«В России протест становится постановочным действием»

Разговор с международным наблюдателем из Украины, главой Правозащитного центра в Донецке Аленой ИГНАТЬЕВОЙ, которая недавно побывала в качестве международного наблюдателя во время выступлений на Болотной площади, не имел целью показать политическую и социальную картину протестующей Москвы, темой был «быт» митингов. Но речь зашла не только об этом.

— Как ты оказалась на митинге?

— Нас, украинцев и белорусов, пригласили на Болотную площадь россияне из ОГОНа (Объединенной группы общественного наблюдения) как международных наблюдателей. Подобная инициатива в Украине называется ОЗОН, в Беларуси — АГРАНА (Ассоциация гражданского наблюдения). Они объединены основной целью — наблюдение за порядком проведения мирных собраний. Есть, конечно, и другие задачи. В Украине и Беларуси ОЗОН и АГРАНА занимаются только мирными собраниями. Люди, которые приходят на акции в качестве наблюдателей, в Украине, например, одеты в желтые жилетки с надписью «громадський спостерігач», в России используют бейджи с фотографиями наблюдателей и надписью, какая это организация, что это за человек. При этом украинцы просто могут прийти на акцию, никого не уведомляя заранее. В Росси и Беларуси нужно согласовывать это с МВД. До начала акции отправляется список людей с паспортными данными, чтобы сообщить о том, что они будут присутствовать в качестве наблюдателей. Во время митинга мы разбиваемся на группы по четыре человека, есть два мобильных штата. Меня особо поразило, что место проведения мероприятия полностью ограждено металлическими рамками в два слоя. Есть определенное количество входов, на Болотной их было три. При входе ты должен предъявить сумку. При необходимости у тебя могут прощупать карманы. По сути, все это напоминает обыкновенный досмотр. Конечно, протоколы не заполняются. Россияне долго наставали на том, чтобы женщин осматривали женщины. Меня вся эта процедура повергает в шок. На сегодня Россия и Беларусь — единственные страны, в которых мирные собрания ограничиваются территориально.

— Кто становится учасником митингов на Болотной?

— Мы привыкли, что в Украине активные люди — до 35 лет. В России на Болотную приходили абсолютно все: начиная от молодых семей с детьми с шариками в руках и позитивным настроением, заканчивая пожилыми людьми. Конечно, были и молодые люди с айфонами, которые фотографировали себя возле металлоискателя и тут же отправляли фото в Инстаграм. «Ходить на митинги — модно» — такое позиционирование есть и сейчас. Некоторая молодежь туда приходит, как мне показалось, не с какими-то революционными настроениями, а потому что это «модно» и «социально правильно». Что касается идеологических направленностей, то там были и левые, и представители ЛГБТ, и правые националисты, и довольно агрессивно настроенные православные. Люди пришли туда показать свою солидарность с узниками Болотной площади. Я бы сказала, что в этот раз это было не «на митинг — как на праздник», а «на митинг — как на тусовку». Очень интересно было наблюдать за тем, как некоторые люди общались по телефону. «Я стою здесь, где в прошлый раз побили Колю». «Я вас жду там, где меня в прошлый раз повязали». При этом они возвращались и радовались жизни.

— А присутствует ли у людей страх, исходя из понимания того, чем им это может грозить?

— Заявлено было 25 тысяч сотрудников полиции (это данные только полиции). Стоит бронетехника, военные грузовички, очень много автозаков. И все подходы к Болотной, по сути, перекрыты военной техникой и полицией. Территория на входе полностью заблокирована сотрудниками правоохранительных органов. То есть это закрытое пространство, из которого выйти в какой-то произвольной точке нельзя. Это очень напоминает ситуацию риска несоблюдения техники безопасности. К примеру, если ты находишься в многоэтажке с одним выходом, то понимаешь, что произойдет, когда не дай Бог что-нибудь случится. У меня было такое же впечатление, когда я увидела за день до митинга план площади и всю ту технику, которая там стояла. Но люди на площадь приходили абсолютно спокойно, отрепетированно клали сумку возле сотрудников полиции, проходили через металлоискатель. У них это не вызывало ни вопросов, ни затруднений. Они самостоятельно открывали сумки и выворачивали карманы. Сложилось такое впечатление, будто люди к этому привыкли. Нельзя сказать, что они это одобряют, но они не воспринимают это как нечто ненормальное. Хотя для меня как для гражданки Украины это казалось невозможным, неправильным и нереальным.

Мне показалось, что в России движение гражданского контроля за полицией еще не развито. В Украине мы продвигаем эти идеи на протяжении трех-четырех лет. Украинская милиция понемногу начинает привыкать к тому, что у них могут спросить о нагрудном знаке, о Книге жалоб и предложений и т.д. Это такие «бытовые» вопросы. В России, когда мы попытались спросить у полицейских о том, зачем они изымают медикаменты или воду, они не смогли нам ничего ответить. Реакция была очень странная, это их обескуражило. Но после таких вопросов они давали распоряжение этого не делать.

— Что тебя поразило больше всего?

— В России даже наименьшими поправками к закону стараются лишить протест самой сути протеста. То есть все сводится к тому, что это замкнутая коробка, огражденная полицией. Если хотите протестовать, приходите в специально отведенное место и время и не в большем количестве людей, как заявлено в уведомлении. И меня поражает, насколько спокойно люди готовы на это идти. Протест перестает быть протестом, а становится постановочным действием.