Григорий ГУСЕЙНОВ: Никакая власть не запретит писать

На нынешнем Львовском форуме издателей Григорий Гусейнов — писатель, журналист и главный редактор литературного журнала «Курьер Кривбасса» представил свою новую книгу. Это трехтомное собрание документальных эссе, посвященных разным деятелям нашей культуры — от семьи Нарбутов до поэта Вышеславского, так или иначе связанных с югом Украины и путешествиями автора, — под названием «Нетронутые снега». Хороший повод поговорить о культуре, писательстве, памяти...

— Господин Григорий, как возникла идея издать трехтомник «Нетронутые снега»?

— Конечно, такая большая книга не могла появиться и придуматься быстро. Я давно и много писал о своих путешествиях, в которых искал не только «туристические» впечатления, но и информацию о разных интересных людях, важных моментах, которая у нас, к сожалению, мало кому известна. А потом решил объединить пятнадцать таких эссе, пятнадцать путешествий в книгу. Однако оказалось, что это совсем не простая механическая работа — тексты пришлось практически переписывать заново.

— «Нетронутые снега» поражают количеством, огромным массивом интересных фактов. С одной стороны, это — очевидный плюс, а с другой — факты вообще бесконечны, и автору приходится как-то ограничивать их, искать момент, где надо остановиться...

— Да, это действительно интересно, но опасно. Помню, в Кировограде был некий слесарь Ильин — вроде бы простой себе человек в кирзовых сапогах, но на самом деле совсем необыкновенный. У Ильина было два частных дома, и все они были полностью заполнены коллекцией антиквариата. Там можно было найти все, что угодно — от совершенно раритетной к тому времени книги Яворницкого о запорожских казаках до яиц Фаберже. Ильин был в курсе насчет, кажется, любой старинной вещи во всех соседних городах и селах и постоянно пополнял свою коллекцию. Дома у него практически не было жизненного пространства, только какая-то маленькая щелка между экспонатами, чтобы спать. Конечно, он никого не пускал домой, так как боялся краж, а когда умер, значительная часть коллекции моментально куда-то «испарилась». Так вот, чтобы не стать таким маниакальным коллекционером старины без пределов и смысла, надо действительно уметь остановиться. Лично я делаю это тогда, когда ощущаю какую-то опустошенность, пресыщенность темы. Тогда знаю: об этом писать больше не стоит.

— Истории из книги вы называете путешествиями. Пишете ли в путешествиях?

— Я пишу почти везде, даже в отелях. Правда, где-где, а до сих пор не приходилось писать в кофейне. А в молодости у меня была такая мечта или фантазия. Тогда как раз были популярны воспоминания Ильи Эренбурга, где он рассказывал, как в Париже писал в кофейне. Собственно, он просиживал там целые дни, так как заказывал кофе, а денег у него не было — и потом ждал, чтобы кто-нибудь из знакомых помог ему оплатить заказ, иногда ждать приходилось долго. А я потом попал в Париж, но там уже было не до сидения и писания, Париж требовал, чтобы мы все время бегали, смотрели и запоминали. Мне все равно, где писать, лишь бы это был город с его ритмом, энергетикой и суетой. А вот в селе я никогда не пишу, там я лишь собираю разные впечатления, ощущения, картины.

— То, что вы говорите, и не только в этой книге, об условно южной части нашей страны, постоянно напоминает мне об одной мысли. Если политико-социологически принято считать, что Украина делится на запад, восток и центр, то в сфере культуры, литературы, очевидно, актуальнее раздел на юг и север. Ведь, как мне кажется, Львов, Киев и Харьков, например, литературно ближе друг к другу, чем каждый из этих городов — к Одессе, Николаеву или даже Днепропетровску. А как вы думаете?

— Совершенно согласен. Я тоже думал об этом. Конечно, задумывался и о причинах такого явления и сформулировал для себя объяснение. Возможно, дело в рельефе, географии. На севере везде в большей или меньшей степени присутствуют леса и горы. Даже если это лишь лесостепь и невысокие холмы, они все равно создают более или менее защищенный, уютный рельеф. А на юге, в степях, все совсем по-другому: здесь человек обычно один-одинешенек среди огромного открытого пространства и испытывает совсем другие ощущения — больше страха, недоверия, хотя и дышится свободнее. Это ощущение хорошо передал Винниченко, когда даже собственная тень вызывает подозрение. В результате — определенная самоизоляция, хуторянство и замкнутость. И писатель из Днепропетровска обычно представления не имеет о литературных процессах, происходящих, предположим, в Кировограде. Это, конечно же, неизбежно приводит к обеднению. Особенно когда накладывается на вообще невнимательное отношение к культуре, присущее нашей стране. Вот, например, как-то я поехал в Одессу, чтобы узнать о пребывании там Марка Кропивницкого. У него в Одессе произошло горькое разочарование — по случаю своего юбилея он решил провести там бенефис, на едва не последние деньги нанял Оперный театр, а людей пришло совсем мало. А еще перед тем он работал в Одессе, то есть должно было быть минимум десяток адресов, связанных с Кропивницким. И когда я пришел в музей, оказалось, что никто ничего не знает не только о том, где и что там делал Кропивницкий, а не знают даже адресов и названий тогдашних театров.

— А что скажете о современной литературной ситуации в Кривом Роге?

— Кривой Рог в литературном плане очень скромный. Но я не думаю, что это — трагическая ситуация. Наверное, у каждого города есть какая-то своя функция, миссия. И Кривой Рог в этом смысле является городом, где добывают руду и занимаются металлургией.

— Наверное, общим мнением является то, что редактируемый вами «Курьер Кривбасса» — одно из самых серьезных литературных изданий страны, где более или менее уравновешенно представлены разные стили, концепции, школы и направления. Как удается выдержать баланс?

— Действительно, наше разнообразие признают все. Но не все считают это преимуществом — в свое время в «Літературній Україні» написали, что журнал «похож на помойную яму». Я сначала переживал из-за этого, а затем перестал. На самом деле, мое участие в создании баланса стилей письма и идей минимально, я лишь пытаюсь отбирать талантливых авторов для журнала, а у талантливых людей всегда разные взгляды, настроения, интересы и предпочтения — тем они и интересны.

— Сейчас часто обсуждают уровень украинских переводов и переводчиков. А ваши впечатления как редактора — ситуация улучшается или ухудшается?

— Однозначно улучшается. Последние лет так пять стали переводить лучше. И, кстати, «Курьер Кривбасса» все больше журнальной площади отводит именно на переводы, и мы планируем продолжить эту тенденцию. То есть, конечно, проблемы есть, далеко не все переводы удачные, и переводчиков мало, но по сравнению с предыдущими годами в целом есть прогресс. Даже взять тот простой факт, что нынешнее поколение писателей в целом, в массе лучше и больше знает иностранные языки, чем предшественники. Взять, например, так называемую львовскую женскую школу поэзии — Ирину Старовойт, Елену Галету, многих других, они все знают по нескольку языков, и это очень важно для культурного обмена, для повышения уровня нашей литературы. Я бы сказал, что это определенная ступень и определенный шанс.

— Кстати, о шансах. Многие считают, что драматические изменения в украинской политике последнего года могут привести и к культурному упадку. Согласны ли вы с этим?

— Конечно, такие опасения имеют под собой почву. А с другой стороны, по крайней мере, если говорить о литературе, творчестве — это абсолютно параллельный к политике процесс. Они прямо не связаны, и никто, никакая власть не запретит человеку писать, а в новейших коммуникационных условиях и читать никто не помешает. Тем более, те люди, которые создают политические проблемы, они же все равно не читают, и слава Богу! Да и мода на литературу едва ли вернется вместе со стотысячными тиражами, а значит, вряд ли будут стимулы ее всерьез «приструнить».

— Что сейчас пишете или планируете написать?

— У меня мечта — хочу написать повесть о жизни подростка в оккупированном немцами Кривом Роге. У меня есть дневник 1941—1943 годов одного мальчика, который стал потом художником, и воспоминания одного эмигранта о том же времени. Сюжеты, которые там есть, планирую использовать в своей повести. Но это не будет повесть о политике, партизанах, боях — нет, это будет рассказ о будничной жизни в небудничной ситуации, среди голода, опасностей и унижения, о том, что и в тех обстоятельствах жизнь продолжалась.