«Мы своей Родиной не торгуем»

О том, что здесь, на окраине Станицы Луганcкой, проходили жестокие бомбардировки, говорит сгоревший лес, огромные воронки вокруг да останки подбитого танка. В него попал снаряд, и многотонная башня, как пушинка, была отброшена на несколько десятков метров. Сейчас «сельские механики» нет-нет, да придут сюда, чтобы «позаимствовать» оставшиеся пригодными кое-какие запчасти. А где-то совсем недалеко — Луганск, окраину которого можно рассмотреть в бинокль.

Бойцы новой ротации не комментируют прошедших событий. Они заняты своими делами, ведь жизнь продолжается: дежурства, наряды, дозоры. На время последнего перемирия несколько утихла артиллерийская канонада, но Станица Луганская живет своей настороженной тревожной жизнью. Она находится всего в полутора-двух десятках километров от Луганска, и многие семьи накрепко связаны с этим городом кровным узами: у кого-то там остались дети, у кого-то — родители, у кого-то — друзья. Поэтому на военные темы в поселке говорят неохотно и немногословно. Здесь с особой остротой ощущаешь нелепость противостояния происходящего сейчас на Донбассе и боль людей, оторванных от своей родины. Хотя для многих Родина — вон она, всего в нескольких километрах.

Сегодня к защитникам и жителям Станицы Луганской вместе с гуманитарной помощью пришел свежий номер специального выпуска газеты «Для жителей Донбасса». Его тоже берут кто с радостью, кто с надеждой, а кто и... с опаской, торопливо положив в сумку. Здесь нет украинских газет, нет украинских телеканалов, нет «наших» радиопередач, и поэтому каждый подобный выпуск — как глоток свежего воздуха. И это тоже отличительная сторона создавшейся ситуации, особенность прифронтовой полосы, которая практически оставлена на откуп российским средствам массовой информации. Поэтому совсем неудивительно, что понятие «наши» и «ваши» здесь весьма условное. «Наш» может принести на блокпост банку с медом, в котором запрятана взрывчатка. А вот «ваши», то есть бойцы Вооруженных сил Украины, уже не первый раз передают местному населению продукты, которые для «своих» собрали волонтеры Западной Украины. От себя отрывают и отдают гражданским, потому что видят — людям надо выживать и не могут смотреть в голодные глаза детей.

Всего год назад, почти в эти же дни, со здания Донецкой областной государственной администрации сорвали украинский флаг, и время для дончан начало отсчет в обратную сторону. Молодой парень, защитник одного из блокпостов с позывным «11-й», оказался жителем Донецка.

«Я был участником митинга «За единую Украину!», который прошел в моем Донецке 28 апреля 2014 года, — рассказывал он. — В тот день на улицы вышло много народу, было много пенсионеров, студенческой молодежи. Впереди шли болельщики «Шахтера» с флагами, и, казалось, ничто не предвещало опасности. По обе стороны улицы Артема, по которой мы шли, в два-три ряда милицейские заслоны. И вдруг боковым зрением увидел, как, обгоняя демонстрантов, бегут люди в маках, касках, со щитами. В руках металлические трубы, арматура, биты. В нас полетели камни, а потом был прорван милицейский кордон, и началось избиение.

Только в руках у «ультрас» были древки от флагов, которыми они пытались защититься. Вся остальная масса людей оказалась совершенно беззащитной против вооруженных «тушек». Где-то послышались взрывы. В демонстрантов полетели гранаты. Крики... Стоны... Кровь... Толпа бросилась в сторону улицы Университетская, но и там нас уже ждали такие же молодчики с арматурой в руках.

А в это время милиция бездействовала. Меня зажало между двух милицейских рядов, и тогда один из «стражей порядка», не оборачиваясь, негромко сказал:

— Спрячь флаг.

— А ты здесь зачем?

— Я говорю, спрячь флаг.

Я спрятал желто-голубое полотнище под куртку и через кошмарный и кровавый хаос стал пробиваться туда, куда подъезжали «Скорые помощи». Я не замечал крови на своем лице. Кому-то помогал подняться, кого-то тянул к машине, а милиция все стояла и смотрела, как у нее на глазах добивают безоружных юнцов, женщин и стариков. Нужно отметить, что медики в тот день работали четко и профессионально. Их было немало, и это многим спасло жизнь.

Но уже на следующий день 24-й канал ТРК России преподал всему миру чудовищно лживую информацию, которую я до сих пор помню практически дословно. Она звучала так: «В Донецк из Киева приехали фашисты. Они устроили шествие по улицам города, скандируя приветствие бандеровцев «Героям слава!». Потом правые националисты начали нападать на мирных жителей города, стали их избивать и делать «зачистку» улиц Донецка. В больницах много пострадавших. Девять человек находятся в тяжелом состоянии».

Вот с такой лжи рождалась «ДНР». Уже тогда я заявил друзьям, что «ДНР» — это кровавая авантюра, которая приведет к смертям, разрушению и нищете. Но некоторые еще сомневались. Для меня же все было уже решено. С семьей я выехал в лагерь для перемещенных. Нас поместили в каком-то пионерском лагере. Жили бесплатно. Получали гуманитарную помощь. А в это время СМИ России рассказывали о том, что «молодчики «Правого сектора» загоняют дончан в «фильтрационные концлагеря» и устраивают для шахтеров резервации. Это для нас-то! Было от чего «крыше поехать» от такой бессовестной брехни.

Наконец я нашел приют для семьи в одном из сел Луганской области и вернулся в Донецк. Но, оказывается, меня уже ждали. С мешком на голове доставили в подвалы СБУ. В первое время сидел с военнопленными 152-й бригады. Наша камера находилась прямо под комнатой пыток, и мы слышали все, что происходило наверху. Иллюзий насчет дальнейшей судьбы не оставалось. Ни о каких правах заключенных никто даже не заикался. В камерах совместно сидели мужчины и женщины. На допросах соблюдалось «равноправие». Их (женщин) тоже били «по полной программе».

Потом нас рассортировали. Мужскую силу использовали на работах по разгрузке КАМазов. На территорию складов беспрерывной вереницей заезжали не только белые, но и зеленые фургоны. В них были боеприпасы, обмундирование, оружие — все, что нужно для войны. Причем грузы приходили каждый день, кроме воскресенья.

Мне повезло. Одна медсестра забрала меня в санчасть. Других задействовали на рытье окопов. Работы производились под обстрелами. Выживаемость составляла примерно 50 процентов. Летом под поселок Снежное из «наших» на работы забрали 50 человек, а назад возвратились только 20.

Тела людей, расстрелянных по «политическим» статьям, родственникам не выдавали. Моя одноклассница сообщила о том, что когда пропал отец, она попыталась навести о нем справки. В «конторе» при ней заглянули в какой-то журнал и сказали без каких-либо эмоций:

— Ваш отец расстрелян. Тела мы не выдаем. Он уже где-то прикопан.

Там я узнал, что такое «ВПТ» — военно-полевой трибунал. «Спецы» из «ДНР» дела рассматривали в течение 15 минут. Смертный приговор приводили в исполнение немедля. Когда за меня серьезно взялся следователь (позывной «Зомби»), все было, как в кино: и паяльник, и степлер, и пальцы в дверь. Перед вторым допросом заперли в отдельную комнату. Я спрашиваю, почему, мол, отдельно? А мне отвечают:

— Так положено. Подумай о прожитой жизни перед расстрелом.

Но что-то у «них» не сложилось. Может быть, оттого, что «бати» в то время не было, меня, чуть живого, отпустили. Грязного, небритого, вонючего, но все-таки живого. Я тогда еле ходил. Челюсть и ребра были повреждены. Спать не мог из-за сильных головных болей. А когда пришел немного в себя, чуть набрался сил, сразу же подался в Днепропетровск. Там нашел военкомат и записался добровольцем. И вот теперь я здесь.

Самое большое желание — вернуться к семье. Рядом со мной люди из разных уголков нашей страны. Но все они считают Донбасс своей землей, которую нельзя разделить по принципу «нашим» и «вашим». Путин говорит о том, что надо уважать мнение жителей Донецкой и Луганской областей. А разве мы, донецкие воины украинской армии, не жители этих областей, и наше мнение ничего не значит? А разве полтора миллиона переселенцев, которые разбросаны сейчас по всей Украине, не жители этих областей? А разве те пенсионеры, которые выходили со мной на митинг в Донецке, а сейчас в силу возраста не могут выехать из того кошмара, не жители этих областей?

Почему российские политики о таких патриотах, как мы, даже слышать не хотят? Да потому, что мы мыслим не так, как они, и своей Родиной не торгуем. Потому, что мы хотим жить в составе единой Украины, а не какой-то там «ЛНР» или «ДНР». Потому, что мы стремимся к европейским ценностям, и сами в своем доме хотим быть хозяевами».