Признание правды о Голодоморе

В то время как нью-йоркские масс-медиа переваривают шок и уроки скандала с Джексоном Блэром в «Нью-Йорк Таймс», возможно, вскоре будет посмертно исправлена куда более давняя и куда более важная ошибка в области журналистики. Жюри Пулитцеровской премии пересматривает награду, присужденную им московскому корреспонденту «Нью-Йорк Таймс» Уолтеру Дюранти более 70 лет назад за его постыдно — и сознательно — неправдивое освещение украинского Голодомора.

«В ответ на международную кампанию жюри Пулитцеровской премии начало «серьезный пересмотр» награды, присужденной в 1932 году журналисту «Нью-Йорк Таймс» Уолтеру Дюранти», сообщает Эндрю Нинка в 25 номере «Ukrainian Weekly», издаваемого в Нью-Джерси. Кампания включала в себя сильную статью, опубликованную 7 мая в консервативном журнале «Нэшнл ревью».

Сид Глиссер, администратор Пулитцеровского жюри, сказал «Ukrainian Weekly», что «неофициальный пересмотр дела 18 членами жюри назначен, чтобы серьезно изучить всю информацию, относящуюся к награде г-на Дюранти», пишет Нинка.

Полнейшая ложность утверждений Дюранти, что на Украине не было никакого голода, — чудовищная ложь, которую легковерно проглотили Джордж Бернард Шоу, Герберт Уэллс и им подобные, — была подтверждена документами и общеизвестна не один десяток лет назад. Но ни «Таймс», ни Пулитцеровское жюри прежде не имели достаточно смелости, чтобы начать эту долгую, беспрецедентную — которая потенциально может привести к конфузу — процедуру. Гисслер сообщил «Ukrainian Weekly», что не существует письменной регламентации для аннулирования премии. Нет ни стандартной процедуры, ни прецедентов отзыва премии.

Украинский голод 1929 — 1933, названный историком Робертом Конквестом в его классическом труде по этому вопросу «Жатвой скорби», был величайшим отдельно взятым актом геноцида в европейской истории. Смертность превзошла даже нацистский Холокост против евреев несколько лет спустя.

В целом, 10 миллионов украинцев, в основном крестьян, погибли в результате катастрофической, глупой и жестокой политики коллективизации, проводимой советским диктатором Сталиным в богатейшей, плодороднейшей, экспортирующей хлеб мировой житнице. В десятилетия, предшествовавшие Второй мировой, ее экспорт зерновых значительно превосходил экспорт американского Среднего Запада.

Насильственная коллективизация земли и невероятный размах «жатвы смерти» преднамеренно подстегивались сознательной политикой. Сталин был полон решимости раздавить последние проблески украинской национальной самоидентификации, а также уничтожить кулаков, т.е. богатых крестьян, что на практике означало — любую семью, способную вырастить приличный урожай. Массовые расстрелы целых семей, или так называемые ликвидации, были повсеместно распространены. Производство продовольствия пришло в упадок.

Однако большая часть западных масс-медиа была буквально слепа к происходящему. В Соединенных Штатах серьезные газеты равнялись на в то время уважаемого и облеченного всеобщим доверием Дюранти. Как заметил Ричард Пайпс, ведущий авторитет в США в области советской истории, «Говорят, что никто не сделал столько для того, чтобы нарисовать для Соединенных Штатов благоприятный образ Советского Союза в те времена, когда он страдал от самой жестокой тирании, известной человечеству».

Британский журналист Малькольм Магеридж, лондонский корреспондент левой газеты «Манчестер Гардиан», бесстрашно отправился в Советский Союз и бросил вызов советской тайной полиции, в то время носившей название ОГПУ, чтобы разоблачить подлинные ужасы Голодомора, что очень потрясло весь мир. Он также хорошо знал Дюранти и пристально наблюдал за ним.

40 лет спустя в своих классических мемуарах «Хроники потерянного времени» Маггеридж заключил, что Дюранти был социопатом без единой крупицы профессиональной чести или человеческой порядочности. Он описывал Дюранти как «маленького, умного энергичного человечка», который «любил намекнуть на свои аристократические связи и классическое образование, которое, надо сказать, мало на нем отразилось. Одну ногу ему ампутировали после несчастного случая в поезде, но он весьма ловко управлялся с искусственной».

Дюранти вполе могли угрожать или шантажировать (или и то и другое вместе) Советы, но Маггеридж считал, что подлинная причина, по которой он откровенно лгал о том, что, как ему было прекрасно известно, было истинной правдой и помогал Советам в их беспрецедентном, удивительно успешном укрывательстве, была куда проще: он любил Сталина именно за то, что тот был так кровожаден и жесток.

«Он восхищался Сталиным и его режимом как раз потому, что они были так сильны и беспощадны. «Я ставлю на Сталина» — это была его любимая присказка». В самом деле Маггеридж рассказывает, что в одной из их бесед Дюранти даже признал, что на Украине существует катастрофический недостаток продовольствия, даже голод, и что ему известно, что советские власти планируют массовые расстрелы, чтобы сохранить контроль.

Маггеридж пишет: «Но, — сказал он, похлопывая по спинке дивана, — помните, что нельзя сделать омлет, не разбив яиц — еще одна его любимая присказка. Они выиграют, — продолжал он, — они обречены на победу. Если будет необходимо, они запрягут крестьян в плуги, но, уверяю вас, они соберут урожай и накормят тех, кого надо. Те, кто надо, — это были люди из Кремля и их прихлебатели… Остальные были всего лишь рабы, резерв для пролетариата, как их называл Сталин. Некоторые, конечно, должны были умереть, возможно — даже многие, но их было так много, что не жаль и потратить…»

Магеридж в ужасе слушал все это, как зачарованный, и позднее вспоминал: «Пока я слушал это словоизвержение, у меня возникло ощущение, что своим оправданием жестокости и беспощадности Советов Дюранти каким-то образом брал реванш за свой малый рост, ампутированную ногу, отсутствие аристократического происхождения… на которое он претендовал… Дюранти был как маленький забитый мальчик, с восхищением взирающий на здоровенного громилу.»

При жизни — а он дожил до 73 лет, хотя и умер разоренным и всеми забытым — Дюранти так и не призвали к ответу. В самом деле, как заметил тот же Магеридж, «он был признан великим американским экспертом по России и сыграл большую роль в определении политики президента Рузвельта» по отношению к Советскому Союзу.

Таким образом, пересмотр премии Дюранти Пулитцеровской комиссией, мягко говоря, запоздал, но тем не менее это поистине необходимо сделать ради чести американской журналистики и ради тех миллионов жертв чьи крики были заглушены.