Украинская идентичность: проблемы и вызовы (Продолжение)

Начало "День" № 207 (2013 р)

...Нестор Махно еще при его жизни, еще тогда, когда его помнили миллионы людей, был выведен кинорежиссером Перестиани в ленте «Красные дьяволята» эдаким мелким бандюком, в подчинении которого был десяток-два пугливых бандюков. Этого квази Махно доблестные красные бойцы захватили в плен на какой-то мельнице и посадили в мешок — и не имело никакого значения, каким был настоящий Нестор Махно. Народ твердо знал, что это — мелкий бандюк, и все! Такая фальшивая историческая память передавалась и передается из поколения в поколение и постоянно корректируется с помощью российских масс-медиа и определенного числа СМИ Украины. Даже более того: подпитку этой социально-мифологической «памяти» нередко осуществляют те, кто этого субъективно не хочет: учителя, преподаватели высшей школы, журналисты, политики из оппозиционного лагеря.

Главная причина этого — господство доныне многих мифологем, созданных и вживленных в массовое сознание еще в сталинские времена. А то, что фальшивая историческая память замещает реальную, подтверждает поистине гротескная ситуация с «подвигом 28 панфиловцев». Как выяснилось, из этих 28-ми, посмертно удостоенных звания Героя Советского Союза, четверо остались живыми; один из них... служил в немецкой полиции. Его после войны осудили. А трое еще долго выступали перед молодежью, со слезами на глазах рассказывая ей о своем героическом бое, которого никогда в действительности не было. Преодолено ли советское наследие, где квазиисторические мифы замещали собой настоящую историческую память? Кажется, что нет, поскольку лишь 55—60% украинцев согласны с тем, что Голодомор был геноцидом относительно их же дедов и родителей. Другие же или отрицают это или не знают, что сказать. Возможна ли такая ситуация у поляков — относительно знания о гитлеровском «новом порядке» и оценках его или у евреев — относительно Голокоста? Однозначно — нет! Да и о Катыни знал (даже во времена коммунистического господства!) каждый поляк. И о Бабьем Яре знали все евреи. А вот у украинцев с Быковней дела намного сложнее. И со знанием о том, сколько украинцев — офицеров Войска Польского полегло в Катыни, тоже. Даже профессиональные историки этим не очень интересуются...

Поэтому нашу предыдущую статью об украинской идентичности, где говорилось о проблемах, мешающих формированию целостной украинской идентичности, мы закончили почти риторическим вопросом: жизнеспособна ли нация, которая не помнит о самой себе главного, выработать общее виденье основных моментов своего прошлого? И какой эффективный проект общего будущего выработает эта нация, когда значительная ее часть до сих пор видит себя в истории сквозь очки советского мифа?

Понятное дело, такая ситуация является вызовом. Вызовом всем тем, кто стремится жить в независимой и европейской Украине, им и их детям и внукам. Вызовом всем «і мертвим, и живим, і ненарожденним». А вызовы очень нуждаются в ответах — адекватных и эффективных.

В целом необходимо давать себе отчет, что политическая, экономическая и культурная жизнь Украины разворачивается в условиях неоколониального давления на нее со стороны бывшей метрополии, которая не отказалась от империалистической политики и лидер которой откровенно называет развал тоталитарного СССР «самой большой геополитической катастрофой ХХ века». Противодействие этому давлению и этим намерениям нуждается в создании соответствующих организационных форм и «интеллектуальной мобилизации» экспертного сообщества. При этом должна идти речь об осуществлении коренной десоветизации украинского общества как долгосрочной национальной стратегии Украины; об отвоевании национального информационного пространства Украины, о прекращении ситуации, когда якобы украинские СМИ способствуют расколу и центробежным интересам в стране и должны превращаться в конкретные действия.

Кроме того, следует исходить из того, что в постколониальном и посттоталитарном обществе роль государства и общественных организаций национально-демократического направления значительно более весома, чем в уже устоявшихся европейских демократиях. Речь идет о временном акценте на регулирующей роли государственных и общественных структур, например в Западной Германии времен денацификации. Именно такой подход способен обеспечить укрощение «пятой колонны» (ведь в регионах Украины действуют десятки структур, которые не скрывают, что их целью является ликвидация Украинского государства и сепарация его территории), создание и выполнение государственных программ интенсивных культурных, общественных, профессиональных и тому подобное обменов между разными регионами Украины, облегчение (транспортное, инфраструктурное) общения между ними, перестройку мощной и доступной широкой общественности исторического образования (национальный исторический телеканал, интернет-сайты и тому подобное), привлечение лучших историков к сотрудничеству с телевидением и бумажной прессой на постоянной основе, создание мощного украинского кинематографа как фактора национального единства и другие мероприятия по национальной консолидации.

В то же время, при планировании каждой акции следует исходить из того, что европеизация всех областей жизни Украины есть одновременно ее десоветизацией и деколонизацией, однако такая европеизация не может внедряться «в лоб», сразу в своих зрелых формах, поскольку будет отторгаться значительной частью общества, в которой господствуют советские стереотипы. Ведь продолжение такого, как сегодня, прозябания неэффективного и недемократического Украинского государства с олигархическим строем в «серой зоне» между Европой и Россией на неопределенный срок, следовательно, эмиграция из него всего живого и прогрессивного, в то же время, завоз олигархами для работы на полях и в рудниках нескольких миллионов послушных и дисциплинированных рабочих из Юго-Восточной Азии.

Кроме того, следствием станет подчинение — в той или иной форме — Украины «Великой России», которая выступит, кроме всего прочего, мощнейшей политтехнологической почвой продления на десятилетие вперед власти «кремлевских чекистов», поскольку не менее половины (возможно, и больше) российского общества жаждет именно такого решения «украинского вопроса» — и за это простили бы власти все.

Другой вариант событий в случае, если будет развиваться сценарий такого плана, — не менее болезненный: та или иная форма раскола Украины, со вхождением большей или меньшей ее части в состав других государств или при формальной независимости отколотых частей. Понятное дело, в результате таких катаклизмов на значительной части нынешней территории государства появилась бы «украинская Украина», но цена этого (в том числе и в результате большого числа неминуемых жертв конфликта) оказалась бы слишком уж высокой...

А теперь — подробнее о названных уже и неназваных еще вызовах и необходимости поиска методов и средств нахождения ответов на них.

Украина остро нуждается в решении проблемы внутреннеукраинской интеграции — в плане не только информационном и ментальном, но и инфраструктурном. Вся инфраструктура УССР строилась с целью максимально облегчить сообщение между республикой и Москвой, а не между самими украинскими регионами и между республиками, которые могли общаться по большей части при посредничестве столицы СССР. Это выразительно отразилось на транспортной сети Украины, когда из многих точек значительно легче (и до сих пор!) добраться до Москвы, чем до другого украинского региона. Регионы Украины (юг, север, запад, восток) достаточно в большой степени и до сих пор остаются слабо связанными между собой, разъединенными и изолированными. Отсутствуют стратегические магистрали, обеспечивающие  быстрое и комфортное передвижение пассажиров и грузов. Что касается состояния автомобильных дорог — то это отдельная грустная тема. Все это усложняет контакты между людьми и регионами Украины. Нехватка географической мобильности существенно влияет на замедление мобильности социально-цивилизационной. 70% украинцев никогда не было в Европе (это одна из причин, тормозящих европейскую интеграцию), а 30% — никогда за всю жизнь не выезжали за пределы своей области. Такая изолированность способствует формированию отдельной региональной идентичности вместо всеукраинской.

Украинцы, лишенные возможности нормального передвижения, весьма плохо знают собственную страну, что очень способствует деятельности пропагандистов сепаратизма и натравливания регионов друг на друга. Отсталая, архаичная транспортная система Украины является одним из главных факторов возможной дезинтеграции нашего государства. Нужны не транспортные авантюры наподобие аферы с пресловутыми «Хундаями», а создание сквозных стратегических магистралей (железнодорожных и шоссейных) на направлениях Восток-Запад, Север — Юг. Необходимо переходить на скоростное сообщение. Успех формирования единой украинской национальной идентичности в значительной степени зависит от того, удастся ли достичь внутренней национально-государственнической консолидации, приблизить Львовщину к Донецкой области, а Луганщину к Волыни, приблизить к Украине южный полуостров, чтобы он не превращался в «остров Крым», как в произведении русского писателя Василия Аксенова.

А это все никоим образом невозможно без быстрого и комфортного межрегионального сообщения в Украине, без создания внутреннего рынка и общих бизнес-интересов всех украинских земель. Однако сегодня идет противоположный процесс, затрудняется транспортное сообщение даже в пределах самих регионов, отменяются пригородные поезда, внедряются неудобные для пассажиров маршруты, в том числе «Укрзалізницею». То есть, похоже, что действующей власти или определенным силам в ней нужно, чтобы украинцы сидели дома, никуда не ездили, не общались между собой. Все больше набирает оборотов практика перекрытия магистралей с целью недопущения жителей регионов в столицу во время массовых акций протеста. Если действующая власть работает де-факто на раскол Украины, тем, кто заменит ее, необходимо уже в настоящий момент осознать важность внутренней интеграции нации и государства и готовить комплекс коротко- и долгосрочных мероприятий для осуществления программы инфраструктурного укрепления национального единства.

Формирование полноценного украинского внутреннего рынка — это тоже одна из главных проблем (до)формирования украинской идентичности, потому что без такого рынка (следовательно и наличия массового платежеспособного покупателя) все разговоры о демократии, реформах и европейском выборе останутся не более, чем разговорами и красивыми пожеланиями.

И, наконец, отдельно следует отметить проблему нахождения своего места в системе украинской идентичности крымскими татарами. Речь идет фактически об отдельной нации с правом на самоопределение. Пока ситуацию в их среде контролировал Меджлис, речь велась об автономии в составе Украины. Но сегодня в крымскотатарской среде все больший вес — при фактической поддержке определенных персонажей в структурах действующей власти, которые в своей безумной ненависти к Меджлису и его лидерам готовы дать фору любым конкурентам Меджлиса, — приобретают хорошо финансируемые из-за границы радикальные исламисти, отвергающие не только украинскую политическую идентичность, но и саму лояльность к Украинскому государству. Следовательно в случае, если не будут предприняты срочные комплексные меры, Крым за 5—10 лет превратится в «горячую точку» и будет Украиной потерян (потому что в случае массовых столкновений исламистов с пророссийскими силами и неспособности или нежелании официального Киева навести на полуострове порядок — мы не собираемся никого пугать, просто изображаем возможный ход событий — туда могут высадиться «миротворческие силы» Турции или просто «добровольцы» из этой страны (где потомков крымских татар втрое больше, чем в Крыму...)

 А теперь о том, что набило оскомину. Тот, кто поднимает в который раз вопрос об украинском языке как важной составляющей национальной идентичности, о реальном общественном статусе этого языка неминуемо натыкается на замечания: опять эта романтика, опять филологические фокусы, если безотлагательно нужно спасать экономику, действующую власть укрощать или заменять, имидж страны поднимать. Вот будут решены эти проблемы, войдет Украина в Объединенную Европу, тогда можно будет спокойно и рассудительно взяться, наконец-то, и за язык.

В действительности же подобные утверждения (даже произнесенные чистосердечно, а не из конъюнктурных соображений) очень далеки от вызовов реальности. Так как проблема языка выходит далеко за пределы собственно филологии.

Первая и наиболее очевидная проблема (но от этого не более легкая для решения) заключается в том, что для постколониальной (пусть в свое время и «колонии европейского типа», как называли Польшу, Ирландию и Украину) и постгеноцидной страны (а таких, кроме нас, в Европе нет) языковые вопросы — не что-то второстепенно-романтическое. Это чрезвычайно важные составляющие национального самоопределения, самовосстановления и самовозрастания. В национально-культурном, социально-антропологическом и демографическом измерениях.

Вторая проблема заключается в том, что язык — одно из самых главных орудий построения национального информационного пространства, о котором уже шла речь.

Третья проблема заключается в том, что язык — это мощное национальное производство: книжное, газетное, кинематографическое (в том числе и дубляж), телевизионное и т.п.  И, конечно, это разного рода программное обеспечение. Здесь нерешенных вопросов более чем достаточно. Напомню только, что в ситуации, когда по данным Всеукраинской переписи населения 67,5% украинских граждан считают украинский язык своим родным языком, а по результатам социологических опросов 52—55% общаются на нем дома, только 5—7% книжной продукции на рынке составляют украиноязычные издания. И не нужно кивать на «невидимую руку рыночной экономики» — основоположник свободнорыночного либерализма Адам Смит настаивал: образование в самом широком понимании этого слова является одной из немногих сфер, которые должно брать на себя государство и где законы рынка являются неэффективными. Нечего и говорить, что нормальное образование и образованность в Украине невозможны, когда хотя бы 50% книжного рынка не будет перекрыто украиноязычной книгой, в том числе качественными и доступными по цене переводами западных и восточных текстов. Ведь в России с 2000 года негласно ведется тщательный отбор — под определенным углом зрения — зарубежной философской, политологической и исторической литературы для переводов.

Четвертая проблема связана с тем, что любой государственный язык — это не только «дом бытия», как назвал родноязычный континуум Мартин Хайдеггер, и не только «сотворец национального образа мира», как писал о языке Георгий Гачев. Государственный язык — это еще и инструмент обеспечения господства того же сакраментального «нового и праведного закона», которого никак не дождется Украина. Ведь законодательный акт — это юридическая «надстройка» над развитым литературным языком. В нем максимально точно и однозначно должны быть сформулированы все определения, все понятия и сроки, описаны возможные ситуации применения положений закона и зафиксированы типы его нарушений. Это очень непростое дело; по-видимому, не случайно Конституционный Суд за время своего существования должен был столько раз растолковывать те или иные положения самой Конституции, в которой языковых неточностей оказалось слишком много. Что уж говорить о текущих законах, положения которых нередко сформулированы так неуклюже, что Верховной Раде — даже тогда, когда не идет речь о чьих-то «шкурных» интересах — придется их не раз переписывать.

Кто-то может сказать: так давайте писать законы на русском языке — он, мол, более развитый, депутаты им лучше владеют. Да неужели лучше? «Языком блатняка и попсы» — да! — те депутаты, которые выступают за «великий и могучий», владеют лучше, но не языком Пушкина и Герцена, Сахарова и Солженицина. А относительно развитости, то здесь мы подходим к еще одному измерению языковой проблемы. Речь идет (напомню, большинство украинских граждан составляют христиане) о языке Святого Писания и богослужения.

По-видимому, излишне акцентировать внимание на том, что тот европейский литературный язык, который способен адекватно передать содержание Святого Писания, способен передать и все другие содержания. В том числе — и юридически— правовые. А работа над переводом с оригинала (которая никогда не прекращается, потому что точку здесь поставить невозможно) выступает, в то же время, и фактором развития национального литературного языка до высокого уровня, можно даже сказать — до наивысшего. В этом контексте вовсе не случайной выглядит борьба Москвы, а затем Петербурга в прошлом против издания церковных книг на староукраинском языке и употребление его в богослужении. Потом эта борьба трансформировалась против издания Святого Письма на новоукраинском языке. Конечно, российские чиновники и церковные иерархи не владели теоретической нациологией, которой тогда, понятное дело, еще не существовало, однако последствия «лютеровской революции», одной из важнейших составляющих которой стали перевод и массовое печатание Святого Писания на немецком языке и употребление последнего в богослужении, были у них перед глазами. Не стану приводить полный список церковно-полицейских мероприятий, задействованных с конца XVII века против употребления украинского языка в церковной жизни, отмечу только, что следствием этих мероприятий стала откровенная фальсификация так называемого «церковнославянского языка» — вместо нее реально в богослужении используется архаичный московский диалект русского языка.

В целом же, для коренных реформ, для прогрессивных превращений нужна нация, а не совковая толпа,  постоянно оглядывающаяся на Кремль как на носителя «высшей истины» и учтиво слушает путинских конфидентов внутри Украины. В этом смысле (до)формирования украинской идентичности, украинизация Украины — это возвращение к ее европейским традициям, это европеизация страны.