«Я верю, что заказчики будут наказаны»

Обычная украинская больница в обычном областном центре. Больница им. Афанасия и Ольги Тропиных. Здесь работает Виктор Гандзюк — заведующий отделением гнойной хирургии диабетической стопы. Заслуженный врач Украины. Отец Кати.

Виктор Михайлович встречает меня в коридоре. Заходим в небольшой кабинет. В воздухе стоит запах стерильности. Все очень опрятно, светло, минималистично.

Мне непросто говорить с Виктором Гандзюком. Трудно оставить себе лишь роль журналиста, а ему — респондента. Я говорю с отцом моей подруги. Не с пострадавшим, не со стороной резонансного дела. Прежде всего — с отцом. Говорим накануне дня рождения Кати. 17 июня ей исполнилось бы 34 года.

Виктор Михайлович начинает тихим, уверенным голосом. Но быстро его звучание становится сильнее.

«ИСПОЛНИТЕЛИ ПРЕСТУПЛЕНИЯ ДОЛЖНЫ БЫТЬ ПОЖИЗНЕННО И ПОЛНОСТЬЮ ИЗОЛИРОВАНЫ»

— Виктор Михайлович, после приговора исполнителям нападения на Катю вы написали, что это был хорошо срежиссированный спектакль с готовыми вопросами и ответами. Многих шокировали и приговоры этим людям. Вам трудно оценить, но я не могу не спросить: какой приговор вы считали бы справедливым для них?

— Справедливого или достаточного приговора в этой ситуации, по моему мнению, нет. Люди, которые забрали чужую жизнь преднамеренно, на заказ, за деньги, не имеют права на жизнь. Но мы гуманная нация, у нас есть правосудие. Как цивилизованный человек я считаю, что такие люди не должны больше находиться в обществе. Они должны быть пожизненно и полностью изолированы.

ФОТО АВТОРА

Что касается суда, то я действительно считаю, что это был спектакль. Его режиссер — пан Паровый (начальник отдела процессуального руководства досудебным расследованием ГПУ, член группы прокуроров по делу Гандзюк Владимир Паровый. — Ред.). Главная суть спектакля в том, что были изменены подозрения: с заказного убийства с особой жестокостью группой лиц на нанесение тяжелых телесных повреждений, которые привели к смерти.

Я не соглашаюсь с паном Паровым. Я не юрист. Я врач. Поэтому буду говорить с точки зрения медицины. Есть ожоговая болезнь. Если более 10% тела поражено, особенно глубокими ожогами, она развивается. Ожоговая болезнь имеет стадии течение. Это стадия шока, стадия ожоговой токсемии, то есть всасывания продуктов мертвых тканей, потом развивается стадия септикотоксемии — в народе говорят «заражение крови», и четвертая стадия — это либо выздоровление, либо смерть. Эти стадии всегда длятся определенный период, иногда долго, в зависимости от организма, характера поражения, процедуры лечения и многих других факторов. От ожогового шока умирает мало людей, а от ожоговой болезни — много. Поэтому если человек умирает не сразу, а после этих стадий — это так же значит, что его убили.

В ожоговой медицине есть такое понятие, как индекс Франка. Это процент поверхностных ожогов плюс процент глубоких ожогов, умноженные на три. Если выходит число до 30 — прогноз благоприятный, человек выздоравливает. От 30 до 60 единиц — прогноз относительно благоприятный. Если индекс Франка от 60 до 90 — сомнительный прогноз. Если больше 91 — это обычно неблагоприятный прогноз, человек умирает.

Возьмем случай Кати. По данным экспертизы, площадь только глубоких ожогов составила 39%. Множим на три — 117. Я не говорю, что Катя не могла выжить. Но если бы это случилось, это было бы скорее исключение. То есть такое количество кислоты при такой площади ожогов — это смерть. Индекс Франка касается термических ожогов, а в случае с химическими ожогами имеем еще и действие химических веществ на организм. Также важен временной фактор. Чем быстрее удаляется мертвая кожа и покрывается площадь ожогов, тем больше шансов на выздоровление. Катя пролежала в реанимации 96 дней, и далеко не все ожоги были покрыты. Ресурсы организма не безграничны. Наступило время, когда все органы и системы начали отказывать.

Безусловно, это убийство. Возвращаясь к приговорам, проблема еще и в том, что в Украине, насколько я понял, еще никого не судили за убийство путем обливания серной кислотой. Нет судебной практики, подтвержденных экспертиз, что такое количество кислоты приводит к смерти, а такое — нет. А международный опыт прокуратура решила не учитывать. Например, случай в Великобритании, где человека признали виновным за случайное обливание кислотой с ожогами в 5%. Сказали, что там прецедентное право, а у нас — нет. Соответственно, изменили подозрения другим фигурантам дела: и Павловскому, и Мангеру. Тот не соучастник, а тот подозревается в заказе избиения. Это уже смягчение наказания. А поскольку соглашение, покаяние и сотрудничество со следствием — исполнителям дали меньше от меньшего.

«ОНИ ЖАЛЕЮТ ТОЛЬКО О ТОМ, ЧТО ИХ ПОЙМАЛИ»

— Впрочем, вы пошли на это соглашение. По каким мотивам?

— Соглашением это можно назвать условно. Это, скорее, было принуждение. То есть было определенное давление. Часто звонил Паровый, говорил, что наказать виновных — дело его чести. В конечном итоге нас поставили перед фактом: доказательная база на исполнителей преимущественно опирается на их признание. Почему?

В первые дни херсонская полиция следствие почти не проводила, открыли производство по «хулиганке». Когда задержали Новикова (непричастного к нападению. — Ред.), следствие вообще не проводилось. Не осмотрено вовремя место события, не изъяты вовремя вещественные доказательства, не сняты показания с видеокамер, не сняты данные билинга телефонов и другое. А согласно законодательству, показания, данные при следствии не имеют никакого значения. Имеет значение то, что сказано в суде. То есть в суде они могли сказать, что их пытали, вводили наркотики, заставили дать на себя ложные показания. На первом суде дело могло развалиться. На последующем расследовании они будут молчать, их отпустят под домашний арест, следствие будет длиться годами, и они никогда не получат приговоры. Прокуратура и СБУ говорят, что они сделали все возможное, а то, чего не сделала местная полиция в первые дни, — уже не возобновить.

Соответственно, не могла идти речь о наказании заказчиков, если исполнители не наказаны. Это было болезненно, страшно, но мы пошли на это. Но одно дело подписать соглашение, а другое — видеть веселые лица убийц в суде. Я не выдержал, перебил прокурора, потому что не было сил слышать, какие они позитивные, раскаялись, хорошие родители, герои АТО...

— Кстати, о них. Обращался ли кто-то из нападающих к вам за все время следствия? Просили ли прощения?

— Я впервые увидел их вживую на суде. Ко мне никто никогда не обращался и не встречался со мной. Позже я вспомнил, что Грабчука я видел во второй раз. Впервые — за несколько дней до нападения, у нашего подъезда. Они несколько раз пытались это сделать. Но Катя была или в Киеве, или выходила с мужем. Только с четвертого или с пятого раза напали.

Представьте, насколько это было целенаправленно, какая была уверенность в безнаказанности, цинизм. Они не боялись бывать там несколько дней кряду, ожидать, действовать. О каком покаянии может идти речь?

Васянович на суде сказал, что они хотели наказать коррупционерку, которая сидела на потоках денег, с пророссийскими взглядами. То есть он продолжал ту старую песню, даже после того, когда так много материалов было написано. Да и сколько материалов есть о Кате.

Когда она лежала в больнице, показывала мне скриншот. Там один из исполнителей написал Торбину: «Опер, она же своя». На что он ответил: «Похер». Они жалеют только о том, что их поймали.

«ВЫБОРЫ ПРОШЛИ, НИЧЕГО НЕ ПРОИСХОДИТ»

— После вашего выступления на ТСК, когда вы назвали фамилии Мангер, Гордеев, Рищук, кто-то из руководства области обращался лично? Что говорили?

— До этого выступления на ТСК меня не существовало. Никто никогда не интересовался, как я живу, чем занимаюсь. Я имею в виду руководство области. Но после той речи было безумное давление, куча звонков от народных депутатов из БПП и «Батьківщини», просьба встретиться. В мессенджер мне писал Рищук. Люди Гордеева встречались с моими знакомыми. Мангер лично не контактировал.

Потом я написал короткий пост всем, кто хочет со мной договориться, встретиться, что-то порешать, что это не выйдет.

Потом была встреча с Порошенко. Президент заверил, что этот разговор останется между нами и что он за справедливость, за наказание виновных. Но когда его встретили активисты в Харькове, он сказал, что виделся со мной и все решил.

— Относительно приговоров заказчикам. Как считаете, это возможно?

— Я верю, хочется верить, что заказчики будут наказаны. Все наши действия направлены на это. Когда мы подписывали соглашение, в прокуратуре говорили, что это, в том числе, важно, чтобы заказчики не избежали ответственности. Кстати, обосновывали еще и тем, что после выборов может быть новый президент, который уволит половину Генпрокуратуры и СБУ, а они начнут все сначала и это затянется, поэтому нужно делать немедленно.

Но недавно, во время акции под Генпрокуратурой, спикер пан Лысенко сказал, что у них мало данных на заказчиков. Выборы прошли, ничего не происходит.

— Генпрокурор тоже в «Фейсбуке» писал, что приговоры будут тогда, когда будут доказательства. Вообще, вы верите Луценко?

— Не верю абсолютно. Он известный лгун. Я с ним встречался, он мне столько наобещал...

«ЗА ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ ПОРОШЕНКО УКРЕПИЛ ФЕОДАЛЬНО-КЛАНОВОЕ ГОСУДАРСТВО, ГДЕ МЕСТНЫЕ КНЯЗЬКИ МОГУТ ВСЕ»

— Катя часто говорила о кризисе справедливости в Украине. Как вы думаете, в чем ее истоки?

— Истоков много. Это все устоявшееся в нашем обществе. За последние годы Порошенко укрепил феодально-клановое государство, где есть местные князьки, которые могут делать все и безнаказанно в обмен на поддержку президента. Другая сверхважная причина — недореформированная судебная и правоохранительная системы. Полиция превратилась в придаток государственного монстра, который требует жертв. Третий виток — это сама психология и ментальность большинства. Каждый думает, что это его обойдет стороной, это его не касается.

Катя хорошо разбиралась в уличных акциях. Она говорила, что критическая масса, которая может все, — это 20 тысяч человек. Их обязательно услышат, их сложно игнорировать и разогнать. Когда мы выходили на акции с активистами, нас было несколько сотен, а не 20 или хотя бы 5 тысяч. Поэтому безразличие — вот это страшнее всего.

«Я НЕ БОЮСЬ ЗА СЕБЯ. САМОЕ СТРАШНОЕ В МОЕЙ ЖИЗНИ УЖЕ ПРОИЗОШЛО»

— Сложно быть честным в нашей среде?

— Очень сложно. Все как-то так устроено, что начиная с высшего руководства до простых чиновников и граждан — устоявшаяся традиция делать не по правилам. Когда болеют, ищут советы в интернете, когда нарушают закон, договариваются с судьями, все хотят «порешать», найти знакомых вместо того, чтобы просто соблюдать закон.

— В последнее время вы часто приобщаетесь к акциям инициативы «Кто заказал Катю Гандзюк?». Вы теперь тоже активист. Как вам в этой роли?

— Мне хочется справедливости, хочется продолжать дело Кати. Это меня сильно мотивирует. Опять же — не быть безразличным. А инициатива — это те люди, благодаря которым все и движется. Если бы не они, сегодня бы Новиков получил срок ни за что. Эти люди мне близки, они много сделали для Кати. Я — с ними.

— Не боитесь за себя?

— Нет. Я не боюсь за себя. Самое страшное в моей жизни уже произошло.

СПРАВКА «Дня»

На херсонскую активистку, и.о. управляющего делами исполкома городской рады Екатерину Гандзюк напали 31 июля 2018 года, облив концентрированным раствором серной кислоты у ее дома. В результате женщина получила тяжелые химические ожоги тела. Гандзюк провела в больнице 96 дней и перенесла больше 10 сложных операций. 4 ноября 2018 года Екатерина умерла.

6 июня в Покровскому районном суде Днепропетровской области объявили приговор исполнителям нападения, признавшимся в содеянном. Организатор группы исполнителей Сергей Торбин отбудет наказание в виде лишения свободы сроком 6 лет и 6 месяцев. Непосредственный исполнитель Никита Грабчук проведет за решеткой 6 лет. Соратники Владимир Васянович и Вячеслав Вишневский приговорены к 4 годам лишения свободы. Еще один соратник — Виктор Горбунов — к 3 годам тюрьмы.

В то же время заказчики нападения на Гандзюк до сих пор находятся на свободе. Дело в отношении подозреваемого в организации преступления председателя Херсонской облсрады Владислава Мангера выделено в отдельное производство. Так же выделены производства в отношении подозреваемого в пособничестве Мангеру Алексея Левина (скрывается от следствия за рубежом) и подозреваемого в укрывательстве преступления Игоря Павловского. Следствие в отношении их продолжается.