Эней незолотой эпохи

В своей «литературной школе» — видеокурсе на YouTube — мастер рассказа Джойс Кэрол Овтс называет главным врагом писателя внешний «шум», который его / ее отвлекает, перерывы, которые приходится делать, и, как следствие, потерю концентрации.

Из своего скромного опыта могу подтвердить, что это горькая правда. Но тогда тот же враг должен быть и у читателя. Просто если смотреть на литературу и чтение как на игрушку, а не как на передачу опыта, то невнимательность читателя — это его проблемы. Ну, а невнимательность критика? Чем оборачивается она? Мне бывает трудно понять, почему украинские и иностранные книги, которым поют дифирамбы, меня не трогают и оставляют ощущение неуклюжести и художества. Возможно, я читал невнимательно? Так или иначе, «Сліди на дорозі»  Валерия Ананьева я читал хоть и с некоторым опозданием, но внимательно. Не более внимательного читателя, чем переводчик, а здесь я был в роли если не переводчика, то его (точнее ее) консультанта по армейским и постсоветским реалиям и просеивал текст через себя почти так же, как если бы переводил сам.

И вот мне так же трудно понять, почему об этой книге — собственно, как и о всей российско-украинской войне — украинская критика уже третий год упорно молчит.

Единственный известный мне отзыв профессионального критика на роман начинается с несколько неожиданной упрека: «Следующую книгу этого обзора я начала читать, когда узнала, что ее автор, фронтовик Валерий Ананьев, если верить его собственному утверждению [курсив мой — С.С.], за пять месяцев продал 10 тыс. экземпляров романа «Сліди на дорозі». Для сучукрлита это много». Это — Татьяна Трофименко полтора года назад. Для «сучукрлита» много, а для сорокамиллионной Украины? Далее ведущий харьковский критик пренебрежительно бросает: «Довольно стандартная 300-страничная документальная повесть о жизни... простого украинского парня». Простого? «Дівчино, вишли листа, моя адреса проста...»

— Як ти вважаєш, скільки ти коштуєш? — я зробив паузу.

— Я не маю грошей.

— Я не пропоную тобі відкупитись. Ти або помреш сьогодні вночі, або завтра зранку тебе повезуть у штаб бригади на допит. Гіпотетично: яка твоя ціна?

— Я не розумію.

— Ну, за яку суму ти був би готовий... не знаю... зробити щось принизливе, негідне.

— Я не хочу.

— Чого ти не хочеш?

— Не хочу помирати.

— Розумію тебе. Я не боюся смерті, але помирати теж не хочу. Жити класно. Щодо ціни... Я для себе виробив таке правило: людина коштує рівно стільки, скільки готова вкрасти. Ось узяв хтось хабар на мільйон гривень, значить його ціна мільйон. Про тих, хто готовий продатися за менше, взагалі мовчу. Хоча... різниця між ними досить умовна. А ось якщо ти ні за які гроші не готовий продатися, значить, ти безцінний.

Это — отрывок из разговора героя с пленным предателем из местных, который длится семь страниц, а вся сцена — 15, но они переливаются в сознание читателя так стремительно, что он забывает о времени. Не только потому, что не знает, застрелит герой предателя или оставит жить, а потому, что в этой предельно напряженной, по-моему, центральной в романе сцене каждое слово героя звучит как последнее, как исповедь, хотя это он решает судьбу другого, у него автомат.

Считаю, что не ошибусь, если скажу, что книга Валерия Ананьева — одна из лучших из написанных о войне в украинской литературе (сколько их таких в нашей литературе — тема отдельная). Впрочем, еще больше она о молодом человеке, который в одной из самых суровых школ жизни учится каждый день делать выбор, который стоит того, чтобы за него умереть. Эта история имеет завязку плутовского романа («Моя история начинается осенью 1992 года, когда один парень раз решил не пользоваться контрацептивами...», мне вспомнилось «Начало пути» Силлитоу), продолжается абсурдом «учебки» и первых месяцев войны, как «Ловушка -22» Геллера, иногда очень напоминая героев, отношения, атмосферу — так как тоже за несколько недель до нападения на Перл-Харбор — «Отныне и вовеки» Джеймса Джонса, а в заключительных главах достигает высокого звучания Воннегутовой «Бойни номер пять» и «По ком звонит колокол» Хемингуэя.

Именно с «Бойней» мне ассоциируются такие, например, места:

Коли сидиш довший час на одному місці і кожен день тебе посипають з арти, дах потроху, але впевнено, їде. У полі, де була наша позиція, безперервно дув вітер. Постійний, низький, глухий шум вітру. Мені здавалося, що від нього я з’їду з глузду швидше, ніж від чогось іншого. І дах зривало не у мене одного.

Якось прокинувся в машині від стрільби. Підскочив і став дивитись у триплекс, оцінюючи обстановку. Нічого не зрозумів, довелось вилазити з люка. І тут побачив, як один з наших з надривними криками шмаляє вгору за вітром з періодичними метафорами, що підкреслювали, як він все тут ‘любить і обожнює’. Пізніше у нього з’явилися послідовники, які, крім пострілів у порожнечу, додумалися ще й гранати кидати туди ж. Утворилася ціла секта вітроненависників. Хоча у тих декораціях це не виглядало чимось незвичайним.

Пустота.  Мы еще вернемся к этому образу.

Из того, что все время держало мое внимание: мастерское изменение эпизодов.  Детские воспоминания — отрывки мирной жизни — картины фронтового быта — и вдруг команда «Воздух!» — и рядом погибает твой товарищ.  И снова ты знаешь, что именно так работает солдатская психика: то спасаясь в прошлом от абсурда и ужаса, то вспоминая кого-то или что-то, словно в последний момент жизни, потому что последней может стать каждый следующий.

На войне у меня была игра: пока нас прижигали «Грады», размышлял, с какой частью тела я бы расстался с наибольшим сожалением.  Никак не мог определиться.  Однако что касается чувств, был убежден на сто процентов: никогда бы не хотел потерять слух.  Пусть все покроется сплошной тьмой и утратит запах, только бы музыка не исчезла из моей жизни... Важное качество солдата — умение самостоятельно разгружать психику.  И снова вынужден констатировать: эта черта также родом из детства.

Армейские персонажи мне, несмотря на службу в совершенно других обстоятельствах, были почти как родные, для (пост)советской армии просто архетипы: недвусмысленный, хоть и с садистскими наклонностями, Старшина, матерящийся и глуповатый Замполит, насквозь коррумпированный Финансист, но узнаваемы они именно потому, что выписаны ярко.  И, уже на фронте, Командир — такого комроты, которого искренне уважали солдаты и (в частности именно за это) не любило начальство, я знал.

Сдержанно-романтическая, целомудренная линия любви... Человечность, которой непросто, как и человеку, выжить на этой причудливой войне (но она выживет — и не раз скажет свое слово). Герой вызывает невероятную симпатию.  Критики, вы не соскучились по положительному герою в украинской литературе?  Я соскучился.

И это Bildungsroman, роман воспитания — да, в страшной и, пожалуй, самой эффективной из школ (в которой, заметим, и плата самая большая).  Воспитывают даже не эпоха / время / события, начавшиеся еще до 2014-го.  Ананьев пишет об этом откровенно: «Здесь речь идет не о войне, а о том, как я ошибался и какой выбор сделал.  Даже не так: выбор сделал не я, выбор делал мой опыт.  Каждая черта моего характера, каждая способность и навык были сотканы самой жизнью — исполнительным пауком, который плетет иллюзию выбора».

Ведь, несмотря на голые обстоятельства, в свои 20 лет будущий десантник Механ, с его небезоблачным детством в депрессивном городке, запросто мог оказаться не в армии и на фронте, а в тюрьме, и тогда его опыт школы жизни был бы, скорее, его индивидуальным достоянием,  со значительно меньшей общественной ценностью.  Ананьев убедительно показывает, почему этого не произошло.

Уже год прошел с тех пор, как я покинул родной дом и связал свою жизнь с армией.  Все это время имел возможность наблюдать за жизнью старослужащих и офицеров, и меня пугала перспектива стать на них похожим.

Шаг за шагом он анализирует изменения, происходящие с его героем.

Я дрался один-два раза в месяц.  Мне нравилось.  Отношение ко мне изменилось очень заметно.  Я начал превращаться в пса.

И именно это делает «Следы на дороге» не «еще одной книгой о войне», а рассказом о человеке на войне и романом воспитания не только автора / героя, но и читателя.

Современная война как никогда требует от солдата думать самому, чтобы выжить и победить, и полагаться на собственные знания и умения, а не на правильность приказов.  Современное же общество («мирное») демонстрирует все большую готовность делегировать принятие решений Искусственному Интеллекту.  Что намного страшнее добровольного подчинения Сталину или Мао, ибо те имели свой ресурс, деградировали и умирали, а ИИ учится и прогрессирует, и день, когда он сделает рабами недавних властителей, может быть не за горами.  Успехи войны против Украины куются на информационном фронте, ее нетотальный характер делает труд кузнеца легким и веселым.  Чего стоит, скажем, эпизод, когда солдаты соседнего подразделения, услышав, что на их позиции готовится атака, вызывают (заказывают по телефону) автобус, чтобы удрать по домам.  «Мы больше не какие-то загадочные души, — напомнил в Давосе-2020 израильский философ Юваль Ной Харари, — мы животные, которых можно «гекнуть», сломать».

Следовательно, не только знания и умения.  Книга важна для «мирного» читателя тем, что показывает, как совсем молодой человек учится сам принимать моральные решения, а не «чтобы выжить», и подает пример другим.

До войны я давал взятки.  Практически за каждый свой отпуск мне приходилось подкидывать денег командирам.  И знаешь, я ненавижу себя за это.  Из-за этого... и не только... чувствую свою вину за то, что происходит.

Война меняет все.  Она дает в руки оружие.  Это уже не взятки.

Любовь — это главный барьер, который не дает выйти за пределы человечности, и единственное, ради чего действительно стоит быть свободным.

При том, что герой осознает свою нестандартность по сравнению с большинством других солдат, и это чувствуется в диалогах с ними, он (и автор) нигде не сбивается на дидактику, и нигде эти простые на первый взгляд мысли не звучат банально.  Наоборот.  Внимательный читатель впитывает их, слыша нутром, что они родились в ситуациях, в которых он, читатель, не хотел бы оказаться.  Подлинность — это свойство, рожденное в ситуациях, в которых ты не хотел бы оказаться.

В незаслуженно забытом, а у нас просто неизвестном фильме 1968 года «Ботинки рыбака» новоизбранный папа римский, украинец, который провел не один год в ГУЛАГе (его играет Энтони Куинн), говорит кардиналам, что их целью должна быть своего рода христианская революция за работу  для всех, хлеб для всех, достоинство для всех, а один из кардиналов отмечает: «Но без насилия».  На что бывший узник ГУЛАГа отвечает: «Извините, но насилие является ответом на ситуацию, ставшую невыносимой».  И рассказывает, что в лагере он воровал. Его слушатели меняются в лице, а он продолжает: «Я воровал хлеб и по крохам кормил своего товарища, которому охранник сломал челюсть.  Я защищал его от охранника.  Я мог бы убить того охранника».  Кардиналы в шоке: они только недавно, и то как-то неожиданно для себя, выбрали этого папу, а он спокойно признается, что нарушал заповеди, и даже убил бы... В то же время они — люди с разным жизненным опытом, но, пожалуй, и близко не с таким, как  у этого удивительного украинца — слушают его как человека, который открывает им, духовникам едва ли не пятой части человечества, страшные тайны бытия.

Украинская литературная критика, которая в последнее время столько написала о постколониальном состоянии нашего общества и литературы, так стремится выйти из него, но не хочет замечать (и тем самым показать обществу хотя бы некоторые) пути для этого, напоминает мне этот кардинальский конклав.

Потому что я не скажу ничего нового: рассказывая свои истории на войне и после нее, Валерий Ананьев и другие писатели-воины не только выдавливают свою боль, горечь, опустошенность из себя, они помогают обществу преодолевать ту идейную и экзистенциальную пустоту, которая образовалась в нем не вчера, а теперь, при отсутствии ощутимой победы в войне и перспектив выйти из нее с честью, грозит поглотить часть даже тех 25%, которым мы еще вчера так удивлялись.

Еще при прошлой власти, читая об очередном водителе маршрутки, высадившем АТОшника, мы спрашивали: как такое возможно? Что привело к такому глумлению? Гибридный характер войны? Олигархический власти? Гнило-либеральной собственный?

Конечно, так бывало всегда. «Кому война ...» Но раньше как-то с этим справлялись. Элиан в «Пестрых рассказах» пишет: «В высшей степени я одобряю тех, кто уничтожает зло, едва оно родилось и не успело еще войти в силу. Так поступил Агесилай, который дал совет без разбора дела казнить всех, кто во время нападения фиванцев посещал какие-то ночные сборища».

В золотом веке человечества было такое понятие — калокагатия. Если коротко, это совокупность черт, делающих из человека гражданина.

Это хорошо понимали в Советском Союзе, хотя и по-своему. Такая книга, как «Жизнь после 16:30» Александра Терещенко, там была бы издана теми же тиражами, что и «Повесть о настоящем человеке», а «Стихам с войны» Бориса Гуменюка без колебаний и смены комиссии присудили бы Государственную премию. Понимал это и Иван Петрович Котляревский. Эней — чем не образец калокагатии для следующих поколений малороссов? И светлой памяти Вера Васильевна Куприенко, наша завуч и учительница украинского языка и литературы в киевской школе №48, тоже понимала, когда вдалбливала нам: «Низ и Эвриал — взаимовыручка в бою», потому что до того десять лет проработала в колонии для несовершеннолетних и знала, какие качества следует воспитывать в мальчиках, и эта формула, кроме «парубка моторного», была единственным, что я помнил еще много лет, пока уже в зрелом возрасте не перечитал «Энеиду».

Я хотел бы, чтобы «Сліди на дорозі» был выдвинуты на Шевченковскую премию, потому что она абсолютно шевченковская по своему духу и написана и о дне сегодняшнем, и — в лице героя — о будущем Украины, а всего этого в последнее время не хватает и номинантам, и лауреатам . Хотел бы, чтобы ее как можно быстрее и, главное, лучше перевели на основные языки мира. А больше всего — чтобы ее прочитало как можно больше украинцев, и внимательно.

Но.

Настоящих героев этой войны единицы, и знают их единицы. Мало у кого из них есть надлежащие награды, поскольку для получения наград нужен не только подвиг, а еще язык, проворный и влажный. Это особенные люди, они естественно справедливы, и это скорее Божий дар, чем черта характера. Рядом с такими людьми действительно начинаешь верить в то, что справедливость существует. Пожалуй, именно таким людям подошло бы собирательное название «неизвестный солдат». Он воюет, потому что так нужно, и погибает, потому что в какое-то мгновение поступает, как человек ... погибает человеком.

Это не значит, что нужно оставаться неизвестным солдатом, а только то, что Валерий Ананьев сделал главное, то, что должен был сделать — написал, с тех пор как писателей начала волновать война и человек на войне. Книга, которая сегодня нужна украинцам и не только им.

Кто-то может спросить, почему все ссылки — к иностранной литературе. Потому что в украинской (ХХ в.) значимых книг о войне было мало, с одной из них у меня не возникло ассоциаций, за исключением «Людини і зброї», и то потому что о необстрелянной молодежи и первых месяцах войны, исполненных боли от бессмысленных потерь и преступного идиотизма командования. Развернул наугад издание 1963-го года. «Еще несколько недель будет держаться Запорожье. Еще на некоторое время отобьют у врага Хортицу, и секретарь ЦК скажет крылатую в войсках фразу: «Чем хвастаетесь? Запорожцы и не сдавали ее никогда!» — и это прозвучит как упрек, о котором они будут помнить всю войну». Это похоже на 2014-й, это по-нашему. В переизданиях 1970-х, наверное, выбросили и это место ... Можно сказать, что «Сліди на дорозі» — это «Людина і зброя», написанная свободным человеком. И без пафоса — но это тоже привилегия свободного человека.

Поэтому закончу еще одной цитатой из иностранного источника.

Восемьдесят лет назад американский критик Клифтон Фадиман писал о «По ком звонит колокол»: «Пока вы читаете, вся жизнь, которую проживают Роберт и Мария [за трое суток, в течение которых происходит действие романа — С.С.], переливается в ваше сознание. и эти три дня и три ночи прибавляются в вашу жизнь, и на странице 471 вы становитесь другим человеком, лучше, чем на странице 1. В этом — единственное мерило первоклассной литературы». Не сомневаюсь, что читатель внимательный и небезразличный будет на странице 376 романа Ананьева человеком лучше, чем на странице 1. Для этого меня совершенно не волнует, что скажет об этой книге украинская критика.

* * *

Эти заметки были уже написаны, когда мне сказали, что в Ютубе Валерий Ананьев отвечает на упреки во лжи со стороны известного писателя, «автора 77 романов и 200 сценариев», и не менее известной издательницы. Нет, на войне Ананьев был, писал не с писательского «ритрита» с видом на Адриатику. А вот книг своих продал много — не могло столько быть, невозможно, самозванец, наглая ложь (последнее — интеллигентнейший синоним, которым оперируют, судя по приведенным скриншотам, эти представители украинской творческой элиты).

Валерий уже дал им достойный ответ, и я лишь хочу поделиться несколькими ощущениями. Меня поразило не только «почему?» (зависть к тиражам? любви читателей), но и «как» этого абсолютно хамского — как к человеку, который защищал этих двоих на фронте и нигде, насколько я понимаю, не перешел им дорогу на славном укриздатрынке — поведения. А, может, не защищал? Может, у нас разный враг? Год назад многих прибили цифры 75-25 (условно), что процесс идет дальше, глубже и не сводится к политическим предпочтениям, а содержит чисто этическую (и эстетическую) составляющую, можно было видеть на «параде» в День Независимости. Но там не было больших откровений относительно персоналий — сцена хороша тем, что все на виду; а тут ... На мгновение мне показалось, что я во Дворце «Украина», у микрофона Поплавский, а вокруг тысячи таких же поплавских тоже делают ручкой и мурлычут о крапиве, и, кроме них, в главном зале страны никого нет. К счастью, есть и те 30 тыс. читателей, которые так бесят упомянутых персонажей — тому подтверждение.

А тогда ... Продолжайте штамповать свое чтиво, только не кричите о патриотизме; издавайте переводную беллетристику за средства иностранных посольств, только не распространяйтесь о позорном состоянии «укрсучліту». А главное — не беритесь выгонять писателей-фронтовиков из маршрутки украинской литературы. Во-первых, они заплатили за проезд сполна; во-вторых, эта маршрутка вам не принадлежит.