Похожая судьба, различный опыт

Несколько десятков интеллектуалов из обеих стран — историков, социологов, литературоведов — обсуждали три тематических блока: «Историческое сознание писателей 90-х годов в Польше и Украине», «Изменения собственного образа украинца и поляка в условиях независимости» и «Эволюция литературных и культурных институтов и их влияние на общекультурную ситуацию».

Обе страны относительно недавно избавились от коммунистического авторитаризма и колониальной зависимости от Москвы. Посему те общественные, культурные, интеллектуальные процессы в условиях вновь приобретенной свободы оказались во многом подобны. И украинские, и польские деятели искусства, например, начали намного критичнее, то есть объективнее относиться к национальной истории, отказываясь трактовать ее в качестве объекта социально- или национально-просветительской пропаганды. Так же более критичным стал подход интеллектуалов к этническим стереотипам, в частности, к популистским, фальшиво-идеализированным образам собственного «народа». Существенные изменения произошли в обеих странах также в связи с появлением новых и модификацией (более или менее) старых, экс-коммунистических культурных институтов.

При всей этой похожести, однако, совершенно очевиден факт все большего отставания пророссийски сориентированной (или, скорее, дезориентированной) Украины от проевропейски сориентированной Польши. Если Польша — наряду с Чехией, Венгрией, странами Балтии — смогла решительно изменить общественный строй, устранить от власти старую коммунистическую номенклатуру, демократизировать страну и осуществить эффективные рыночные реформы, Украина — вслед за Россией и Беларусью — все глубже погружается в грязь номенклатурно-мафиозного псевдокапитализма и традиционной евразийской «смуты».

Соответственно и культурная ситуация в обеих странах принципиально различна. Если поляки уже имеют достаточные основания говорить об «угрозе капитализма», то есть чрезмерной коммерциализации и унификации национальных культур в условиях глобального свободного рынка и интеграции, то для украинцев главной угрозой остается все еще не преодоленное советско-коммунистическое и колониальное наследство и совершенно непонятная полякам перспектива восстановления старого режима и старой империи... Посему и степень свободы, в которой пребывают сегодня обе культуры, является различной — как учитывая экономические обстоятельства, так и учитывая политическую конъюнктуру.

«Развитие Польши, — остроумно заметил один из украинских участников конференции, — предопределяется борьбой хорошего с лучшим. А развитие Украины — борьбой плохого с еще худшим».

Самым загадочным в этой ситуации является неугасший до сих пор интерес польских культурной и политической элит к стране, которая не подает никаких признаков осмысленного позитивного развития и население которой, кажется, уютнее чувствует себя в обычной евразийской грязи, нежели на неуютных европейских асфальтах. Логичнее всего для поляков (да и всех европейцев) было бы отгородиться от этого иррационального мира высокой стеной, предоставив счастливую возможность нашим интеграторам соединяться с Лукашенко, Ельциным, Илюмжиновым, Назарбаевым и другими евразийскими братьями. Махнуть рукой на эту страну, на этот «чугунноголовый» (в терминах Виссариона Белинского) народ — как махнул уже Джордж Сорос и десятки иностранных инвесторов, как машут ежедневно сотни наших соотечественников, уезжая свет за очи, только бы подальше от этой бесперспективной и опасной черной дыры.

Бесспорно, поляков можно заподозрить в экономической корысти, принимая во внимание, что наш «работящий» народ все больше сидит на польских харчах (отсутствие в своей стране черноземов поляки успешно компенсировали отсутствием в ней колхозов). Но выгода эта минимальна, поскольку польская экономика все больше переориентируется на Запад, и связи с Украиной составляют лишь несколько мизерных процентов от общего объема польской торговли.

Впрочем, думается, причина неисправимого польского интереса к Украине имеет не столь прагматический, сколь романтический, эмоциональный характер, укоренившийся глубоко в особенностях национальной психики, мифологии, общего историко-культурного развития поляков и украинцев. Без сомнения, Украина на протяжении веков была местом, где разворачивалась значительная часть польской истории и польской культуры, создавался определенный национальный миф. Интегрируясь в конце века в Европу наций, а не империй, поляки, конечно же, не имеют сегодня никаких реваншистских амбиций относительно «восточных территорий», но они, без сомнения, имеют к ним определенный историко-культурный сентимент — как к одному из возможных, но неиспользованных исторических шансов, эдакой «Речи Посполитой двух (или трех, или даже четырех — вместе с литовцами и белорусами) народов», то есть в полном понимании, сентимент к самим себе — тем, какими они не стали, хотя и могли стать. А посему — тут есть еще и подсознательное любопытство: что мы потеряли исторически, культурно, психологически, лишившись Украины (Литвы, Беларуси)? Какова ныне та частица нашего «я», пустившаяся несколько сот лет назад в автономное плавание?

В любом случае, какими бы ни были причины заинтересованности Польши таким малоинтересным (по мнению всех других наций) краем, как Украина, его результаты весьма позитивны: по интенсивности встреч с украинскими гуманитариями, политиками, предпринимателями, по количеству научных трудов по украинистике и переводов с украинской литературы, по количеству (и качеству) информации об Украине в масс-медиа сегодняшняя Польша, кажется, преобладает над всеми другими странами (включая Россию) вместе взятыми.

Наверное, по стечению обстоятельств в эти дни самая влиятельная в Польше «Газета выборча» поместила в двух номерах интервью с известным украинским историком, профессором Львовского университета Ярославом Грицаком под характерными названиями «Украинские головоломки» и «Польский успех и русские призраки». «Социологические исследования, — сообщает ученый, — показывают, что Польша для украинцев является третьей, по другими данным — четвертым символом Запада после Соединенных Штатов, Германии и еще, быть может, Франции. А все потому, что вы сумели осуществить позитивные изменения, показали направление, в котором нужно идти, быстро и эффективно избавились советских пут, которые у вас хоть и были значительно свободнее, но все же были».

Несмотря на острокритические высказывания в адрес украинской элиты, ученый все же высказывает умеренный оптимизм относительно украинского будущего. Он считает, что Украина хоть и постепенно, по миллиметру, но все же продвигается в сторону Европы, в сторону более цивилизованной жизни — от унылой советчины и фатального для Украины русского влияния. Особенно большие надежды он возлагает на молодежь, которая не тужит за «светлым прошлым» и не принимает сложившееся кризисное положение вещей, а уверенно смотрит в будущее, однозначно связывая его с интеграцией Украины в Европу по польскому образцу и с польской поддержкой. «Когда такой молодежи станет больше, и когда из нее начнет формироваться новая элита — может, даже за несколько лет — в Украине обязательно начнутся настоящие изменения».

Краков—Киев