилась на тех, кто под лозунгами возвращения в Европу подталкивал страну к обратному пути, и на тех, кто связывал свое политическое будущее с утверждением демократии. Во время парламентских выборов 2002 года определилось разделение ФПГ на два лагеря.

Монополистические объединения, контролировавшие тяжелую промышленность и создавшие мощные банки, были такими же элементами самоорганизации общества, как и политические партии правого направления, независимые профсоюзы и все другие «неформальные» (используя терминологию конца 80-х гг.) структуры. По скорости и результативности самоорганизации они закономерно опережали другие структуры общества, которые могли бы ограничивать их гипертрофированные претензии на собственность и власть. Стремясь закрепить это опережение, олигархи начали создавать собственные политические партии, способные вписаться в конституционную систему и защищать их интересы в органах власти. Первым на этот путь стал П. Лазаренко, который за считанные месяцы перестроил региональный блок «Громада» и смог преодолеть с ним 4-процентный барьер на парламентских выборах 1998 года.

Самоорганизация самих ФПГ также происходила с разной скоростью. Сначала сформировался днепропетровский клан, у представителей которого были давние, с советских времен персональные связи с центрами власти в Москве и Киеве. Позже окреп донецкий клан, развившийся на той же производственной базе. Донецко-Приднепровский экономический район, образовавшийся вследствие трех последовательных фаз развития (в дореволюционной империи, во время первых пятилеток и в 50— 60 х гг. ХХ в.) был одним из самых могущественных в Европе. У 1990-х гг. он спас народное хозяйство Украины от краха, зарабатывая валюту продажей на внешних рынках полупродуктов тяжелой промышленности. Кланы спасали собственный регион и всю страну, но в первую очередь заботились о собственных интересах.

Предвыборный блок «За единую Украину!» после утверждения у власти закономерно распался на свои составные части. Так же закономерно предвыборный блок «Наша Украина» после победы на выборах, которая трансформировалась в поражение, организационно укрепился вокруг В. Ющенко. Поражение объяснялось тем, что главной по Конституции 1996 г. была президентская должность, а блок «Наша Украина» находился в оппозиции к президенту Украины. Дальнейшее сплочение блока В. Ющенко и упрочение связей последнего с другими противниками Л. Кучмы было необходимым условием возможного успеха на президентских выборах 2004 года.

Противостояние политических сил в связи с президентскими выборами почти без перерыва перешло в противостояние, связанное с парламентскими выборами 2006 года. Сюжеты нового противостояния усложнились вполне прогнозированным распадом «оранжевой» коалиции «Сила народа». Этот блок распался так же закономерно, как блок «За единую Украину!», сформированный для участия в парламентских выборах 2002 года. Те, кто терпит поражение, сплачиваются, надеясь на реванш. Победители не могут разделить между собой достижения победы.

Вселяет оптимизм то, что после оранжевой революции представители политической элиты научились выпрашивать должности при власти у рядовых граждан, которые не могут их контролировать ежедневно вследствие отсутствия развитых институтов гражданского общества, но наделены суверенным правом сказать свое слово на выборах.

Из года в год атомизированное коммунизмом общество становится все более разнообразным по своим параметрам. Не следует удивляться тому, что во время распада советского строя контроль над обществом захватила бывшая компартийно-советская номенклатура. Закономерно однако то, что в соревновании между государством, олицетворяемым «партией власти», и обществом побеждает в конечном итоге из-за отсутствия диктатуры как раз общество. Все чиновники — сначала красные, потом сине-желтые, еще далее — разделенные на оранжевых и бело-голубых, и наконец переход в какую-то другую цветовую гамму — должны работать не с населением, которое ждет от них благ, а с гражданами, знающими, что их содержат налогами.