Элита и война

30 сентября 1938 года. Несколько часов прошло после заключения соглашения в Мюнхене,  в результате  которого, при согласии тогдашних лидеров западных демократий в лице Невилла Чемберлена и Эдуарда Деладье, Чехословакия была расчленена и фактически отдана на поругание Гитлеру. Премьер Чемберлен, стоя около трапа самолета по возвращении в Лондон, показал перед камерами текст соглашения и торжественно произнес: «Я привез вам мир для целого поколения, для нашей эпохи!»

5 октября мюнхенский документ рассматривался в британском парламенте. Министр иностранных дел в правительстве Чемберлена, лорд Эдвард Галифакс, он же — граф Вуд, он же — барон Ирвин, вице-король Индии в 1925—1931 гг. (прослыл тем, что посадил в тюрьму Махатму Ганди и прибегнул к жестким репрессиям относительно индийского освободительного движения), вышел на трибуну и обратился к депутатам с неожиданно короткой речью. Он, в частности, сказал: «Я целиком и полностью поддерживаю политику Премьер-министра. Даже если его мирные попытки ни к чему не приведут  и начнется война, то и в этом случае моральная правота будет на стороне Британии!» То был настоящий аристократ — холодный и пренебрежительный в общении, на вопрос невестки, как лучше его «по-семейному» называть, он спокойно ответил: лорд Галифакс.

На этом же заседании выступил один из известных, но, по мнению многих, уже «малоперспективный» (ему было  тогда 64 года), депутатов от оппозиции — Уинстон Леонард Спенсер Черчилль, потомственный герцог Мальборо, тоже, как и Галифакс, аристократ с  500-летней  родословной. Вот что, в частности, он заявил: «Наше правительство заверяет нас, что обрело мир для целого поколения. В действительности реальность  несколько другая: правительство, выбирая между позором и войной, выбрало позор, но очень скоро получит и войну. Может ли мир, добрая воля и доверие основываться на повиновении злу, которое опирается на силу? Вот — вопрос вопросов. Этот вопрос можно  и значительно расширить: удавалось ли когда-то  человечеству получить любые блага, достичь любого прогресса путем подчинения организованному и продуманному насилию? Вспоминая длительную историю народов, мы, напротив,  видим, что их сила базировалась на духе сопротивления тирании и несправедливости, особенно когда зло  опиралось на силу, которая казалась непреодолимой!»

Трагедией было то, что тогда, 5 октября 1938 года, позицию Черчилля поддержало только 117 депутатов из 520 — и Мюнхенское соглашение было одобрено. Победил подход лорда Эдварда Галифакса, которого недаром тогда называли «Князем миротворцев».

Эта весьма драматичная коллизия позволяет рассмотреть и проанализировать очень злободневную и щепетильную тему: «о «Черчиллях» и «Галифаксах». Понятное дело, рассмотреть не только и не столько ради интересного сюжета из истории ХХ века — ради надлежащей точности в ориентации среди военных вспышек настоящего. Тему эту можно сформулировать  и так: «Элита и война: требования, готовность, мировоззрение». Следовательно, поговорим об этом.

Лорд Галифакс и герцог Черчилль (Мальборо) оба были участниками Первой мировой войны, оба превыше всего ставили интересы Британской империи. Но между ними  пролегал очень жесткий духовный, интеллектуальный и мировоззренческий водораздел. Если Черчилль  со всей отчетливостью заявлял: «Мы защищаем нашу цивилизацию, нашу свободу, защищаем то, что Киплинг называл «правом жить по закону, независимо от чьей-либо воли», защищаем против тьмы средневековья, расовых гонений, притеснений свободы слова, против представления о гражданине как самой простой, бездушной частице государства, против культа войны, когда малым детям навеивают представления о радости и выгодах завоеваний и агрессии. Может ли здесь быть компромисс?» (из радиообращения  к гражданам США 16 октября 1938 года) — то лорд Галифакс, напротив, считал компромисс с Гитлером «на прагматичной основе» вполне возможным. И прилагал для этого все усилия.

• Во-первых, хотите, чтобы появился Черчилль (или тот, кто хотя бы  отдаленно напоминает его) — никогда (никогда!) не голосуйте за «Галифаксов».

• Во-вторых. История наших побед (пока еще, к сожалению, не таких многочисленных, как хотелось бы), и побед британцев свидетельствует: мы одолеваем врага тогда, и только тогда, когда элита и народ — едины.

• И, в-третьих. Черчилль — это в первую очередь глубокое государственническое  стратегическое мышление. Кто наделен таким мышлением — тот и является элитой.  А исключительно важной  составляющей этого мышления является уважение к чести  (личной и целого государства), понимание веса понятия «честь» в обществе и отвращение к лозунгам о «мире», «компромиссах» а-ля Галифакс, которые означают капитуляцию. И ничего  больше.

Еще в ноябре 1937 года Галифакс, который тогда возглавлял Палату лордов, убедил Чемберлена: ему необходимо лично  встретиться с фюрером, и компромисс будет найден. Подобрали и приличное «прикрытие»: как раз в ноябре в Германии проходила Всемирная охотничья выставка, и лорд прибыл  туда как «главный охотничий  магистр Йоркшира» — конечно, в любом случае не как политик. Гитлер не хотел встречи — потому что питал отвращение к «частным контактам с дипломатами, которым он вовсе не доверял», но Геринг уговорил его. Пришли к договоренности, что лорд Галифакс посетит Бергхоф (нем. Berghof — «горный двор»), резиденцию фюрера  в Альпийских горах. Пресса «шумела», но Форин Офис (британское МИД) заверило, что это будет исключительно частное мероприятие.

19 ноября 1937 года (до аншлюса Австрии оставалось полгода, до Мюнхена — почти год, до начала Второй мировой войны — менее двух лет) лорд поздно вечером добрался, наконец, до резиденции Гитлера. Через многие годы  он вспоминал: «Когда я посмотрел из окна автомобиля, на уровне глаз я увидел посреди чисто убранной дороги — пару ног на лестнице, одетой в черные брюки и обутой в  охотничьи  сапоги. Я решил, что это был лакей, который вышел, чтобы встретить меня, однако услышал голос Нейрата, главы МИД Германии, который  нервно  шептал мне на ухо: «Это же фюрер! Фюрер...» Я все понял. Гитлер вежливо поздоровался и провел меня в дом». Дорогой Галифакс весело и непринужденно рассказал Гитлеру, что он подумал, будто его встречал лакей. Улыбка  из лица  фюрера немедленно исчезла — острый, злобный взгляд...

Но стороны, наконец, начали деловые разговоры. Галифакс начал с воспоминаний о своем прошлом и принялся сетовать на Ганди, с которым «ему в Индии было очень трудно». Фюрер, без тени улыбки, рекомендовал расстрелять Ганди и пару сотен его соратников, если нужно будет — казнить  и больше,  пока не наступит спокойствие... (Потом в отчете Чемберлену Галифакс напишет о том, что Гитлер чем-то напомнил ему Ганди: такой же чудаковатый, так же преданный своей идее фанатик, и тоже, как и Ганди, националист.). Потом перешли на глобальные темы. Гитлер подчеркнул: его интересует признание Германии большим государством, что должно означать и пересмотр территорий и границ. Галифакса не покидало ощущение, что он общается с человеком «совсем другой формации». Тем не менее, он был, как и раньше, убежден: с Гитлером нужно договариваться, иначе — война. Лорд заявил дословно такое: «Я и другие члены британского правительства осознаем, что фюрер многого достиг не только в самой Германии, но более того — в результате  уничтожения коммунизма в своей стране он блокировал путь последнему в Западную Европу, и потому Германия по праву может считаться бастионом Запада против большевизма». Но  по конкретным проблемам не вполне договорились: Галифакс выразил готовность пойти на уступки немцам в вопросах колоний, однако фюрер дал отчетливо понять: его интересует не Африка и не Азия, а территории в Восточной и Центральной Европе, прежде всего Австрия и Чехословакия («с издевательствами над судетскими немцами я покончу»). Галифакс не проронил ни слова против «издевательств».

Все же лорд Галифакс пришел к выводу: с Гитлером, хоть он и «экстравагантно ведет» себя, можно иметь дело. Чемберлен, которому лорд рассказал о визите, был преисполнен оптимизма: «Посещение Германии было, по моему мнению, очень успешным и создало атмосферу, в которой стало возможным обсуждать с немцами прагматичные вопросы. Я вижу достаточно четко те направления, в которых мы должны двигаться. Все равно препятствия не являются непреодолимыми, особенно если пресса и Палата общин воздержатся от колкостей о Гитлере. Атмосфера в Берлине явно стала  более четкой, и даже Геббельс обещал быть «хорошим мальчиком в будущем». Так говорил британский премьер 25 ноября 1937 года в кругу приближенных лиц (уже тогда было понятно, что гарантии, которые предоставлял Лондон Чехословакии, соблюдены не будут). Но Чемберлен не знал, какие последствия подобная политика будет иметь для лорда Галифакса и для него самого.

Как знать, устояла ли бы Британия против безжалостного врага, которому с сентября 1939 года она официально объявила войну (но до мая следующего года это была, по большей части «странная война» — термин не советского, а французского происхождения), если бы Правительство не возглавил  10 мая 1940 года, в момент вторжения нацистов во Францию, Бельгию и Нидерланды, именно Черчилль. И главное — если бы весь британский народ не стал бы тогда «коллективным Черчиллем», готовым поддержать, «подпереть» лидера и стать на защиту Отчизны (вспомним эпизод из фильма «Темные времена», вымышленный, но вполне правдоподобный: Черчилль, едучи в метро, спрашивает граждан: стоит ли нам драться до последнего с Гитлером? Может, лучше заключить вовсе не почетный, на условиях немцев, но все же мир? Ответ людей был абсолютно однозначным.)

Такая поддержка всегда дает силы настоящему государственному  деятелю. Вот фрагменты из речей Черчилля в парламенте (май-сентябрь  1940 г., время знаменитой «Битвы за Британию»): «Я не могу обещать вам ничего, кроме тяжелого труда, крови и слез. Если агрессор вторгнется в Британию, он не найдет народа, который покорно склонился перед ним, как это случилось, к сожалению, в других странах. Мы будем защищать каждый городок, имение, каждый большой город. Только одно общество Лондона в борьбе за каждую улицу легко поглотит целую вражескую армию; мы, скорее, допустим, чтобы Лондон превратился на груду руин и пепла, чем, чтобы он стал трусливым и запуганным рабом.  Я обязан заявить об этом, потому что необходимо известить народ о наших намерениях и дать ему уверенность».

Лучшие люди Британии, ее элита (не только в социальном, но и в духовном смысле слова) были  с народом, разделяли его судьбу. Это доказывает история. Черчилль, который просто во время бомбежек ходил по руинам столицы; королевская чета, что отказалась покидать Лондон, невзирая на смертельную опасность; наконец, нынешняя королева Елизавета ІІ, которая тогда, еще подростком, тоже защищала город, была военнослужащей — вот яркие примеры. И еще Черчилля укрепляла мысль, высказанная им  в 1938 году: «Вы видите перед собой этих диктаторов на своих пьедесталах, окруженных штыками своих солдат и палками своих полицейских. Со всех сторон их охраняют массы вооруженных людей, пушек, самолетов и тому подобное; они восхваляются перед целым миром, но в их сердцах прячется неописуемый страх. Они боятся слов и мыслей; слова, произнесенные внутри страны, мысли, что выражены за пределами государства — все это сильнее, когда оно запрещено — устрашают их. Стоит только крошечному «мышонку» идеи пробраться в их комнату, как самые могучие властелины  чувствуют панический страх. Они делают  отчаянные попытки  запретить мысли и слова; они боятся работы человеческой мысли». Разве устарели эти слова за 80 лет?

Какое отношение имеет все сказанное к Украине, которая в настоящее время воюет, отбивая российскую агрессию? Достаточно прямое. Путин — не Гитлер (хотя бы потому, что  у фюрера не было ядерного оружия, которым кремлевский диктатор держит в напряжении  весь мир); на Западе в настоящее время и близко нет Черчилля, и это огромная беда. Но вот о чем нам  необходимо  помнить. Во-первых, хотите, чтобы появился Черчилль (или тот, кто хотя бы  отдаленно напоминает его) — никогда (никогда!) не голосуйте за «Галифаксов». Во-вторых. История наших побед (пока еще, к сожалению, не таких многочисленных, как хотелось бы), и побед британцев свидетельствует: мы одолеваем врага тогда, и только тогда, когда элита и народ — едины. И, в-третьих. Черчилль — это в первую очередь глубокое государственническое  стратегическое мышление. Кто наделен таким мышлением — тот и является элитой. А исключительно важной  составляющей этого мышления является уважение к чести  (личной и целого государства), понимание веса понятия «честь» в обществе и отвращение к лозунгам о «мире», «компромиссах» а-ля Галифакс, которые означают капитуляцию. И ничего  больше.