Парламент — оденься!

Вчера сессия Верховной рады так и не открылась. Оппозиция заблокировала парламент, и не смогла договориться с властью — как выполнять норму Конституции о персональном голосовании. Хотя кому как не представителям высшего законодательного органа страны знать, что единственным выходом из сложившейся ситуации может быть лишь один — соблюдать законы. Спор вокруг персонального голосования лишь усиливает карикатурность и показательность глубокого кризиса украинского парламентаризма. С другой стороны, насколько эффективной может быть тактика блокирования парламентской трибуны оппозицией? Насколько вообще сегодня оппозиция является качественной альтернативой власти? С этих вопросов началась наша беседа с политологом, директором Институту глобальных стратегий Вадимом КАРАСЕВЫМ.

— Вадим, как вы думаете, принесут плоды оппозиционные усилия по блокировке парламента?

— Оппозиция заблокировала трибуну, но Партия регионов не предприняла никаких усилий, чтобы противостоять этому. Кроме того, мирно, спокойно ушла из Верховной Рады. Почему? Не имея сегодня ресурсов для технологической реализации персонального голосования, Партия регионов не спешит открывать сессию и начинать работу. Потому что она прекрасно понимает, что долго блокировать трибуну оппозиция не сможет  — не в силу физических либо календарных причин, а потому что в пятницу в парламенте должен выступить комиссар Еврокомиссии по вопросам расширения и европейской политики соседства Штефан Фюле. Кроме того, в Верховной Раде готовится резолюция по евроинтеграционному курсу Украины, которая могла бы стать серьезной заявкой внешнеполитических позиций Верховной Рады, особо важной для Украины в преддверии февральского саммита Украина—ЕС.

Кому выгоднее, чтобы парламент работал в пленарном режиме и на этом пленарном заседании выступил Фюле, также был принят стратегически важный внешнеполитический документ? Безусловно, оппозиции. Если блокирование дальше будет продолжаться, то власть может сказать, что именно оппозиция блокирует евроинтеграционный курс Украины. То есть у власти появляется поле для маневра. Если власть будет тихо саботировать евроинтеграционный курс, то всегда можно будет обвинить в этом оппозицию. А если власть действительно серьезно готовится к саммиту Украина-ЕС и оставила в прошлом все игры с Путиным в Таможенный союз, то она всегда может акцентировать внимание европейских партнеров на том, что именно она, исполнительная власть, к которой много претензий со стороны украинской общественности и ЕС, является наиболее последовательным евроинтегратором. Исходя из этого, возникнет вопрос — насколько эффективным является блокирование трибуны ВР оппозицией в контексте возможного выступления Фюле в парламенте и принятия документа о евроинтеграционных устремлениях Украины? Разумеется, власти спешить некуда. Оппозиции придется снять блокаду и сделать все, чтобы пятница стала триумфом парламента и триумфом евроинтеграционного курса Украины.

— А если в целом оценивать действия оппозиции — насколько эффективно она противостоит власти?

— Периодическое блокирование и разблокирование трибуны Верховной Рады как со стороны оппозиции, так и со стороны провластного большинства является проявлением более глубокого и существенного кризиса парламента. Ведь проблема не в блокаде трибуны, проблема в том, что сама Верховная Рада нынешнего созыва содержит в себе импульсы постоянного блокирования. Причина        — в неопределенных результатах парламентских выборов 2012 года. Власть проиграла выборы, прежде всего, по партийным спискам, но не проиграла Верховную Раду и отчаянно борется за то, чтобы осуществлять постоянный контроль над работой парламента. С другой стороны, оппозиция выиграла парламентские выборы, прежде всего, по партийной части, но проиграла парламент, потому что не смогла сформировать большинство и оказать существенного влияния на избрание руководящих органов ВР, хотя сила оппозиции сегодня намного превосходит влияние предыдущей оппозиции периода 2010—2012 гг. В этих парадоксальных, не до конца политически оформленных, неопределенных результатах выборов кроются нынешние патологии работы ВР. Именно этим и определяется стратегия и тактика власти и оппозиции.

Что сегодня важно для власти? Она не может контролировать Верховную Раду так, как она ее контролировала в 2010—2012 гг. по взмаху депутатского бригадира, когда в количестве 30—50 человек принимались якобы парламентским большинством нужные решения для власти. Тем не менее, контролировать сегодня Верховную Раду надо. Поэтому, не имея возможности загнать оппозицию в гетто, помножить ее на законодательный ноль, власть делает все, чтобы ВР работала в рваном, эпизодном режиме, чередуя политический невротизм, когда проявляется лихорадочная активность тех или иных политических сил или фракций, давая возможность оппозиции проявить свою оппозиционность на полную катушку, и летаргический сон, анемию. Вот отсюда, казалось бы, неестественный и навязанный властью график работы Верховной Рады, когда парламент может в пленарном режиме раз в неделю работать, а в остальное время она закрывается от публики, оппозиции, избирателей и переходит в режим какого-то кулуарного, кабинетного, непрозрачного существования.

Первое. Власти важно, чтобы оппозиция была замкнутой в парламенте (именно в таком), чтобы она не шла на улицу, не выходила в широкие одержимые недовольствами, протестами, иногда злобой и враждебностью к власти массы. Власти нужно, чтобы оппозиция была в парламенте, но сам парламент и оппозиция были регулируемыми, чтобы сама оппозиционность не переходила некие границы, допустимые с точки зрения власти.

Второе. Власти нужен парламент как витрина, потому что украинская полуавторитарная власть не отказывается от идеи имитационных демократий, где должен быть парламент, должны быть выборы, иногда реально конкурентные, но все-таки ограниченные, а главное — приносившие результат, который больше в интересах власти, а не ее конкурентов.

Проанализируем оппозицию. Что оппозиции нужно от парламента? Первое. Оппозиции нельзя допустить, чтобы власть навязала ей свою игру.

Второе. Оппозиции важно с самого начала заявить о своей стратегической инициативе и морально-политическом превосходстве. В этом и исток стратегии оппозиции, направленный на реализацию персонального голосования, что является нормой Конституции, которой не придерживается Партия регионов. Если персональное голосование будет не просто регламентной нормой, а реальной технологией работы Верховной Рады, тогда парламентское большинство никогда не соберется в полном составе, а значит, оппозиция получит численное преимущество. От Верховной Рады Украины оппозиции также нужна площадка, сцена для демонстрации своей оппозиционности, законодательных инициатив и демонстрирование своей эффективной политической работы. Оппозиция не хочет выходить на улицу, считая, что ее задачи сегодня ограничиваются активной, иногда рутинной, но при этом серьезной оппозиционной работой. Отсюда становится ясно, что Верховная Рада обречена на то, чтобы быть конъюнктурным элементом серьезной игры власти и оппозиции с учетом прошедших выборов 2012 года и с учетом перспективы президентских выборов 2015 года, а также необходимости закрепить свои партийно-политические позиции партиям-новичкам «УДАРу» и «Свободе».

«ДЕЛО ГОНГАДЗЕ» ПОКА НЕ СТАЛО НАШИМ УКРАИНСКИМ «ДЕЛОМ ДРЕЙФУСА»

— Последние программы политических ток-шоу на «Интере» и Первом Национальном были посвящены «делу Щербаня» и «делу Гонгадзе». Какие ваши впечатления?

— Если выйти за рамки текущей медийной и политической конъюнктуры, то заточенность и сфокусированность политических ток-шоу на «деле Щербаня» и «деле Гонгадзе» свидетельствует о том, что мы еще окончательно не изжили «лихие», бандитские 1990-е. С одной стороны, нужно выносить уроки: постсоветские и раннекапиталистические (бандитские) правила следует изживать, в том числе и через обсуждение серьезных проблем в коллективной форме политических ток-шоу. С дугой — это также может свидетельствовать о том, что мы находимся вне исторического времени. Мы никак не можем выйти за пределы раннего постсоветского периода, у нас до сих пор ключевыми вопросами медийной и политической повестки являются дела давно забытых дней, что не может не свидетельствовать об историческом тупике, в котором оказалась страна.

Конечно, здесь есть и текущая политическая конъюнктура, связанная с тем, что «дело Щербаня» и «дело Гонгадзе» — это не просто дела 1990-х гг., на которых еще не засохли чернила и кровь, это важнейшие вехи истории олигархического правящего класса Украины, который благополучно существует все 20 с лишним лет украинской независимости, невзирая на революции, реформы, майданы, парламентские и президентские выборы и т. п. Любой верховный политик, который ставит перед собой задачу изменить композицию правящего класса, подчинить строптивые элиты, стать абсолютным и безусловным контролером как политико-экономической системы, так и правящего класса (без чего невозможен эффективный авторитаризм), всегда будет иметь соблазн реанимировать уголовные с политическими контекстами дела. Это необходимо для того, чтобы нанести сокрушительный удар по вероятной территориально-олигархической фронде, вытеснить на обочину медийной и политической жизни своих соперников, уменьшить влияние старых элит. Верховной власти, используя тягу общества к правде о темных сторонах политического прошлого Украины, а «дело Гонгадзе», «дело Щербаня» и ряд других дел являются таковыми, необходимо нанести сокрушительный удар по своим конкурентам — либо из числа правящего класса, либо из числа бывших элит, либо из тех, кто претендует на роль лидера контрэлиты — в данном случае Юлия Тимошенко.

При всей необходимости обсуждения резонансных дел важно, чтобы медийный ландшафт не заслонялся только этими темами, поскольку у страны масса других проблем: экономических, социальных, структурно-политических, нравственных... Если уж и обсуждать эти темы, то они должны иметь на выходе очень важные морально-психологические уроки и выводы для того, чтобы не только сотрясать воздух или чтобы их использовали во внутриэлитных войнах, в разборках зарождающейся монопольно-олигархической элиты с предыдущей плюралистически-олигархической элитой 1990-х       — начала 2000-х, а чтобы это стало важной исторической вехой на пути нравственного очищения и политического обновления государства. Чтобы страна, усвоив исторические и нравственные уроки 1990—2000-х     гг., могло дальше двигаться в европейском направлении 2010-х гг. Пока же, мне кажется, эти шоу не дотягивают до этой задачи.

— Как бы вы оценили приговор Пукачу? О чем свидетельствуют его слова насчет того, что Кучма и Литвин должны быть рядом с ним за решеткой?

— Если говорить о приговоре Пукачу, то это, скорее, был приговор исполнителю, а не «приговор эпохе». Мы продолжаем жить тем временем — недосказанности, цинизма, неправды, что порождает конспирологические домыслы, версии, веру в разные теории заговоров и т. д. «Дело Пукача» завершено, но не завершено «дело Гонгадзе». Есть масса нестыковок и недомолвок. Все ограничилось исполнителем. И даже проблема не в том, чтобы найти заказчика, и не в том, чтобы, зацепившись за последние слова Пукача о Литвине и Кучме, начинать раскручивать очередную сенсацию. Проблема в том, что в политических кругах и части журналистского сообщества после приговора Пукачу ощутим вздох облегчения. Он беззвучен, никто не сказал: «Слава Богу! Пукача осудили, и дело нужно сдать в архив!» — но это чувствуется на уровне политико-подсознательного страны: мол, Пукач получил пожизненное заключение, значит, заслужил, и точка. Но ситуация с Гонгадзе так и не прояснилась.

— Как вы думаете, в чем причина того, что три канала Пинчука проигнорировали последние слова Пукача?

— Мы продолжаем жить в олигархической эпохе, когда те же медиа, вроде бы обладая свободой слова, часто умалчивают о том, о чем необходимо говорить. Между прочим, само умалчивание является более красноречивым, нежели заполнение пустот пустыми словами. Иначе говоря, структура общества и государства остается верхушечно-олигархической, постсоветской, когда правящий класс, куда могут входить привилегированные журналисты, олигархические СМИ, не говоря уже о привилегированных слоях политиков, судей, прокуроров, бизнесменов, — стоит над обществом и как будто оторван от истинной публичной сферы. Они создают свою сферу с массой недомолвок, намеков и подмигиваний, сигналов и прочих форм непубличной речи, которая касается не общезначимых проблем, а тусовочных вещей. О них все знают и понимают, но не говорят. В стране нет по-настоящему публичной сферы, которая выработала бы адекватный политический язык описания, в который вносились бы четкие критерии: что хорошо, а что плохо, что добро, а что зло, что красиво, а что нет...

Итак, «дело Гонгадзе», несмотря на резонанс, приговор и истоки (исчезновение и смерть журналиста Гонгадзе), осталось чуть ли не будничным процессом, несмотря на внимание СМИ, обсуждение этой темы в ток-шоу и т. д. Это дело не стало политическим процессом — таким, каким было в свое время «дело Дрейфуса» во Франции либо Уотергейтский скандал в США. В этом и проблема, что общества могут совершать нравственные и политические рывки, если они из будничных, проходных и даже просто резонансных дел создают общенациональные дебаты, общенациональное осмысление, превращая заурядное, хотя и громкое кровавое дело, в историческую веху на пути своего нравственного и политического прогресса. «Дело Гонгадзе» пока не стало нашим украинским «делом Дрейфуса», которое открыло Франции путь к республиканскому очищению и обновлению. После этого дела Франция фактически стала устойчиво и прочно на рельсы республиканско-демократического развития.

ЗА ПОКУПКОЙ «ИНТЕРА» СТОИТ ПРОЦЕСС СОЗДАНИЯ МЕДИЙНОЙ КВАЗИМОНОПОЛИИ

— На сегодняшний день существует уйма версий — почему Хорошковский продал свои медийные активы Фирташу. В чем вы видите причину?

— Действительно, много разных версий. Опять-таки, это говорит о болезненной патологии публичной и экспертной сфер в Украине, когда версии множатся, но по мере этого процесса теряется нить анализа. Ситуация может быть значительно проще, и связана она с тем, что в Украине все-таки нет и подлинно независимых электронных СМИ. Электронные медиа — самое массовое из искусств цитирования. Данные медиа являются высокоточным оружием массово психологичесокого поражения в условиях имитационных демократий, авторитарных режимов или личных диктатур. Поэтому власть и собственность в медиа — это такая же проблема, как и в горно-металлургическом комплексе, химической монополии, облгазах. Это является частью комплекса власти и собственности как основной матрицы социальной, политико-экономической и государственной организации всего постсоветского общества.

Поэтому в данном случае речь идет не о бизнесе, не о покупке и скупке обычного бизнес-актива, хотя и очень дорогого, а о продаже политического инструмента из рук в руки. Не исключено, что это переходная фаза, т. е. продали не тому, кто является окончательным покупателем, а пока лишь в переходные руки, хоть и очень значительной фигуре (Фирташа). Эта сделка произошла под определенным политическим давлением, поскольку никто в условиях доминирующего контроля над медийной, политической системой не позволит, чтобы один из ключевых информационных активов начинал играть в оппозиционность, выбивался из стройного ряда говорящих в унисон (ни о чем) украинских электронных СМИ.

Таким образом, за покупкой «Интера» стоит серьезный, сущностный, политический процесс аккумуляции, мобилизации, централизации медийного капитала в одних руках, создание медийной квазимонополии под контролем верховной власти аналогично любой экономической монополии. Тем более в условиях, когда 2013    год становится годом зачистки, расчистки и подчистки электорального поля, поскольку это год оперативной подготовки к президентским выборам в конце 2014-го  — начале 2015 года. Так что за этой сделкой стоит не бизнес, а политика, не смена власти над «Интером», а смена политической власти к «Интеру». Медиа, особенно электронные, в украинских, да и постсоветских полуавторитарных условиях являются не четвертой властью, а придатком, дорогим, но очень важным приложением, гаджетом верховной исполнительной власти. Без этого власть обречена на то, чтобы дрейфовать в сторону более демократической формы правления. Получив же под контроль медиа-политический ресурс, она сохраняет свое доминантное положение в политико-государственной архитектуре полуавторитарного режима.