«Война добавила мне смелости...»

На операционном столе — тяжело раненный боец. Его привезли с передовой. Сразу начали готовить к хирургическому вмешательству. Без него ему не выжить. Операция началась. В руке хирурга скальпель. Вокруг в операционной — почти полная тишина. Периодически ее нарушают звуки взрывов и выстрелов, доносящихся с передовой.

Этих взрывов не слышно на другом конце страны. Кое-кто даже предпочитает делать вид, что этих выстрелов и вовсе нет. Однако есть те, кто их до сих пор чувствует и четко помнит. Например, львовский кардиохирург Назар Грабовский, которому хорошо знаком отзвук выстрелов в операционной.

Уже почти 10 лет он спасает жизни больных с болезнями сердца. Продолжает это делать и сегодня, работая во Львовском кардиологическом центре. Но сердцем и здоровьем пациента на операционном столе его профессиональная зона ответственности не ограничивается. Ведь 36-летний медик возглавляет кардиохирургическое отделение с довольно-таки многочисленным коллективом.

Наш разговор с врачом поневоле вышел о двух разных днях из его жизни. Первый — рабочий будничный в кардиологическом центре, кульминацией которого является операция. Второй — день, проведенный на войне, где Назар Грабовский вместе с другими военными медиками спасал людей и «сшивал» страну.

РАБОЧИЙ ДЕНЬ ХИРУРГА-ЗАВЕДУЮЩЕГО

Рабочий день врача Грабовского как руководителя отделения начинается рано. В 8:30 он приезжает на работу и погружается в водоворот организационных моментов и осмотров пациентов. Консультации, совещания, решение неотложных вопросов. А между тем больного повезли в операционную... В голове хирурга мысли о будущей операции, на которую уже пошли ассистенты.

«В операционную ты заходишь порой на большом стрессе, а порой более-менее спокойный. Но за первых полчаса операции уже преимущественно расслабляешься», — описывает Назар начало самого длительного и самого сложного отрезка своего рабочего дня. Операция по большей части длится почти до вечера. Потом заведующий занимается остальными больными, согласовывая лечение с их врачами и разбирая разные нестандартные ситуации.

«Когда обычно завершается рабочий день? — улыбаясь, переспрашивает Грабовский. — Нет «обычно». Каждый день по-разному. Очень редко, когда это случается раньше семи вечера».

«ОПЕРАЦИЮ МОЖНО СРАВНИТЬ С РАБОТОЙ СКУЛЬПТОРА»

Понимаю, что мы пролетели кульминационный момент работы кардиохирурга. Начинаю расспрашивать о подготовке к операции.

— Как относительно психологического фактора? — спрашиваю я.

— Это не волнующий момент. Хотя операция — это всегда большой стресс. Но организм хирурга уже сам входит в состояние этого стресса и делает операцию. Перед тем как зайти в операционную — хирург четко знает, что, как и где ему нужно сделать. Картина предварительно составлена.

Операцию для хирурга можно сравнить со своеобразным состоянием транса. В голове хирурга в это время нет никаких посторонних мыслей. Во время тех 5-6 часов нет места ни для голода, ни для чего-нибудь другого. Перед тобой только операционный стол, пациент и поставленная задача. Если все идет по плану, то определенным образом это становится не очень осознаваемым, а хорошо автоматизированным процессом. Вы же когда едете на машине, не думаете, как педали нажимать? Вы просто это делаете. Так же и хирург оперирует.

Разве что возникают какие-то внештатные и форс-мажорные ситуации. Они требуют быстрых и правильных решений.

— С чем бы вы сравнили работу хирурга? Максимальная точность и выверенность действий. Есть что-то от математики?

— Разве что от геометрии. Для хирурга важно воображение и возможность предусмотреть тот или иной момент. Например, нужно понимать, под каким углом будет лежать шунт, который ты пришиваешь к сердцу. Рассчитать его длину.

Операцию можно сравнить с работой скульптура. К примеру, нужно сделать пластику сердечного клапана. Хирург должен разные кусочки соединительной ткани слепить вместе так, чтобы они стали герметичными и хорошо функционировали. Вот тут хирург, как скульптор, работает над своей скульптурой. Представляет, как это должно быть, и делает.

Также есть авторские операции, которые далеко не каждый хирург повторит. Для них необходимо иметь особенно развитое воображение: быть одновременно немного и художником, и математиком, и скульптором.

ОПЕРАЦИЯ ПРОДОЛЖИТЕЛЬНОСТЬЮ 21 ЧАС. БЕЗ ПЕРЕРЫВА

— Имел возможность заметить: если операция прошла успешно, то даже на изможденном лице хирурга можно увидеть какую-то внутреннюю улыбку...

— Да, предварительные выводы можно сделать после операции. Но в послеоперационном периоде могут возникать ситуации, на которые врачи не могут влиять, даже если они знают, каких рисков стоит ожидать у прооперированного пациента. И они не всегда связаны с работой сердца, а зависят от того, в каком состоянии другие органы и системы человеческого организма. Однако врачи делают все возможное, чтобы узнать как можно больше о состоянии здоровья пациента перед операцией, чтобы эффективно предупреждать осложнения и минимизировать их количество.

Пациентам надо объяснять перед оперативным вмешательством, какие риски у них есть и чего стоит ожидать. Например, у пациента аневризма сосуда, который снабжает кровью головной мозг. Пациент должен понимать, что как бы врачи ни контролировали давление и ни корректировали лечение, эта аневризма может лопнуть в любой момент и может произойти инсульт.

— Операция завершилась. Какие ощущения внутри?

— Знаете, редко когда операция завершается, а хирург выходит из операционной и думает, что ему делать дальше. Сразу после операции обычно мыслей нет никаких. Нужно 30-40 минут, чтобы выйти из этого состояния. Все дело в истощении человеческого организма. Известный кардиохирург Владимир Бураковский как-то сказал, что далеко не каждый хирург может стать кардиохирургом. Потому что для этого нужно, чтобы совмещались острый ум и чрезвычайно сильное здоровье. По большей части кардиохирургические операции длительные. Не всем по силам так долго оперировать и при этом не есть, не пить и нормально все это переносить. А оперировать приходится порой и дважды в день.

— Какая у вас была самая длительная операция?

— 21 час. Без перерыва. Формирование спленоренального анастомоза при портальной гипертензии. Это сосудистая операция, не совсем кардиохирургическая. Были также другие длинные операции — 10— и 12-часовые. Для меня они проходят как обычно. Но бывают случаи, что хирурги буквально теряют сознание в операционной.

«ЕЩЕ РАНЬШЕ ТВЕРДО РЕШИЛ: ЕСЛИ ВЫЗОВУТ — ПОЙДУ НА ФРОНТ»

— Между тем точно теряют сознание в ожидании завершения операции родственники оперируемого, — отмечаю я. — Как раз во время разговора с женой пациента, которого тогда оперировали, узнал, что в свое время вы были на фронте. При каких обстоятельствах вы попали на войну?

— Это было лето 2015-го. Мне повестка пришла. На работу. Но еще раньше твердо решил: если вызовут — пойду на фронт. Об этом сказал всем своим друзьям. Поэтому я себя не уважал бы до конца дней, если бы тогда свое слово нарушил.

— Как восприняли ваше решение?

— По-разному. Далеко не все, мягко говоря, поняли.

На самом деле для меня война началась еще с Майдана. Уже тогда понимал, чем это все закончится. Возвращались как-то с товарищем с Майдана. Говорю ему: «Будет война». Он только посмеялся над этим. Но тогда в это почти никто не верил.

А мне казалось, что первым заберут именно Крым. Вспоминаю, как был там в последний раз. На лицо были все признаки того, что эта часть Украины не будет дальше Украиной. Но все на это закрывали глаза. Никому не верилось, что такое возможно. Особенно нашим власть предержащим. Для них это была третьеразрядная тема. В Украине не занимались ни вопросами становления украинского языка, ни украинской государственности. Никому это не надо было.

Только сейчас начали заниматься тем, чтобы сделать Украину действительно украинской. Впрочем, работать надо намного больше.

«ЧТОБЫ ВЫИГРАТЬ ВОЙНУ, КАЖДЫЙ ЧЕЛОВЕК В СТРАНЕ ДОЛЖЕН НА НЕЕ РАБОТАТЬ»

— В известной мере именно война обнажила нерв и указала на проблемы.

— Нынешняя война — это операция на больном организме нашей страны. Я где-то тешу себя этой обнадеживающей мыслью. В 90-х годах мы получили независимость даром. Без крови и борьбы. А за настоящую независимость нужно бороться. Сейчас мы этим и занимаемся.

Правда, хотелось бы, чтобы эта борьба была несколько иной. Далеко не вся Украина сегодня борется. Наверное, победы в войнах так не одерживаются. Чтобы выиграть войну, каждый человек в стране должен на нее работать. Кто-то должен сетки плести, кто-то должен работать на заводе, где танки делают, а кто-то — воевать. Только так можно выйти из этой войны победителями.

— Кстати, что касается вашей службы на передовой...

— Я вам, конечно, все расскажу. И даже покажу. Но давайте закажем кофе и немного переведем дыхание, — говорит врач Грабовский в предчувствии нового этапа нашего разговора.

И в самом деле, за интересным разговором, который длился больше часа, мы совсем забыли заказать кофе.

«МЫ ИДЕМ — ОДНА СЕМЬЯ, СТО БОЙЦОВ И С НИМИ Я»

Донецкая степь. Здесь, прямо среди дикого поля, на приземление идет военный вертолет. Невероятный шум и ветер, который гнет к земле золотистую траву. К вертолету спешит группа военных, которые будут эвакуировать раненного побратима. Слышно музыку и слова: «Мы идем — одна семья, сто бойцов и с ними я».

Это эпизод из видео, которое отснял и смонтировал на своем телефоне врач Грабовский. Были там и другие сцены. В частности, из военной операционной. Оторванные ноги, поломанные руки, выбитые глаза. Много того, что для большинства украинцев остается за кадром.

Назар Грабовский отслужил в армии 16 месяцев, 14 из которых провел на фронте — от начала до конца как военный медик. По большей части в стационарном госпитале в Покровске — бывшем Красноармейске. Там при местном госпитале был дополнительно развернут 66-й военный мобильный госпиталь, который в мирное время стоял во Львове.

«Моя работа отличалась от службы медика в воюющей военной части. Он постоянно должен перемещаться с ней и всегда быть с солдатами, — отмечает Грабовский. — Фактически этот медик все время в боях. Однако он меньше лечит больных, а только определяет, что с ними случилось, оказывает необходимую первую помощь и доставляет к нам. Там меньше медицинской работы, больше военной. А у нас наоборот. Хотя военщина тоже была без перерыва. Всем, конечно, выдали автоматы. Но в них потребность была только тогда, когда ехали на передовую. По несколько раз в неделю. Ближайшее место к передовой, где был наш медицинский пункт, — это Авдеевка. Там стреляли. Взрывы слышны были даже в операционной.

А в Покровске спокойнее. Немного слышно было выстрелы, но далеко — туда настоящая война в действительности не дошла. Поэтому там, в тылу, и разместили госпиталь».

«ОПЕРИРОВАТЬ ПРИХОДИЛОСЬ ЕЖЕДНЕВНО, ПО НЕСКОЛЬКО РАЗ И БЕЗ ВЫХОДНЫХ»

Если на работе во Львове Назар Зеновиевич привык к четко расписанному распорядку дня, то на войне все было иначе. «Дни были абсолютно неспланированными. Единственное, что всегда было в одно время, — начало дня в 8 утра. Построение, завтрак, а дальше уже начиналось...» — говорит медик.

Это было время активных боевых действий. Пострадавших солдат привозили ежедневно из разных мест. То с позиций у шахты «Бутовка», то из Авдеевки. «Я не очень спрашивал себя, откуда тот или иной пациент. Времени на такие мысли не было, — рассказывает врач Грабовский. — Где шли бои — оттуда и привозили. Целыми волнами, которые преимущественно начинались нежданно-негаданно. Бывало так, что восемь вечера на часах. Вроде бы уже и день заканчивается, вроде и пациенты все разобраны. Думаем себе какой-то ужин приготовить, посидеть. И тут извещение — везут новых раненых. Вот и закончился ужин, не начавшись.

Оперировать приходилось ежедневно, по нескольку раз и без выходных. Часто перепадали сложные операции: ранение в грудную клетку, живот, оторванные ноги, сосуды, которые нужно сшивать... С обычными ранениями тоже работал. Например, осколки достать из-под кожи или мышц. Но это была наша рутина. Такие случаи даже не считал.

Однозначно, война добавила мне смелости и уверенности как хирургу. Особенно в критических ситуациях, где нужно быстро принимать решения, а временами решаться на что-то более авантюрное. Однако там я абсолютно не занимался кардиохирургией. Только два случая было, когда пришлось оперировать сердце. Это неудивительно. По большей части те пациенты, которых ранили в сердце, до госпиталя не доезжали...»

О медицинском и военном обеспечении на фронте врач отзывается одобрительно: «Находясь в армии, я постоянно чувствовал к себе уважительное отношение со стороны как кадровых военных, так и государства. Были нюансы, но их нужно понимать. С медицинским обеспечением все было нормально. В тех условиях, какие мы имеем в нашей стране, грех, наверное, жаловаться. Мне не надо было ломать голову, где взять что-то, чтобы пациента лечить. Просто брал и лечил. Даже лекарства, которые стоят по несколько тысяч гривен, а то и десятков тысяч, тоже были, и они были обеспечены государством».

ПРОБЛЕМА ОТСТРАНЕННОСТИ ОБЩЕСТВА

«Сближались ли мы с нашими пациентами? Знали ли сущность тех воинов? По-разному бывало, — продолжает свой рассказ Назар Грабовский. — Есть разные люди и психотипы. Одни замкнутые, ничего не рассказывают. Другие, напротив, идут на контакт. Были люди разных уровней мировоззрения. Хотя я заметил, что среди обычных солдат очень часто встречались образованные, умные и творческие люди. Порой в первые дни этого не понимаешь. Все одинаково приезжали грязными и засаленными, волосы и кожа в грязи, глаза тусклые, молчат. А через несколько дней общаешься и понимаешь, что это за человек. Глаза посветлели, есть о чем поговорить: он также имеет свои убеждения, тоже много перенес и немало той войне отдал. Еще была другая категория — с ними просто не успевал познакомиться. Ты их прооперировал, они полежали ночь, а на утро их забрали вертолетом, например, в Днепр на последующее лечение».

Вернулся с войны врач Грабовский не только с военными отличиями: Орденом Даниила Галицкого, нагрудным «Знаком почета» и медалью «К 25-летию независимости Украины». Он продолжает периодически списываться и созваниваться с теми, с кем его связала война. Хотя не скрывает, что с течением времени эти связи постепенно теряются.

Назар признается, что его до сих пор волнует проблема отстраненности большей части общества от войны, и в частности вернувшихся с фронта военных. Когда летом во Львов вернулись герои 80-й отдельной десантно-штурмовой бригады и для них организовали торжественное шествие по городу, он написал на своей странице в «Фейсбуке»: «На самом деле людей очень мало пришло. Людям безразлично, а солдатам обидно. Говорят, что лучше бы их не выводили с территории военной части».

«Поймите правильно, эти бойцы не хотят, чтобы их по возвращении с фронта здесь на руках носили. Военным больше хочется, чтобы в целом вся эта ситуация в обществе воспринималась иначе», — объясняет медик в ходе нашей беседы.

«ИЗМЕНИТЬ ОБРАЗ МЫСЛИ И РАБОТЫ»

— Воины на фронте защищают страну, в частности, для того, чтобы она изменилась изнутри. Сейчас на слуху медицинская реформа. Как вы ее воспринимаете? — задаю я свой последний вопрос.

— С оптимизмом. Понимаю, что реформа нужна. Потому что в таком виде, как медицина была до сих пор, дальше она существовать не может. Хотя я понимаю, что этот период будет болезненным и сложным. Особенно для врачей. Для пациентов тоже будет путаница на первых этапах. Нужно время, чтобы за 5-10 лет система трансформировалась и перешла в нормальное русло. Потому что иначе все остается бесперспективным.

Реформа продвигается, но очень медленно. Есть большое сопротивление. В частности, со стороны медиков, комитета Верховной Рады. Потому что реформы — это всегда непопулярная вещь. Они предполагают, что кому-то надо будет изменить образ мысли и работы. А перемены всегда пугают, так как создают дискомфорт. Поэтому люди подсознательно сопротивляются, поскольку не хотят отказываться от своих наработок, приспосабливаясь к новой системе. Но если нужны реальные изменения, то каждому нужно будет выйти из своей зоны комфорта.