Точка невозвращения...

19 августа, 22 года  тому назад, начался так называемый «августовский путч». Утром 1991 года Советский Союз проснулся под музыку из балета Петра Чайковского «Лебединое озеро». Государственные телеканалы и радиостанции в один голос передавали сообщение из Москвы о создании Государственного комитета по чрезвычайному положению. Однако уже 22 августа «путч» завершился, ГКЧП прекратила свое существование, а через несколько дней Украина провозгласила Декларацию о государственном суверенитете. События 19—22 августа навсегда изменили ход истории и развития бывших союзных республик. «День» расспросил очевидцев тех событий, когда они поняли, что «точка невозвращения» в советское прошлое уже перейдена и СССР прекратил свое существование.

КОММЕНТАРИИ

«УКРАИНСКАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭЛИТА БЫЛА ЗАИНТЕРЕСОВАНА В ПРОВАЛЕ ГКЧП ДЛЯ СОХРАНЕНИЯ СОБСТВЕННОЙ ВЛАСТИ»

Виктор НЕБОЖЕНКО, политолог, руководитель Центра социологических исследований «Украинский барометр»:

— В то время я работал советником одного из членов президиума, и когда они в первый раз собрались вместе с Кравчуком после конференции ГКЧП, 90% времени было уделено вопросу, как сохранить украинскую власть. Также обсуждали, как оттянуть неизбежный удар со стороны Москвы, который, естественно, состоялся, так как сюда прибыли вооруженные части во главе с генералом Варенниковым. Этот, не то чтобы бодрый, но чисто украинский настрой: как нам выжить в этой ситуации сохранив себя, сильно меня поразил — люди не думали о том, как убежать. Героев не было — все были практичные, достаточно опытные люди. Они прекрасно понимали, какая огромная сила в Москве. Но с другой стороны, они осознавали, что если ГКЧП выиграет — они первые станут заложниками его победы, потому что расправляться собирались прежде всего с Украиной, а не с Москвой. У них не было других вариантов, кроме сопротивления.

Уже на первом заседании я понял, что эти люди будут искать малейшие возможности для того, чтобы ГКЧП в Украине провалилось. Кроме того, я видел, как к этому отнеслись генералы милиции, СБУ, армии, часть которых была в Украине. Они понимали, что Президиум Верховной Рады Украины не собирается играть в игру, предлагаемую ГКЧП. Ошибка последних заключалась в том, что они даже не согласовывали с Украиной не только свои планы, но даже рядовые приказы. Все делалось самым жестоким образом, в общем, характерным для любой империи. Выполнить приказ мог любой, а тут все-таки пытались формировать свои органы власти.

Окончательное изменение, конечно, произошло после того, как журналистка задала этот знаменитый вопрос, что вы здесь делаете и почему у вас трясутся руки. Тогда уже стало ясно, что раз уж такое допустили на телевидение, то это стало проблемой не только гэкачепистов, но и большого количества людей в бывших советских республиках. Стало очевидным, что они уже явно не владеют ситуацией. По крайней мере, ГКЧП стало тянуть время, а это как раз стратегия тех, кто очень сильно боялся, в том числе и украинского политического руководства. То есть все боялись, что ГКЧП имеет план и реализует его. Но, оказалось, ГКЧП действовали, в основном, экспромтом, с уверенностью в том, что просто сработают какие-то автоматические механизмы. Но, ничего нигде так и не сработало. Все давно уже прогнило. После заседания у меня состоялся разговор с одним из членов Президиума Верховной Рады, председателем Комитета, и он мне подробно рассказал, что долго размышлял, какие меры предпринять, чтобы сохранить сложившуюся власть. Повторяю, дело не в их великом национализме или патриотизме. Они прежде всего защищали и себя. То есть где-то в течении суток после соответствующего объявления по телевизору и «Танца маленьких лебедей», стало ясно, что что-то идет не так. Но, раз с Президиумом, с Президентом, ничего не сделали, то наши шансы велики. Тем не менее, первая ночь была очень тревожной.

«В ТОТ МОМЕНТ Я ЕЩЕ НЕ СЧИТАЛ, ЧТО С СССР ВСЕ КОНЧЕНО...»

Виктор МИРОНЕНКО, советник Михаила Горбачева, руководитель Центра украинских исследований Института Европы Российской академии наук, кандидат исторических наук, главный редактор журнала «Современная Европа»:

— Во время августовского путча я еще не считал, что с Союзом все кончено. По крайней мере, буквально утром я находился на отдыхе за Москвой. Помню, что вышла актриса Людмила Касаткина, которая и сказала мне, что в Москве происходят некие такие события и обьявлено о создании Комитета. Я хорошо знал людей, которые вошли в его состав и тогда, когда услышал там фамилию Старовойтова, даже пошутил, сказал, брат его посидел уже в советское время за финансовые махинации, теперь и этот, наверное, посидит. Я шутил, потому, что не воспринимал этого всерьез. Я понимал, что просто у наиболее консервативной части номенклатуры, партийного аппарат того времени, руководства союзного просто сдали нервы. В то, что в это каким-то образом мог быть замешан Горбачев, я не верил и, честно говоря, на тот момент, еще было ничего не ясно. То есть ситуация могла развиваться в очень разных парадигмах, в разных направлениях.

Дело в том, что уже задолго до того, как прошло ГКЧП, было ясно, что Украина не подпишет соглашения. По крайней мере, до референдума. Поэтому ГКЧП в этом отношении ничего нового не вносил, и я думаю, что мне в тот момент было абсолютно понятно, что именно от позиции Украинской республики в той ситуации будут зависеть шансы на сохранения неких союзных связей союзного большого государства при изменении внутреннего содержания, или нет. Хотя я просто тогда еще не обладал всей полнотой информации, которую я имею теперь. Я не знал о том, что в Крыму, на отдыхе состоялась встреча Кравчука с Михаилом Горбачевым. Михаил Сергеевич во время прогулки задавал Кравчуку прямые вопросы о том, подпишет ли он новые соглашения и получил абсолютно прямой, категоричный ответ Кравчука о том, что он этого делать не будет. Понимаете, без Украины формат сохранения Союза, точно так же, как и формат Таможенного Союза без Украины, как говорят в Одессе, — две большие разницы.

Поэтому еще ничего не было решено в тот момент. По крайней мере, я так считал. Просто то, как потом развивались события и то, как повело себя руководство России и, прежде всего, президент России Борис Ельцин, вот это предопределило судьбу Союза. Но точку все-таки поставил Кравчук, когда, собственно, по его инициативе, как теперь уже известно, потом в декабре в Беловежской Пуще были приняты известные решения. Поэтому ситуация находилась в руках не столько Горбачева. В первую очередь, себя дискредитировало окружение Горбачева и та часть союзного руководства, которая составила ГКЧП, но говорить о судьбе союзного государства было еще очень рано. Поэтому в тот момент я еще не считал, что с Советским Союзом все кончено. Шансы еще были.

А что это конец я понял, когда наблюдал абсолютно безобразные, омерзительные сцены мести Бориса Ельцина Михаилу Горбачеву. Это происходило, когда Горбачев приехал на встречу с народными депутатами, где Борис Николаевич в присущей ему манере ходил вокруг Михаила Сергеевича и размахивал неким постановлением о запрете Компартии. В общем, Ельцин изголялся, как только мог в этой ситуации, под радостной ржание и аплодисменты всего зала. Вот в тот момент мне стало понятно, что эти люди абсолютно невменяемые и от них нужно держаться как можно дальше. И второе, конечно, это тогда, когда 1 декабря Украина проголосовала не за выход из Союза, тогда уже всем было поянтно, что Советского Союза нет, а проголосовала за то, чтобы все-таки существовать отдельным государством от России, которая вела себе подобным образом, как я описал. Пожалуй, две точки, приход Горбачева на встречу с народными депутатами.

«В ЭТОЙ НЕЛЕГКОЙ СИТУАЦИИ МЫ СМОГЛИ ВЫСТОЯТЬ, ЧТОБЫ ОСТАТЬСЯ НА ПРИНЦИПАХ НЕЗАВИСИМОСТИ»

Леонид КРАВЧУК, первый Президент Украины:

— Когда Горбачев сложил свои полномочия, мне сразу стало понятно, что Советского Союза уже не будет. Ведь когда Михаил Сергеевич еще оставался президентом, шансы возвращения к старым системам существовали. С одной стороны, существовали люди, которые выступали за то, чтобы идти новым путем, но с другой — весь военно-промышленный комплекс, вооруженные силы, генералитет всегда были готовы вернуться назад. Что, собственно, и происходило: как только на пути возникали проблемы — сразу поднимали головы те силы, которые еще были силами, но свою основу, базу уже потеряли. Поэтому ситуация могла измениться очень быстро. В Украине, например, она тогда изменялась каждый день. С 24 августа по 1 декабря, то есть всего-навсего за 3 месяца, Украина прошла путь, который иногда проходят годами, а то и десятилетиями. Это и выборы Президента, Верховной Рады, референдум и провозглашение Акта о государственной независимости Украины.

Однако вопрос заключается и в том, что в то динамичное и труднопрогнозируемое время, когда, условно говоря, не было настоящей революции, стрельбы, то есть проблем, связанных с отстранением не просто от власти. Потому что можно от власти отстранить, но оставить на свободе. А можно отстранить от власти и посадить в матросскую тишину — это совсем разные вещи. Когда человек отстранен от власти, но находится на свободе, ему дают возможность организовываться, объединяться, собирать своих единомышленников и таким образом это представляет уже реальную опасность. Так вот, такая реальная опасность была везде: и среди армии, и среди Службы безопасности, внутренних дел — а это были миллионы-миллионы людей (только коммунистов в Советском Союзе было больше 18 миллионов). То есть страна находилась на некоем вулкане, когда любые преимущества на весах то в одну, то в другую сторону могли создать совсем другую, абсолютную непредсказуемую ситуацию.

Впрочем, нам все же удалось выстоять, преодолеть все препятствия, чтобы остаться на принципах независимости. Знаете, если бы я 19 августа 1991 года, когда ко мне в кабинет пришел генерал Варенников и его команда помощников, засомневался бы хотя бы на секунду, то все бы сложилось совсем по-другому. Ведь мне тогда генерал Варенников задал всего один вопрос. Мол, мы приехали к вам по доверенности ГКЧП с одной целью — ввести в Украине чрезвычайное положение. Я на него посмотрел и сказал: «Кто должен вводить это чрезвычайное положение?». Говорит он: «Вы». И смотрит на меня. А я ему отвечаю: «Я чрезвычайного положения вводить не буду». «Почему?» — спросил Варенников. Потому что у вас нет оснований, и я не вижу в этом потребности. Вот мой ответ.

А вы представьте себе, если бы я согласился и подписал документ о введении чрезвычайного положения в Украине, то Конституция бы перестала действовать, законы бы ограничились, силовые структуры стали бы в несколько раз сильнее, а Украиной бы начала управлять не избранная украинцами власть, а ГКЧП. Вот вам и ответ. Одно предложение, которое я сказал. Однако Варенников тогда не мог никак понять мой ответ, и пришлось еще раз повторить сказанное. Генерал немного стушевался и предложил ввести чрезвычайное положение в Львове. Я опять не согласился. Точка. Тогда он сказал, что ГКЧП может ввести ЧП и без моей помощи. На что я ответил, что тогда Верховная Рада соберется и может отменить все без согласия ГКЧП.

То есть разговор шел абсолютно конкретный. Я никогда этого не демонстрировал, потому что считаю, что каждый человек должен делать все от него зависящее, защищая интересы народа Украины. Я тогда именно так понимал ситуацию и защищал, и поэтому чрезвычайное положение в Украине так и не было введено. Так же сегодня. Нужно смотреть, кому мы служим. Если народу — так давайте служить народу.

«ОТСУТСТВИЕ РЕАКЦИИ ДАВАЛО ПОНЯТЬ: КОММУНИСТИЧЕСКАЯ ВЛАСТЬ НА МЕСТАХ ТОЖЕ НЕ ОЖИДАЛА ТАКОГО ПОВОРОТА»

Игорь ГУЛЫК, политический эксперт, Львов:

— То, что ГКЧП стало точкой невозвращения в предыдущее состояние существования общества и государства, я понял сразу — после первых же сообщений из Москвы. Объясню почему. Дело в том, что мне пришлось побывать в Прибалтике, когда власть пыталась силовыми методами подавить стремление латышей и литовцев к независимости. Я видел окружение телецентра в Вильнюсе, я жил около полторы недели в окружённом сейме в Вильнюсе... Я видел, что, несмотря на эту всю игру мышц, империя не может справиться с таким маленьким, казалось бы, народом. Я видел лица этих людей — в них читалась решительность стоять до конца и уверенность в победе. Следовательно, когда сообщили о путче и когда я увидел реакцию на это силовиков, в частности — в Украине, то есть реакции как таковой не было (сидели где-то по штабам, милицейским управлениям), то уже это отсутствие реакции давало понять: коммунистическая власть на местах тоже не ожидала такого поворота. Я вспоминаю первый во Львове митинг, который состоялся около памятника Франко... Силовиков почти не было. Разве что, несколько десятков солдат внутренних войск... Но была громадная толпа народа на площади перед университетом, и уже тогда стало ясно, что это — точка невозвращения. Что эта империя фактически обречена!

«АВГУСТ 1991 ГОДА: ТЕКТОНИЧЕСКИЙ СДВИГ...»

Евгений ЯСИН, бывший министр экономики, научный руководитель ВШЭ:

— ...Догадываюсь, что у российских граждан эти события вызывают разные эмоции. Многие не прочь замолчать, забыть о них. Руководство страны, по крайней мере, не желает вызывать конфликты. Но все же эти события в истории нашей страны сыграли первостепенную роль. Как Октябрьская революция 1917 года.

Тогда действительно была революция, сулившая переход России, первой в мире, к новому общественному строю, эффективному и справедливому. В августе 1991 года мы снова осуществили революцию, покончившую с последствиями той революции, вернувшую на магистральный путь развития человеческой цивилизации. Ибо последствия первой оказались для нас связаны с колоссальными жертвами, благие пожелания не исполнились, а накануне событий страна вошла в состояние тяжелейшего кризиса.

Августовские события 1991 года можно трактовать и иначе, например, как столкновение враждующих околовластных группировок: одна вытеснила другую, кто-то после этого разбогател, кто-то разорился, а большинство народа из-за этих мелочных интересов вынуждено было перенести трудные испытания. Многие, кто верил еще в настоящее и будущее предначертаний «Великого Октября», перенесли разочарование, возможно, утратили веру в перспективы своей страны, все же тогда второй сверхдержавы.

Я хочу выразить свое мнение о подлинном содержании августа-91.

Маркс ошибся в свое время. Он предсказал переход человечества к новому строю, социализму, который покончит с капитализмом, рождавшим несправедливость эксплуатации человека человеком, а заодно и с рыночной экономикой, плодившей капитализм ежедневно и ежечасно. Но социализм, если именовать так политико-экономический режим, существовавший в России к августу 1991 года, за 70 лет показал свою несостоятельность, тогда как капитализм и рыночная экономика во всем мире, особенно в развитых странах, демонстрировали свою жизнеспособность и эффективность, превосходство с экономической и социальной точек зрения над конкурирующей системой.

...Можно было бы подвести итоги, придя к выводу, что последовавшие за августом-91 реформы оказались неудачными и сейчас мы снова не знаем, что делать с экономикой, будут ли желаемые многими политические реформы. К тому же распался СССР, Россия сжалась в размерах территории, в населении и экономике. Разве это не поражение?

Нет, ни в коем случае нет!

В жизни больших стран бывают ситуации, когда неблагоприятные с точки зрения их текущих интересов или престижа события становятся неизбежными. И тогда мудрость говорит, что с какими-то итогами, казалось бы, негативными, лучше согласиться, чем проявлять упрямство и вызывать все худшие последствия. Это как раз можно сказать о распаде СССР. Время империй пришло к концу. Важно сохранить жизнь не империй, а людей, и будущее добрых отношений между ними. Это и было сделано. Поражение империи и империалистов? Да! Но не поражение России, которая усвоила мысль о необходимости перехода к национальному государству и создала его. Еще много забот, да. Но это творческие заботы.

Экономика, переход к рынку — это самая важная победа. Меня часто упрекают: что вы все бубните про то, что у нас теперь есть рыночная экономика? Люди разных взглядов высказываются по-разному. Одни: если и есть, то не такая, как надо, неэффективная, неконкурентоспособная. Другие: да советская экономика была лучше. Тогда строили большие заводы, люди имели работу, государство заботилось о социальных нуждах.

В дни 22-й годовщины августовских событий хочу еще раз сказать: у нас теперь есть рыночная экономика вместо планового хозяйства. Она работает. Наши граждане больше не страдают от дефицита, не стоят в очередях. У них другие заботы? Да, как у граждан других рыночных стран. Весьма профессиональные оценки показывают, что по текущему потреблению к 2008 году мы имели рост против 1990 года на 45% по благосостоянию, с учетом жилья, охраны здоровья, образования, где доля платных услуг стала выше — рост на 32%. И это после тяжелейшего трансформационного кризиса 1990—1992 годов.

Не строим большие заводы? Ну, эпоха индустриализации прошла. Я думаю, что экономическая политика нуждается в серьезном и непредвзятом обсуждении. Но ведь сегодня за нее отвечают другие люди, опирающиеся на сделанное людьми 1990-х годов. Было бы странно все валить на реформаторов, а выбор и реализацию последующих решений не считать своим долгом.

Политическая система, демократия. Та, под знамением которой граждане в августе-91 стояли под стенами Белого дома. Да, в этой сфере достижения невелики. А есть и торможение, движение назад. Как раз подходящее дело, отмечая знаменательные прошлые события, обсуждать и двигать проблемы, которые ждут решений.

Август-91 — это мой праздник. И не только мой. Я видел на Болотной молодых ребят, которые сегодня повторили бы дела защитников Белого дома 1991 года. (www.echo.msk.ru, печатается с сокращениями).

Татьяна КОЗЫРЕВА, Львов, Юлия ЛУЧИК, «День»