«Для меня Киев – Иерусалим над Днепром»

В этом году на литературный фестиваль «Киевские лавры» впервые приехала чешская поэтесса. Правда, эта чешская поэтесса с явно не чешским именем — Мария Ильяшенко. Как выяснилось, она — уроженка Киева, которая эмигрировала еще в детстве, а затем так хорошо выучила чешский язык, что стала поэтессой, заметной среди молодого поколения сегодняшней чешской литературы. У Марии в Киеве было несколько выступлений, она общалась с родным городом и со старыми знакомыми, а еще согласилась дать интервью для «Дня». Эмигрантские литературные перипетии, тенденции современной поэзии, гражданственность и эстетство в литературе, размышления о собственных стихотворениях и впечатлениях от Украины — на эти и другие темы было интересно пообщаться с молодой чешской поэтессой.

— Мария, в коротких справках о тебе в Интернете сказано, что ты родилась в Киеве в 1983 году в семье с чешскими и польскими корнями. Думаю, нашим читателям было бы интересно услышать об этом детальнее. Откуда украинская фамилия?

— Все очень просто: мой отец — украинец, киевлянин. Отсюда и фамилия, которая в чешском варианте должна была бы звучать как Ильяшенкова, поскольку здесь к женским фамилиям всегда добавляют такое вот окончание. Но я решила ее не искажать, чтобы сразу было ясно, откуда и кто я. Хотя ситуация в моей семье непростая — моя мама родилась в Украине, но происходит из польской семьи. А ее дедушка — чех, в тридцатые годы его репрессировали. В начале девяностых, тогда еще чехословацкий президент Вацлав Гавел, предложил потомкам репрессированных чехов вернуться в Чехию. Мой отец об этом случайно услышал на каком-то вернисаже у чешского консула. Ее звали пани Пипкова. Я и теперь помню, как мне тогда было смешно, что у кого-то может быть такая странная фамилия. И я подумала: какая же, наверное, смешная страна эта Чехия... Вскоре мы вынесли все из квартиры, пианино оставили, денежное дерево поставили у подъезда и поехали. Родители даже не предупреждали, что, скажем, завтра или через неделю мы уезжаем навсегда. Очевидно, они думали, что я очень маленькая, мне тогда было восемь, но я потом все-таки очень тосковала. Мы переехали в маленький городок на востоке Чехии, там очень красивая дикая природа, со скалами и горными ручейками, а вокруг уже Польша.

— Выучить неродной язык так, чтобы писать на нем стихи, да еще и достичь в этом успехов — вещь непростая и редкая. Расскажи, как тебе это удалось?

— Дело в том, что я не пишу на неродном языке. Чешский очень скоро стал для меня родным. Для того чтобы быстрее овладеть им, мама решила разговаривать с нами по-чешски даже дома. И очень быстро я почти забыла русский, на котором мы разговаривали раньше. Мне стало сложно подбирать слова, сложно сформулировать мысль. Уже потом, став взрослой, я снова взялась за него. Сложилась достаточно интересная ситуация: заметьте, что в плане синтаксиса и интонации русский для меня, действительно, иностранный язык. Но на уровне лексики, ритма он остается для меня более естественным. Можно сказать, что у меня два родных языка: русский — мой праздничный, «интимный язык», а чешский — которым я владею в совершенстве — повседневный. У меня есть об этом смешное стихотворение.

Так что, возвращаясь к вопросу, для меня вполне естественно писать на чешском языке. Но в моих стихотворениях заметно звучат отголоски другого ритма и мелодии, поскольку в детстве родители мне очень много читали, и все это оставило сильный отпечаток. А вот первые чешские стихотворения, которые я услышала, стали для меня большим разочарованием, они были без рифмы и показались инфантильными. С чешской классикой у меня до сих пор сложные отношения.

— По-видимому, трудно в двух словах рассказать о тенденциях в современной чешской поэзии, но, возможно, попробуешь? И о своем месте в этих тенденциях?

— Что касается тенденций, об этом можно говорить очень долго. Начну с того, что для чехов в целом типичной является ирония. Эта ирония имеет склонность подавлять и поглощать все, она своего рода уже проверенный, привычный прием. Мы здесь все боимся пафоса. Но, возможно, наступило время его полюбить. Несколько лет тому назад пражские поэты (один из них Адам Борзич, шеф-редактор газеты Tvar) учредили группу «Фантазия», которая провозгласила приход нового пафоса, поскольку, по их мнению, это именно то, чего нам так не хватает, и для чего нужно определенное мужество. И я с этим полностью согласна.

Журнал Psi vino старается печатать экспериментальную и формально прогрессивную поэзию, но мне кажется, что это у них получается кое-как, ведь одного эксперимента недостаточно для хорошей поэзии.

Сюрреалисты, которые собираются каждый четверг в кафе «Монмартр», в подавляющем большинстве принадлежат к старшему поколению, причем это исключительно мужское общество — мне даже кажется, что они сидят за столом в том же порядке, что и двадцать лет тому назад, только бороды у них уже седые. Жаль, ведь мне близки и эксперименты, и сюрреализм. А кафе «Фра» принято воспринимать в контексте формально утонченной поэзии.

Где мое место, думаю, можно будет сказать уже после следующей книжки, пока что, кажется, я заинтересовала читателей и критиков отголосками других поэтических традиций, своеобразной незнакомой мелодией.

— Сейчас очень распространены дискуссии о «заангажированной» и «незаангажированной», «чистой» поэзии (собственно, в значительной степени они возвращают нас в контекст ХІХ и ХХ веков). Конечно, в Украине они имеют особое, более болезненное звучание. А как ты смотришь на эти вещи?

— Во-первых, я думаю, что чешская ангажированная поэзия и поэзия украинская — это разные вещи, два разных контекста. В Украине теперь писать ангажированную поэзию — вполне естественно, ведь страна переживает сложные и динамичные времена, идет война. Но о какой бы стране мы не говорили, само явление ангажированной поэзии часто страдает избыточным пафосом, сентиментальностью и штампами. Мол, поскольку это такая серьезная тема, тогда зачем здесь морочиться с формой. Подобная поэзия чаще всего либо призывает, либо оплакивает, либо сетует. Если с первой функцией поэзии я еще могу как-то смириться, то вторая и третья для меня абсолютно чужие, по крайней мере, на данный момент. Я не люблю поэтов и поэзию, которые жалуются или ноют, но я люблю поэзию, которая стремится изменить мир.

— Как выпускница русистики и компаративистики, ты переводишь с русского, польского и украинского. Над чем работаешь в настоящий момент, кто твои «литературные пассии»?

— Недавно закончила перевод книжки Олега Криштопы «Украина в масштабе 1:1» и решила отдохнуть от переводов. А если чем-то и займусь, то, вероятнее всего, это будут стихотворения.

— На одном из твоих героев можно было бы остановиться детальнее — Иосиф Мандельштам. Одна из твоих книг — «Иосиф движется на юг»(Osip miri na jih) имеет прямую соответствующую аллюзию. Кто для тебя этот поэт? Почему он? Какие (мета) физические нити вас связывают?

— Пушкин, Мандельштам и Бродский — это моя поэтическая святая троица, по-видимому, именно в такой последовательности. Мандельштам мне кажется наиболее идеальным поэтом, у меня похожее восприятие жизни, похожие темы, мне очень нравится ритм его стихотворений. Он может бесконечно писать об Армении, зная, что не может туда попасть, и к тому же у него Армения стояла на месте Палестины, куда для него уж точно двери были закрыты. Но герой моей поэмы не сам поэт, а птичка по имени Иосиф, которая живет в клетке в пражской квартире и «любит слова больше, чем овес». Вероятно, в прошлой жизни птичка Иосиф была поэтом, поскольку видит странные сны, много разговаривает, философствует о движении и недвижимости, и мечтает о том, что однажды сорвется с места и полетит. А скажите мне, куда лететь осенью, если не на юг?

— Что знает простой чешский интеллигентный читатель об украинской литературе, в частности современной. И меняется ли, улучшается со временем это знание?

— Мне кажется, чехам в этом плане повезло, украинскую литературу здесь переводят, проходят презентации, приезжают поэты и писатели. Вышло несколько антологий украинской литературы. В прошлом году целый фестиваль «Месяц авторских чтений» (Mesic autorskeho cteni) был посвящен украинской литературе. Есть много хороших переводчиков и организаторов культурных мероприятий и вообще энтузиастов-украинофилов. Возможно, когда-нибудь о наших днях напишут что-то как о золотых временах украинской литературы в Чехии.

— Совсем недавно ты посетила Киев, в рамках событий фестиваля «Киевские Лавры» прозвучали переводы твоих стихотворений в украинском варианте. Как ты чувствовала себя в одном из твоих родных городов? Что современный Киев тебе дал, а над чем заставил задуматься?

— Я очень много ходила по городу, и у меня в голове сложилась неплохая карта местности. Точнее, возобновилась. Увиделась со старыми друзьями, которые успели поседеть и обрасти детьми и внуками, а также обрела новых друзей. Это была прекрасная неделя, но я не собираюсь о ней писать стихотворения, ничего хорошего из этого точно не получится, было бы слишком сентиментально.

А недавно написала рассказ о Киеве, в котором описала кафе, где сидят киевские хипстеры в вышиванках и пьют кофе из чашечек с портретом Шевченко, я была удивлена, сколько в Киеве открылось подобных заведений.

К Киеву у меня очень трепетное отношение. У меня есть несколько друзей с похожей историей, которые также в раннем детстве выехали из Киева в Чехию. Но, насколько понимаю, у меня единственной осталась крепкая связь с городом, это, безусловно, связано с историей моей жизни. Киев для меня магический город, где все началось, куда я периодически возвращаюсь, где произошло самое важное, самое хорошее и романтичное в моей жизни, своего рода Иерусалим над Днепром.

— И какие впечатления от украинских литературных мероприятий?

— Мне было очень приятно выступать вместе с украинскими поэтами. Но в качестве зрителя, я была всего на нескольких мероприятиях. Должна признать, что мне более близки камерные события, на которых выступают один-два поэта. Огромное удовольствие я получила от выступления Григория Семенчука и Ulrike Almut Sandig. Очень бы хотелось услышать их и у нас в Праге.

— Что бы ты посоветовала украинским читателям (и переводчикам, конечно!) из современной чешской поэзии?

— Я уже назвала нескольких любимых чешских современных поэтов, это Радек Фридрих, Адам Борзич, Якуб Ржегак, также мне нравятся стихотворения Марии Щастной, жаль, что ее последняя книжка вышла много лет тому назад. Ивана Верниша я для себя открыла благодаря украинскому переводу (речь идет о книге «Прогулка вокруг пивоварни», которая недавно появилась в переводах Ирины Забияки и Олега Коцарева. — Ю.С.). Теперь и он стал моим любимым поэтом. Также всем советую почитать словацкого поэта Ивана Штрбку, представителя группы с романтичным названием «Одинокие бегуны». А еще у меня много просто любимых «одиночных» стихотворений, к которым я возвращаюсь. Каждый поэт, даже очень посредственный, может написать гениальное стихотворение.