«Если бы все много читали, у нас было бы другое государство»

Теодозия Заривная родилась на Тернопольщине. Она — автор пяти поэтических сборников и семи прозаических книг. Пишет также драматические произведения. Недавно на страницах «Дня» шла речь о книжном проекте Литературного агентства «Банковая, 2» (№ 82, от 7-8 мая э. г.) Роман Теодозии Заривной «Полювання на птахів небесних» — один из тех, которые увидели благодаря ему мир. В продаже произведения, к сожалению, нет: оно поступило  лишь в книгосборники. В читальном зале одного из них в Киеве и состоялась наша встреча с Теодозией Заривной. А среди книг — и речь о книгах.

— Теодозия, если бы тебе пришлось вдруг сократить свою библиотеку до десятка экземпляров, что оставила бы?

— Всегда нужно делать поправку на время. Когда происходят какие-то трагические события, которые изменяют и угол зрения, и образ жизни, то одни современные книги начинают казаться тебе неинтересными, другие  вдруг приобретают вес. Кроме того, список любимых произведений, изменяется в зависимости от возраста и от случая: не все можешь прочитать, не обо всем услышишь, то есть собственные вкусы — это тоже переменная величина. Возможно, это будут книги, каждая из которых мне очень нравились в свое время. Среди них, наверное: Меша Селимович с романом «Дервиш и смерть» и Иво Андрич («Мост на Дрине») — за сплав совершенного владения ремеслом и знание человеческой природы, Томас Манн с «Доктором Фаустусом» — за смелость романиста в построении произведения и невероятную эрудицию, Чингиз Айтматов («Рябой пес, бегущий краем моря») — за масштаб страданий маленького человека, Иосиф Бродский (стихотворения и эссеистика) — за расширение горизонтов в синтаксисе и за блестящий  анализ поэтических текстов; Джон Стейнбек («Гроздья гнева») — за отвагу изобразить безграничность человеческого горя на фоне американской дороги № 66; Айрис Мердок («Черный принц») — за умение передать все самые тонкие нюансы в изображении любви, Александр Ильченко с книгой «Козацкому роду нет переводу, или Мамай и Огонь-Молодица» — за блестящий стиль (такие длинные-предлинные предложения, их, кстати, также успешно использовал Павел Загребельный) и большую любовь к фольклорной стихии.

Отдельно следует добавить к этому списку «Журнал» Тараса Шевченко — за открытие автора как человека, иногда другого, чем нам преподавали в школе, в университете, в знаковых монографиях и биографических книгах. Широта трактовки его произведений, которая изменяется в зависимости от времени и угла зрения и умножается в геометрической прогрессии перед новыми датами, стелется широким шлейфом и живет собственной жизнью, отдельной от стихотворений поэта. «Журнал» немного восстанавливает равновесие между произведениями Великого Кобзаря и его продолжением за их пределами.

И в конечном итоге — «Библия». Теперь в моей электронной книге есть ее перевод, который сделали П. Кулиш, И. Пулюй и И. Нечуй-Левицкий.

Нужно также вспомнить хоть некоторые произведения, поразившие построением повествования: «Місто»

26-летнего Валерьяна Пидмогильного, «Будинок вдів» Аскольда Мельничука, «Листя землі» Владимира  Дрозда, «Трактат про лущення квасолі» Веслава Мисливского, романы Робертсона Дэвиса, Отара Чиладзе... А еще стихотворения Дерека Уолкотта. И это, конечно, лишь маленькая капля в море.

Кроме того, я люблю философские и исторические труды, литературоведческие книги и эссеистику, в частности произведения Б. Рассела, М. Мамардашвили, Х.-О. Гассета, У. Одена, С. Зонтаг, Дж. Фаулза, М. Бредбери, Ю.Шевелева, И. Лисяка-Рудницкого, Ю. Барабаша, С. Павлычко, Р.Харчук, М. Рябчука, Я. Грицака...

— В юности, молодости читала ли книги, запрещенные режимом? Какие именно?

— Конечно, окончить филфак Львовского университета и не читать того, о чем все говорили, невозможно. Я помню свою фольклорную практику в Кобеляках, когда увидела в витрине книжного магазина уже изъятую из библиотек и магазинов «Чашу Амріти» Олеся Бердника, то же случилось с книгой «Меч Арея» Ивана Билыка. Тогда же списки неблагонадежных пополнил «Собор» Олеся Гончара в красно-черной суперобложке, который тайно передавали друг другу. Тех книг было немало, сейчас уже всех и не вспомнишь: как только заканчивалась история с одной, начиналась с другой.

— В советские времена была недоступна достаточно большая часть зарубежной литературы...

— Я читаю на польском с ранней юности, даже когда-то была переводчиком спектаклей Варшавского Народового театра, сейчас бы на такое уже не решилась. Поэтому многое находила в книжных магазинах «Дружба» в Киеве и Львове. До сих пор имею достаточно большую библиотеку мировой классики на польском языке. В 17 лет, помню, меня очень поразила книга Эльжбеты Джевинской «Агнешка». Недавно, когда захотела разыскать хотя бы какие-то сведения о писательнице, то не нашла о ней ни строчки в интернете. Никто ее не помнит. И это большой урок для литературных амбиций — время в действительности неблагодарно ко многим талантливым людям.

— Какие книги сегодня на рабочем столе?

— Читаю сразу несколько вещей: роман Щепана Твардоха «Морфий», трехъязычный сборник польских стихотворений «Прикосновение надежды» (в переводе Василия Назарука), посвященный нашему Майдану, роман Яана Кросса «Императорский безумец» и талантливые пьесы молодого молдавского писателя Думитру Круду.

— Как думаешь, могут ли когда-нибудь библиотеки вообще исчезнуть с лица земли, потому что ими никто не будет пользоваться?

— Разве что в страшном сне. Больно слышать, что многие книгосборники закрываются (в частности, и когда-то дорогая мне библиотека Национального телевидения). Все это от нелюбви к книге. Раньше на такие вещи рука ни у кого не поднимались. Даже советская власть понимала значение книги для своего государства и для своего гражданина. Конечно, с другой целью. Но это понимание нужно было бы сохранить. Прошлым летом попала в маленький городок Грац в Австрии. Там как раз проходила акция в поддержку библиотек. Вся центральная площадь была заставлена книгами: в шкафах, на прилавках, на тротуарах. Если бы мы все, от восхода до заката, много читали, у нас было бы другое государство, мы бы не имели тех проблем, которые сейчас имеем.

Время от времени бываю на писательских встречах в библиотеках на своей Тернопольщине, а также в Киеве. Иногда приходится ездить в Национальную библиотеку Украины им. В. И. Вернадского, чтобы прочитать новые романы своих коллег, особенно, если произведения выходили мизерным тиражом или я что-то пропустила.

— А как обстояло дело с писанием во время баррикад?

— Томас Манн в «Докторе Фаустусе» сказал приблизительно так: «Я далек от того, чтобы отрицать серьезность искусства, но в серьезный момент искусством брезгуют, способность к нему пропадает...». Ведь если все время видишь одни и те же страшные картины, то кроме паралича мысли, ничего не чувствуешь. Таким образом можно спасать разве что свою психику или просто зарабатывать текстами на жизнь... Мне в такие моменты писать сложно. Но есть люди, которые это могут делать.

— Что думаешь о событиях сегодняшнего дня?

— Каждая наша потеря на Востоке парализует и ввергает в отчаяние. Хочется, чтобы это закончилось раз и навсегда. И, как правило, ни писать, ни что-то делать я не могу. Но хлеб должны печь и полоть огороды тоже, и автобусы водить, и поезда.  Конец света пришел в отдельные семьи, которые потеряли родных, но он не должен наступить во всей стране. Как бы ни было трудно, каждый из нас в идеале должен делать свою работу, чтобы процесс продвижения в Украине стал необратимым. Война была наименее ожидаемой с точки зрения нашего времени — начала ХХІ века. Но в то же время война была наиболее ожидаемой под обзором исторических уроков для пограничья между Западом и Востоком. А еще при полной измене режиму и деморализации общества. Оказалось, что лгали не только людям, но и Богу. За деньги можно было продать все — от ближнего до Родины. Что уже говорить о таких «пустяках», как честь и совесть. Возможно, только искусство и способно что-то противопоставить этому реальному миру, который подстерегает человека во всех точках его пребывания. Я далека от того, чтобы верить, что оно спасет мир, но существенно изменить все же может. Нужно, чтобы об этом помнили люди, которые обязаны иметь государственное мышление, занимая ключевые должности.

Я читаю сейчас эссе И. Лисяка-Рудницкого «Україна між Сходом і Заходом» (серия «Бронебійна публіцистка» из «Библиотеки газеты «День». — Ред.), где он говорит, что Украина на протяжении истории пыталась соединить в себе два мира — греко-византийскую и западную культуры. Эту историческую миссию полностью осуществить ей не удавалось ни разу. Вероятно, настоящее снова ставит перед ней эту задачу.