Волынская трагедия-1943: как расширить «пространство согласия»?

Понять другого человека — это всегда работа ума и души, иногда работа непростая, тяжелая, иногда — так может показаться — неблагодарная. Это — общепризнанная истина. Однако насколько сложнее достичь взаимопонимания не отдельным личностям, а целым народам, особенно когда трудно преодолеваемым препятствием является историческая память — кровавая, свирепая, страшная, та, которая призывает ничего не забывать, ничего не прощать, стремиться к расплате...

А достичь взаимопонимания не просто «хорошо было бы» — достичь взаимопонимания двум народам, украинскому и польскому, жизненно необходимо. Другого просто не дано, другого просто не может быть. Ведь от отношений наших народов и государств и сегодня в значительной степени зависят (гео) политические процессы в Европе (не только Восточной), зависит европейское будущее возрожденной Украины. Ведь был абсолютно прав выдающийся польский кинорежиссер Ежи Гофман, который утверждал, что от украинско-польских кровавых конфликтов прошлого всегда выигрывала третья сторона (или третьи стороны), но никогда — наши страны.

Правдой является то, что одним из самых ужасных таких конфликтов в кровавом ХХ веке была Волынская трагедия (Волынская резня, Волынское противостояние, Волынский сегмент польско-украинской войны — определений и терминов здесь существует немало, об их содержании мы еще сжато поговорим) 1943 года. Достичь взаимопонимания в этой тяжелой проблематике — значит предпринять достаточно существенный шаг к пониманию общего. «День» не раз обращался к этой трагической теме. Соответствующий раздел есть в книжке «Війни і мир, або Українці-поляки: брати/вороги, сусіди...» (вышла одновременно на украинском и польском языках в 2004-м, третье переиздание появилось в 2012-м).

А на днях группе украинских журналистов при содействии Польского института в Киеве, Посольства Республики Польша в Украине, Института национальной памяти (Варшава), за что автор этих строк выражает всем этим институциям глубокую и искреннюю благодарность, была предоставлена возможность осуществить «студийный визит» в Луцк, в Любомльский район Волынской области (где наша делегация посетила мемориальные места в память о польских селах Островки и Воля Островецка, уничтоженных 30 августа 1943 года, как уверены польские историки, бойцами УПА), в Люблинское Бюро публичного просветительского Института национальной памяти и в Варшаву, где у нас была встреча с заместителем министра иностранных дел Польши пани Катаржиной Пельчинской-Наленч, депутатом Сейма Республики Польша Мироном Сычем и советником Президента Польши Генриком Вуйцем, а также с представителями центрального руководства Института национальной памяти и ведущими польскими историками (в частности Даниелем Ротфельдом, Гжегошем Мотыкой, Адамом Сивеком, Анджеем Кунертом, публицистом и исследователем Волынской трагедии Евой Семашко).

Как видит читатель, программа студийного визита (он продолжался с 9 по 13 июня) была достаточно насыщенной. И этот визит дал возможность нам, украинским журналистам, услышать довольно развернутую аргументацию польских ученых-историков, дипломатов, политических и общественных деятелей относительно проблематики, связанной с Волынской трагедией, ее причинами, ходом, последствиями, политической, правовой, моральной ее оценкой. Важным, по мнению автора этих строк, было то, что значительно четче — в результате наших разговоров и контактов — обозначились как, во-первых, «пространство согласия» (или по крайней мере «пространство понимания») в подходе к трагедии, так и, во-вторых, пункты несогласия (иногда очень принципиальные) двух сторон, что дает возможность даже составить определенный (неформальный, конечно) «протокол расхождений». Стратегической задачей польских и украинских историков и политиков (возможно, прежде всего именно ученых) является расширение, постепенное и неуклонное, этого «пространства согласия». Как раз это и позволит «деполитизировать», гуманизировать на христианских, общечеловеческих принципах тяжелую память о трагедии (что в любом случае не значит забыть о ней!). Задачей же нас, журналистов, является добросовестный, честный рассказ обо всех имеющихся взглядах — без чрезмерной политической заангажированности, как бы это ни было трудно. Автор этих строк попробует это сделать.

В ЧЕМ ЖЕ СЕГОДНЯ ПРИШЛИ К СОГЛАСИЮ ПОЛЬСКИЕ И УКРАИНСКИЕ ИСТОРИКИ (С ПОЛИТИКАМИ СЛОЖНЕЕ, ЧУВСТВУЕТСЯ РАДИКАЛИЗМ)?

• Во-первых, никто не отрицает, что в годы Второй мировой войны (1943—1944) на Волыни было совершено массовое истребление людей («людобойство» на польском языке), как поляков, так и украинцев, что имеет определенные идеологические и исторические предпосылки, но не имеет и никогда не может иметь никакого оправдания, учитывая законы Божьи и человеческие.

• Во-вторых, нашим народам и государствам, глубоко усвоив ужасные уроки истории, надо прежде всего думать о будущем. Это значит, что никакой альтернативы пониманию, примирению, сотрудничеству, теснейшему партнерству двух наших братских народов нет.

• В-третьих, осознавая, что покаяние (здесь есть очень важный момент: взаимное, а не одностороннее!) является дорогой к «свету души», о чем не раз говорил Папа Римский Иоанн Павел Второй, обе стороны официально подтверждают свою преданность формуле «Прощаем и просим нас простить» как единственного способа достичь искреннего согласия между народами. На духовном уровне имеется в виду обращение высших иерархов украинской и польской церквей (в частности кардинала Любомира Гузара), которое прозвучало в 2003 году, к 60-й годовщине трагедии, и будет, как отмечается, в той или иной форме воспроизведено в июле этого года, а на политическом уровне речь идет об известной всем декларации «Кучма — Квасьневский» в том же 2003 году. Предусматривается, что главные украинские и польские политики к 70-й годовщине трагедии выступят с обращением похожего содержания, однако конкретные детали еще, по-видимому, прорабатываются.

• В-четвертых, есть согласие в том, что с обеих сторон конфликта, как среди поляков, так и среди украинцев, были «люди справедливости» (праведники), которые, рискуя жизнью, часто реально погибали, спасали жизнь соседей «противоположной» национальности — а нередко и совсем незнакомых людей. Это — мощный потенциал для гуманистического примирения. Как раз об этом вспоминал во время встречи с нашей группой глава Волынской областной госадминистрации Борис Климчук, рассудительный и мудрый человек. Пан Борис вспоминал, как — еще перед Второй мировой войной — наши два народы помнили о человеческих принципах толерантности и уважения друг к другу: на католическое Рождество крестьяне-украинцы не работали, чтобы не обижать соседей; аналогично поступали и поляки в дни Рождества православного. Пан Борис сказал нам, что его дед был убит во время «противоукраинской акции» в январе 1944-го. Однако народы достигли взаимопонимания!

• В-пятых, есть общее понимание того, что специальные вопросы (выяснение правдивого количества жертв — невероятно сложная проблема, воссоздание реального хода событий и т. п.) надо «деполитизировать» и отдать специалистам-историкам, а вопросы этики, гуманистических норм, истоптанных во время войны, — духовным авторитетам, религиозным и культурным деятелям. Это — самый конструктивный подход.

• В-шестых, историки Польши и Украины согласны в том, что самой сложной проблемой является не только (и не столько) поиск и выявление фактов и источников, как (прежде всего!) их интерпретация. Здесь широкое поле для приложения усилий.

• В-седьмых (очень важно). Необходим постоянный, максимально широкий, предельно искренний и толерантный диалог между нашими историками, политиками, общественными деятелями и рядовыми гражданами. Нужно разговаривать — несмотря на и вопреки временному непониманию, обидам, просто отсутствию информации о Волынской трагедии (особенно в Украине, где эта проблема до сих пор имеет, в отличие от Польши, не общенациональную, а региональную окраску), несмотря на ощутимую иногда политическую аморфность наших украинских позиций. Следует иметь в виду, что украинские историки до сих пор не имеют консолидированной позиции относительно трагедии и четко разделяются по меньшей мере на две группы: «умеренных», либералов и «ястребов»-радикалов, что влияет на ход разговоров и становится причиной определенного хаоса.

А ТЕПЕРЬ — О ПУНКТАХ «ПРОТОКОЛА РАСХОЖДЕНИЙ», О ТЕХ ПОЗИЦИЯХ, ГДЕ ПРЕДСТАВИТЕЛИ ДВУХ СТОРОН ПОКА ЕЩЕ ДАЛЕКИ ОТ ПОНИМАНИЯ

• Во-первых, что послужило сигналом, толчком, импульсом к началу трагедии? Были ли приказы (письменные или, что более вероятно, устные) относительно уничтожения (истребления, депортации) поляков Волыни? Касались ли эти приказы, если они были (польские ученые утверждают, что доказательством их существования является сама логика действий воинов УПА относительно мирных польских сел, а также многочисленные отчеты «на выполнение» отданного, пусть устно, приказа, которые были посланы на имя главного проводника ОУН на Волыни Клима Савура — Дмитрия Клячкивского), всей территории Волыни, всего польского гражданского населения — или же только отдельных районов на западе Волыни, как пишет в своей последней книжке о трагедии Владимир Вьятрович? Сколько польских сел было атаковано отрядами УПА конкретно в ночь с 10 на 11 июля 1943 года — до 150, как пишут польские историки, или максимум 23—25, как утверждают Владимир Вьятрович и Иван Патрыляк?

• Во-вторых, хотя обе стороны признают, что тысячи и тысячи украинцев так же погибли во время вооруженных акций с польской стороны (количество жертв называется при этом диаметрально разное разными сторонами: поляков — от 60 до 100, иногда до 150 тысяч, украинцев — от 6 до 36 тысяч; впрочем, установление достоверной цифры — вещь ужасно сложная, ведь принципиально иной является интерпретация, казалось бы, тех же письменных источников или устных свидетельств), однако принципиальным остается вопрос: была ли эта «антиукраинская акция» со стороны польской Армии Краевой, ориентировавшейся на лондонское правительство в изгнании, справедливой отплатой за «людобойство» в польских селах, пусть ужасной и тяжелой (это — взгляд из Варшавы, который мы, украинцы, принять не можем), или она была вызвана враждебным отношением Армии Краевой как военной структуры к УПА и к независимой Украине (включая Волынь!) вообще? Когда в Польше поставят памятник на месте трагедии украинских сел Сагрынь и Павлокома, сожженных в 1944—1945 годах?

• В-третьих, была ли антипольская акция на Волыни 11 июля 1943 года организована и тщательным образом подготовлена со стороны украинцев — или же имела стихийный характер, была взрывом стихийного возмущения украинских крестьян, которые ненавидели польский колониальный гнет? Кстати, последний проводник УПА Василий Кук отстаивал именно эту точку зрения. Это — вопрос принципиальный.

• В-четвертых, какой в целом была роль Организации Украинских Националистов (и особенно ее идеологии «интегрального национализма») в Волынской трагедии? Польская сторона жестко поднимает вопрос о безусловной ответственности всей ОУН как «преступной», «тоталитарной» организации за совершенное. Историк Гжегош Мотыка, имеющий репутацию «центриста», объясняет эту позицию так: «Наверное, в Польше есть определенное осознание того, что спор об Украинской повстанческой армии является в определенном понимании еще и спором о том, имеет ли Украина право быть независимой, или нет. Но большинство польских историков не задаются целью скомпрометировать Украину. Речь идет о том, чтобы назвать преступление своим именем и осудить зло, которое произошло во время Второй мировой войны, те мерзкие преступления, которые были совершены против гражданского населения (и украинского, и польского? Или только польского? — И.С.). Если под таким углом посмотреть на позицию польских историков, то можно легко заметить, что их решительность в этом вопросе в значительной степени возникает по этическим соображениям. И нам некуда отступать, ведь любой шаг назад, извините за такое выражение, был бы de facto признанием, что преступления против гражданского населения являются нормальным методом в борьбе за независимость. Мы не можем идти против своих этических убеждений». Это — польский взгляд. Вместе с тем украинцы (особенно Галичины и Волыни) дают четкий ответ: УПА — это наши герои, мы имеем право на своих героев, без них не было бы независимой Украины, не трогайте их!

• В-пятых, какой была роль Речи Посполитой, ее политического режима в возникновении предпосылок будущей трагедии. Часть польских историков (не все), в сущности, отрицает дискриминационный относительно украинцев, полуколониальный относительно непольского населения характер этого государства (утверждалось, например, что националистической партией в точном смысле слова среди всех политических сил, представленных в Сейме того периода, были только «народники»). Вместе с тем Гжегош Мотыка признает важность фактора «Второй Речи Посполитой», связанных с этим «санаций» и «пацификаций» украинцев в возникновении волынского конфликта. Среди прочих факторов этот историк указывает и на: а) территориальный спор вокруг будущей государственной принадлежности Волыни после войны; б) крайне националистическую политику ОУН, стремление построить не просто независимую, но «этнически чистую» Украину; в) влияние уже осуществленных к тому времени советских массовых депортаций — ведь они показали, что подобные акции являются технически возможными.

А вот как (это интересно сравнить) определил перечень причин конфликта кандидат исторических наук, профессор Николай Кучерепа (Восточноевропейский национальный университет):

1) драматичная история польского и украинского народов на протяжении XIV—XIX веков;

2) горький опыт украинско-польской войны 1918—1920 гг.;

3) не урегулированность украинско-польских отношений после Первой мировой войны;

4) междунациональная политика межвоенной Польши;

5) подстрекающая роль третьей стороны (нацистских и сталинских спецслужб);

6) разные взгляды на территориальную принадлежность Волыни в послевоенное время;

7) то, что и украинцы, и поляки в годы войны стали безгосударственными нациями;

8) деморализующее влияние Второй мировой войны — был забыт святой принцип «не убий»;

9) эффект «закрытого котла», когда малейшего давления уже достаточно, чтобы произошел взрыв.

• В-шестых, как квалифицировать антипольские акции на Волыни: людобойство (геноцид)? Этническая чистка? Кстати, именно так должны быть квалифицированы и массовые убийства украинцев, которые часть польских историков понимают как обоснованные «акции расплаты». Это определение является, похоже, одним из ключевых во всех проектах резолюции к 70-летию Волынской трагедии, внесенных в польский Сейм. Как рассказал нам депутат Сейма Мирон Сыч, по состоянию на 12 июня (читатель, конечно, уже знает, как развивались события в дальнейшем) в согласованном тексте проекта речь идет об «этнической чистке с элементами геноцида», направленной против польского населения, в то время как в проекте Крестьянской партии откровенно и четко речь шла о геноциде. То есть имеем определенный компромисс в Сейме. Окончательное голосование должно состояться в ближайшее время. «Турнир на словах, устроенный депутатами перед выборами», — так определил происходящее Мирон Сыч, добавив: «Это недобрый путь, ведь мы тогда не идем к примирению. Мы говорим о политических спорах, но забываем о жертвах той трагедии. Каждые пять лет собираются депутаты, и они хотят гулюкать на Волыни. А вам, украинским журналистам, скажу: имеете свою родную хату, свое государство — тогда защищайте собственную правду!»

А советник президента Коморовского, пан министр Генрик Вуец (один из наиболее благосклонных к Украине современных польских политиков), говорил нашей журналистской делегации о том, как болезненно, тяжело, однако и необходимо для поляков было осознать себя не только жертвами зла (во время войны), но и его творцами (речь идет об истреблении еврейского населения небольшого местечка Едвабне в 1941 году). Это был моральный шок — и одновременно катарсис, очищение. И еще интересная информация, услышанная от пана Сыча и Вуйца: президент Лех Качиньский, погибший в авиакатастрофе под Смоленском 10 апреля 2010 года, был против такой формулировки, как «геноцид поляков на Волыни в 1943 году». А вот его брат, лидер парламентской оппозиции Ярослав Качиньский, сравнил в «Газете Выборчей» трагедию на Волыни с гитлеровским геноцидом евреев в годы Второй мировой войны.

* * *

И, наконец, необходимо хотя бы коротко рассказать об очень важной встрече в министерстве иностранных дел Польши с заместителем министра пани Катаржиной Пельчинской-Наленч. Эта удивительная женщина, молодой и перспективный дипломат (кстати, встреча состоялась в зале имени Ежи Гедройца — это символично!) донесла в предельно толерантной, однако достаточно жесткой по содержанию форме официальную позицию (это она подчеркнула несколько раз) польского МИД и польского Правительства относительно Волынской проблематики. Эта позиция сводится к таким тезисам — представляем их читателям «Дня»: а) волынская трагедия является исключительно важной составляющей украинско-польских отношений; б) для достижения понимания, безусловно, необходимо примирение, прощение и покаяние в духе идей Ежи Гедройца. Но мы считаем, что этого уже недостаточно, хотя все это даст краткосрочный политический эффект. Мы считаем, что необходима правда, вся правда, какой бы страшной и горькой она ни была. И тогда примирение будет действительно стойким и нерушимым, чего, надеемся, хотят искренне обе стороны. (Здесь автор этих строк позволил себе спросить у пани министра, не кажется ли ей, что такая постановка вопроса, в условиях, когда у украинцев и поляков есть своя правда у каждого, а путь к «третьей «правде» теперь безгранично тяжелый — означает попытку, пусть подсознательную, непрямую, добиться покаяния и признания вины только одной из сторон — а вторую сторону оставляет в несколько более политически «комфортных» условиях?) Пани Катаржина ответила, что ни одна из сторон не имеет ни намерений, ни возможностей навязать партнеру «свою правду», и добавила, что курс «Гедройца — Куроня» является неизменным, а Польша обязательно будет способствовать Украине в евроинтеграции.

И в конце — о подходе покойного Яцека Куроня, выдающегося польского мыслителя, уроженца Львова, к Волынской трагедии. Польский журналист Павел Смоленский исследовал трагедию истребленных украинцев села Павлокома на Перемышлянщине и спросил у Куроня, правильно ли он поступает. Получил такой ответ: «Вы неправы, потому что вторая сторона — украинцы — умела обращаться с поляками так же ужасно, а волынская резня — это одно из самых больших преступлений той войны. Вы же занимаетесь преимущественно польскими преступлениями». «И как раз поэтому, — здесь же добавил Куронь, — вы правы. Ведь поляки должны платить за свои провинности, не оглядываясь на провинности, осуществленные относительно них. Этого требуют честь и порядочность».