Стоит ли прикасаться к депутатской неприкосновенности?

В последнее время проблема депутатской неприкосновенности снова начала будоражить отечественный политикум. И не сугубо академическая заинтересованность является причиной тому. Все мы видим, как, с одной стороны, оппозиционные депутаты пытаются как можно полнее воспользоваться теми возможностями, которые им дает неприкосновенность, а с другой стороны, представители власти (прежде всего силовики) эту неприкосновенность нарушают, иногда даже демонстративно.

Проблему обсуждают в газетах, на сайтах, в теледискуссиях. По поводу одной из них Игорь Лосев в «Дне» №185-186, 14 октября 2011, заметил: «Социолог Е. Копатько и политолог А. Гарань выступили в пользу сохранения депутатской неприкосновенности, которая является у нас одной из существенных составляющих коррупции (политической, экономической и т.д.). Верховной Раде будет очень сложно бороться с коррупцией до тех пор, пока она сама будет ею обременена. Депутатов следует поставить в одинаковое положение с их избирателями. Ничего не изменится к лучшему, пока депутаты будут жить в особой, не похожей на нашу Украину стране. Я понимаю, когда нардеп Катеринчук выступает в защиту неприкосновенности, он защищает себя, но коллега Гарань меня разочаровал, ведь каста неприкосновенных в Украине держится именно на неравенстве граждан перед Законом. А иллюзии о том, что этот иммунитет защищает оппозицию от репрессий... Представим себе на минуту, что Тимошенко в 2011 году была бы народным депутатом. Разве Партия регионов в Верховной Раде не собрала бы простое большинство для санкций? Маэстро Чечетов взмахнул бы дирижерской рукой, и 226, 230, 240 голосов (сколько нужно) было бы отдано».

Позволю себе не согласиться с коллегой. И вот почему.

Депутатская неприкосновенность не изобретение Верховной Рады Украины. Она появилась еще в феодальные времена и призвана была прежде всего спасать репрезентантов низших общественных сословий или свободных городов в высших представительских органах не только от монаршей немилости, но и от баронского, магнатского или банального дворянского своеволия. Ведь эпоха была своеобразная, и нередко местные (как бы сказали теперь, региональные) вельможи только номинально подчинялись сюзерену, реально же делали в своих феодах Бог знает что. Или почти Бог знает что. И в тех обстоятельствах непокорные депутаты нередко значительно больше мешали баронам или знатным дворянам, чем центральной власти (более того, последняя обычно опиралась на избранных представителей низших сословий в борьбе против баронов, маркграфов, князей и герцогов). И, конечно, местным хозяевам жизни очень хотелось посадить на кол или колесовать «неправильных» депутатов. Но на пути стояли королевские, закрепленные законом гарантии неприкосновенности этих «неправильных» лиц. Нарушать королевские гарантии — значило вступать в прямой конфликт с законом и центральной властью. Поэтому далеко не каждый магнат осмеливался нарушать депутатскую неприкосновенность в те иногда очень уж веселые времена.

Впрочем, не только о представителях низших сословий шла речь. Дуэль была в те времена не только средством защиты благородной чести, но и инструментом политических убийств. Уклониться от дуэли дворянину было нельзя, какими бы суровыми ни были формальные запреты, поэтому с помощью этого инструмента можно было эффективно прерывать путь на парламентскую сессию «неправильному» дворянину или уничтожать его во время самой сессии, перед рассмотрением того или иного важного вопроса. Таким образом, средневековая еще формула депутатской неприкосновенности гарантировала иммунитет члена парламента и во время сессии, и по пути на нее и с нее — в этом случае дворянская честь не страдала, так как соответствующий закон вносился королем и принимался представителями всех общественных сословий, в том числе и дворянского, и священнического.

С другой стороны, если власть закона в стране ослабевала или слишком усиливался глава государства или кто-либо из местных властелинов, не особо эта неприкосновенность спасала, когда августейшему цесарю или светлейшему князю очень уж хотелось поджарить на костре слишком умного депутата. «Же през шаблю маєм право», — афористически заметил гетман Иван Мазепа, когда своеволие русского царя достало украинцев вконец. И знал, о чем говорил, Мазепа — ведь сам до того, бывало, отправлял на кол тех оппонентов из числа участников Малой казацкой рады, которые, оппонируя гетману, не вовремя расслаблялись и слишком рано отцепляли саблю.

Практически то же, разве что в более развитых и сложных формах, присуще и последующим временам. Если общество достигает высокого уровня демократического развития, если местный шериф или мэр не выходят за рамки закона и не считают себя полновластными хозяевами своих округов или городов, если глава государства и правящая партия не являются тоталитарными, то депутатская неприкосновенность оказывается не особо и нужной — зачем этот институт, когда никто, кроме маньяков, не собирается силой препятствовать руководить ни членам структур местного самоуправления, ни парламентариям? С другой стороны, разве защитила конституционно закрепленная депутатская неприкосновенность кого-нибудь из центральноафриканских депутатов от аппетита (в буквальном смысле этого слова) тамошнего президента-людоеда, а потом — императора Бокасы Первого? Разве помогла она демократически избранным камбоджийским депутатам после захвата власти «красными кхмерами»? А оппозиционных к канцлеру Гитлеру и его партии депутатов рейхстага из числа социал-демократов или либералов — разве она уберегла от тюрем, концлагерей и — в лучшем случае — вынужденного побега за границу?

В конце концов, у нас в Украине тоже действует общее правило. Вячеслав Чорновил, Вадим Гетьман или Сергей Драгомарецкий тоже имели гарантированную им Основным Законом депутатскую неприкосновенность, но...

Но это — крайние примеры, которые, впрочем, на мой взгляд, совершенно не отрицают потребность в определенных конституционных и законодательных гарантиях беспрепятственности депутатской деятельности. Ведь разве в регионах Украины нет новейших «промышленных баронов», для которых неподкупные депутаты любого уровня — бельмо на глазу? Разве новейшие странствующие разбойники (еще одна калька из средневековья) в лице криминалитета не будут чувствовать себя значительно свободнее с депутатами, когда последние не будут защищены законом? Разве можно отдавать на усмотрение какого-то сержанта Петренко, который будет иметь право задержать любое количество депутатов за неправильный переход улицы, судьбу сессии Верховной Рады?

Я уже не говорю об откровенном желании нынешней центральной власти раз и навсегда установить свой контроль над всей политической жизнью Украины: мол, у нас конкурентов нет и быть не может, вот это и есть демократия...

Во время одной из волн полемики вокруг проблемы неприкосновенности ученый и писатель Максим Стриха, знающий эту проблему не из теории, замечал: «Должен признаться: для меня и моих коллег — депутатов первого демократически избранного Киевсовета эта неприкосновенность, которая тогда распространялась на народных избранников всех уровней, была немаловажной подмогой во время бурных демонстраций лета-осени 1990-го... Убежден: без нее многие тогдашние резонансные акции, например, поднятие сине-желтого флага перед Киевсоветом или обустройство лагеря голодующих на Майдане (тогда еще Октябрьской революции), просто не состоялись бы. Потому что безопасность этих акций часто обеспечивала живая цепочка депутатов с самодельными сине-желтыми значками между демонстрантами и милицией». При этом, как отмечает Стриха, неприкосновенность эта не спасла Степана Хмару от довольно длительной отсидки в Лукьяновском СИЗО. Но — можно добавить — только Степана Хмару, а скольких депутатов могли бы недосчитаться демократические фракции в тогдашних Советах разных уровней, если бы вообще не существовало этой неприкосновенности? Не случайно же Леонид Кучма на печально известный референдум 2000 года вынес в числе прочих и вопрос об отмене депутатской неприкосновенности. Не было бы у нас Кучмы-3 (с продолжением в виде «наследников») в случае, если бы эта идея тогда была реализована?

В конце концов, стоит вспомнить, что королевское своеволие по отношению к депутатам стало одной из главных причин революции в Англии, завершившейся публичной казнью Чарльза (у нас иногда пишут Карла) I Стюарта и протекторатом Кромвеля. Реставрация английской монархии после смерти Кромвеля и ряда бурных событий произошла при условии, что членам Палаты общин будут предоставлены коллективные парламентские льготы и депутатская неприкосновенность. Билль о правах 1689 года обеспечил депутатскую свободу слова. С тех пор против членов парламента, вернее против сказанных ими на сессиях и занесенных в протоколы слов, нельзя заводить судебные дела. А арест члена парламента за сказанное в Палате общин очень трудно представить. Британских парламентариев нельзя арестовать во время сессии и за 40 дней до ее начала и после ее окончания (это для того, чтобы они могли беспрепятственно добраться домой — срок этот был установлен в те времена, когда ни самолетов, ни автомобилей еще не было). А вот потерять депутатскую неприкосновенность можно, совершив чисто уголовное преступление или по решению самой Палаты общин (участие в восстании, лжесвидетельство, подлог, коррупция на ниве правосудия или во время выполнения своих обязанностей, постыдные поступки, направленные против самой Палаты). Выступления же за пределами парламента считают непарламентским действом, не защищенным соответствующими привилегиями. Поэтому неприкосновенность английских парламентариев гарантировала ответственность народного избранника и добросовестное отношение к выполнению своих полномочий без страха быть преследуемым за это. Не удивительно, что примеру Англии стали следовать демократические государства и за океаном, и в континентальной Европе.

Вообще в демократических государствах все парламентские привилегии (включая неприкосновенность) — это не персональные прерогативы депутатов, а лишь средство обеспечения их независимости от постороннего влияния, прежде всего со стороны представителей исполнительной власти. Содержание современных депутатских привилегий — охрана достоинства, эффективности и независимости законодательной ветви власти, а не защита отдельных личностей от правосудия. Этот институт нужен для того, чтобы парламентарии как можно лучше исполняли свои обязанности, а те, кто этому препятствует, были привлечены к ответственности.

Но обратите внимание: в Англии неприкосновенность в ее эффективном виде стала следствием длительной борьбы политически активных прослоек общества за гражданские права и за создание эффективных институтов подотчетной избирателям власти. А на страже завоеванного стала традиционно могущественная английская пресса.

Таким образом, в итоге имеем, что депутатская неприкосновенность в современном мире действительно останавливает своеволие недемократической исполнительной власти и новейших баронов-олигархов, но тогда и только тогда, когда миллионы людей всегда готовы выйти на улицу, протестуя против этого произвола. И эта же неприкосновенность защищает депутатов-бандитов и коррупционеров от наказания тогда и только тогда, когда избиратели готовы продать им свои голоса за 20 гривен и кило гречки. Так вокруг того ли предмета ведется нынешняя дискуссия, или сегодня следует говорить о более фундаментальных, основополагающих вещах — а именно, о состоянии украинского общества, о его готовности и стремлении быть действительно цивилизованным, правовым и демократическим?