Мир, который оказался пузырем

Среди писателей, посетивших Украину во время Книжного Арсенала, — постоянный гость украинских фестивалей Звонко КАРАНОВИЧ из Сербии. Поэт, прозаик, харизматичный человек с «антисистемными» взглядами. Непосредственным поводом приезда Карановича стал выход украинского перевода его романа «Три картины победы» в переводе Зоряны Гук в издательстве «Комора». Это часть трилогии «Дневник дезертира», которая рассказывает о жизни трех молодых людей из своеобразного «потерянного поколения» в сербском городе Ниш на грани ХХ и ХХІ веков. В частности на фоне балканских войн, к которым (как и к патриотической риторике) герои Карановича чувствуют недвусмысленное отвращение. Субкультура, будничность, поиски себя в реальности, которая меняется не в лучшую сторону, любовные приключения... Все это Звонко Каранович изображает колоритно и с достаточно мрачной иронией. Есть здесь и особенно интересные сейчас для украинских читателей сцены войны. Разговор с сербским писателем получился довольно длительный: Каранович — интересный и вдохновенный собеседник. В его словах вы найдете немало предостережений, мыслей и воспоминаний, которые просто стоят внимания, несколько неожиданных и противоречивых тезисов (скажем, о Югославии 1970—1980-х как о прогрессивной стране). А еще, наверное, заметите, насколько этот уже давно не юный человек остается неким «рок-н-ролльным романтиком». Может, именно поэтому, как он говорит, читатели по-настоящему верят в его персонажей, а иногда даже хотят с ними пожениться?

«СУЩЕСТВУЕТ СТЕРЕОТИП, ЧТО СЕРБЫ — ПЛОХИЕ РЕБЯТА»

— Пан Звонко, говоря о Балканах и Сербии, нельзя, к сожалению, не вспомнить многие стереотипы, связанные с вашими краями, — от вдохновленных фильмами Кустурицы представлений о радостном музыкальном балагане до образа сплошных военных преступников. Как с ними справляется сербский литератор?

— Это глупые стереотипы. Стереотипы вообще — это примитивные отрывки мнений, которые тиражируют СМИ, стереотипы имеют только два цвета — черный и белый. А задача писателя — показать все оттенки человека и его души. Есть стереотип, что сербы плохие ребята; надеюсь, я своими книгами, да и другие писатели — разрушаем его. Хотя приходится и далее с подобным встречаться, в частности в Западной Европе.

— Что для вас война как для человека и как для писателя?

— У меня в жизни произошло такое несчастье, что я был в военной форме 72 дня на войне, которая длилась 72 дня. Имею в виду войну в Косово. Сцены войны, описанные в книге «Три картины победы», — это мой личный опыт. Принимать участие в войне — это одно из самых страшных ощущений, ощущение бессилия. Как человек я бы никогда и никому не пожелал иметь такой опыт — стрелять в своих братьев и сестер. Но с другой стороны, война — это естественное состояние человека. Человек невозможен без агрессии. По словам известного философа, человеческая цивилизация за последние две тысячи лет не прожила ни одного дня без войны. И поскольку война является частью нашей жизни, она дает очень много материала для писателя. Я не хотел писать о войне, предпочел бы вообще избежать этой темы, но она стала таким ударом, что я просто должен был написать.

— Может ли литература лечить раны, нанесенные войной?

— Писание между прочими функциями имеет и функцию терапевтическую. Терапевтическую для самого автора. Но и для читателя тоже, в конце концов, опыт героев книги может оказаться для него полезным. Мне на войне помогало то, что там много времени подумать о многих вещах, о любви, о жизни, о смерти, об отношениях с близкими людьми. Самая большая проблема войны — это время. Время, которое никак не проходит. Когда мы имеем много времени, начинаем задавать себе вопрос: кто я, что я? Порой даже слишком много вопросов для человека, который живет в современном быстром мире, где он определенным образом отдаляется от себя. Такие вопросы задавал себе мой герой, они привели к его пробуждению, и со мной это тоже произошло.

«ЮГОСЛАВИЯ В 1870-Х И 1980-Х БЫЛА ПРОГРЕССИВНОЙ СТРАНОЙ»

— В вашей трилогии в каждой книге действие происходит в той же среде, в том же городе Ниш, в то же время, хоть и с перспективы разных персонажей. Почему вы решили так сосредоточиться во времени и пространстве?

— Это очень важно. Я изобразил космополитичных молодых людей из Сербии, которые в 1980-х годах слушали зарубежную музыку, путешествовали, учились в университетах. И то, что произошло в 1990-х, просто стерло их с лица земли — когда в Сербии началось националистическое безумие (речь о событиях времен распада Югославии и пребывании при власти в Сербии режима Слободана Милошевича. — О.К.). Они были лучшими представителями этого общества, они были проевропейски настроены. Эти люди шли в ногу со временем, а общество хотело идти назад, к архаике. Каждый из них является отдельным универсумом, имеющим свою жизненную историю. Изображая их, я также хотел показать как можно больше прослоек тогдашней субкультуры.

— История «поломанных» поколений хорошо понятна в Украине. Для таких людей, как я понимаю, и в Украине, и в Сербии в те годы очень важны были рок-музыка, западная литература, битники...

— Рок-музыка сыграла сверхважную роль для людей, которым было тогда по 17—18 лет. Югославия в 1970-х и 1980-х была во многом прогрессивной страной, и, например, новый альбом Дэвида Боуи появлялся здесь в тот же день, что и в Лондоне или Нью-Йорке. В книжных магазинах были переводы всех западных книг. Но то, что было самым главным — это путешествия, молодые югославы могли свободно путешествовать по Европе и вовсе не отличались от своих ровесников с Запада. Это поколение, к которому принадлежу и я, думало, что так будет и в дальнейшем, что жизнь — это некая прогулка и что ничего страшного с нами не случится. Не было важно, кто какой национальности — то ли ирландец, то ли американец, то ли украинец, мы приглашали всех к себе домой, путешествовали автостопом и наслаждались жизнью. Но потом мы испытали поражение. Я считаю, что это поражение испортило, сломало, перечеркнуло мою жизнь, она пошла ошибочной дорогой. Название «Дневник дезертира» показывает, что эти трое героев не захотели принимать участие в националистическом безумии, наступившем в Сербии в 1990-е. Они не дезертиры из войска и из войны, а дезертиры из общества, они были воспитаны на других ценностях и считали, что следует бороться именно за них. Но хоть они и пытались жить отдельно, собственными ценностями, им не удалось миновать ни войну, ни другие ужасы.

— А как такие люди, вымышленные герои этой книги с их ценностями должны чувствовать себя в сегодняшнем обществе с его сверхвысокими коммуникациями, глобализированностью, давлением поп-культуры, новыми войнами и другими общеизвестными чертами?

— Думаю, они в конечном итоге поселились бы на каком-то острове, купались бы и отказались пользоваться Facebook и электронной почтой. Время меняет людей. У меня дома есть 5 тысяч книг, 15 тысяч компакт-дисков. Моя библиотека от Гомера до Пруста, от Хемингуэя до Камю, диски от Битлз и Роулинг Стоунз до Боба Дилана. Но двум моим взрослым дочерям, их поколению это неинтересно, они не слушают такую музыку, не читают таких книг. Поэтому я думаю, что героям моего романа хотелось бы сбежать из такого настоящего.

— О том, что сегодня мало читают, приходится слышать очень часто. А у вас есть представление, как популяризировать чтение?

— Мы часто задумываемся о судьбе литературы, поэзии, о судьбе бумажной книги, но я сомневаюсь, что этим нужно заниматься. Человек всегда будет оставаться человеком, и если ему нужна будет хорошая книга, хороший фильм, хорошая музыка, то он непременно это найдет. А те люди, которые заполняют свою внутреннюю пустоту, сидя по 10-15 часов в Facebook, выискивая что-либо в интернете, все равно по-настоящему не нуждаются в литературе. Для меня очень важно качество читателей. Пусть меня будут читать сто человек, но это будут сто настоящих читателей.

«ГЛАВНАЯ ТЕМА МОЕЙ ПОЭЗИИ — ЭТО ПОИСК СВОБОДЫ»

— Звонко Каранович больше известен в Сербии как поэт. Расскажите о вашей философии поэзии, ее понимании?

— Да, я прежде всего являюсь поэтом, и главная тема моей поэзии — это поиск свободы. Через поэзию, через рок-музыку я всегда стремился найти утешение и вдохновение. В каком-то смысле мои стихи можно назвать своеобразным «балканским ответом» на поэзию битников. И тут символично, что в этом году у меня в Америке выходят переводы стихов, которые я писал 20 лет назад. Писание прозы, к которому пришел позже, тоже стало важным опытом, который повлиял на мою новую поэзию. Если раньше главными были бит, музыка, поиски свободы, то теперь — поиски формы. Форма — это очень важно, определенное разнообразие, и тут я попытался обратиться к сюрреализму. В конце концов — это тоже проявление свободы.

— Вернемся к вашей прозе, к книге «Три картины победы», но и не будем далеко отходить от темы свободы. Читая роман, я обратил внимание на отношение его героев к женщинам. Почему оно такое патриархально-стереотипное и пренебрежительное?

— Это интересная мысль. Мой роман довольно ироничен — его стоит читать, воспринимать именно в ироническом ключе. Я хотел показать, что мужчины, изображающие «мачо», являются таковыми только внешне или хотят такими быть, а в действительности во многом они уязвимы и даже нежны.

— Насколько обстоятельства и реалии ваших романов близки к действительности?

— Все три романа точные. Привычки, люди, география, исторические события. Если я пишу, что какой-то исполнитель приехал в Ниш тогда-то — знайте, что это так и было. Максимально точно хотел изобразить и свое поколение: идентичность, поведение, то, как они слушают музыку, пьют... Там есть клубы, общественные отношения, черный рынок, церковь, армия, полиция, коррумпированная медицина. И трое ребят, которые не хотели смириться с той жизнью, которую им навязывали. Именно поэтому в одной рекламе моих романов сказано: «Они попытались быть свободными в несвободной стране». Они жили по-своему. Конечно, многие их поступки фактически были преступлениями: торговля пиратскими дисками, марихуаной, краденой одеждой, но делали они это не ради обогащения. Они создали свой собственный мир со своими правилами, со свободой, но этот мир был пузырьком — и не мог противостоять истории, войне, политике.

— Какова была реакция на «Дневник дезертира» в Сербии?

— Фантастическая! Я получил десятки писем, так как оставлял свой электронный адрес на каждой подписанной книге. Люди увлеклись борьбой этих ребят, хотели быть на них похожими. Я даже получил письмо от девушки: она спросила, существует ли мой герой по имени Корто в реальности — «Я бы вышла за него замуж». Следовательно, люди поверили моим героям, идентифицировали их с собой.

— Кстати, эти трое главных героев с кого-то конкретного «списаны»?

— У каждого из трех есть что-то от меня. Один, как и я, был владельцем музыкального магазина. У другого — мои вкусы. Третий побывал на войне. Многих других персонажей я взял непосредственно из жизни, и они были от этого в восторге. Скажем, психиатр, который делает ракию из апельсинов — это мой друг. Я, когда писал книгу, спросил его: «Ты не против, что я о тебе напишу? Изменим тебе имя?», А он ответил: « Прекрасно! Пиши настоящее имя!». Когда роман вышел, он накупил экземпляров, всем их показывал и говорил: «Вот, видите, это я!». Людям понравилось быть литературными героями. Кстати, еще один важный герой книги — мой родной город Ниш. Это литературный памятник этому городу, я захотел зафиксировать, каким он было в восьмидесятые и на рубеже девяностых-двухтысячных годов.

«У НАС БОЛЬШЕ ВСЕГО ЧИТАЮТ И ПИШУТ ИСТОРИЧЕСКИЕ РОМАНЫ»

— Можете ли поделиться какими-то интересными тенденциями современной сербской литературы?

— Не тенденция, а константа: в Сербии больше всего и читают, и пишут исторические романы. Я сначала в это не верил, но мой друг, который работает в издательстве, подтвердил. Особенно любят средневековую историю и, представьте себе, даже историю Римской империи — здесь следует сказать, что многие римские императоры родились на территории нынешней Сербии. А еще популярны книги «телевизионных лиц» со страшными тиражами более 50 тысяч. Мама моего приятеля читает такие книги, где телезвезды пишут о неустроенности своей личной жизни, и вздыхает: «Боже, какая красивая и успешная эта женщина, но как же ей не везет!». Это феномен последних лет так пяти, что-то наподобие реалити-шоу. Остерегайтесь, оно может прийти и к вам!

— Замечательный совет для украинских издателей. А что происходит с сербской поэзией?

— Все дисперсивно, нет каких-то главных направлений. Молодежь экспериментирует. В сербской поэзии чувствуется влияние словенского поэта Томажа Шаламуна. Замечательно, что поэтов у нас очень много. В последние годы появился интересный феномен — публичные чтения молодых авторов в кофейнях, заброшенных кинотеатрах и подобных местах, на которые порой приходят сотни людей. Некая экспансия молодой поэзии в городское пространство.

— Давно хотел спросить: как практикуются сейчас сугубо литературные отношения между балканскими странами, которые в 1990—2000-е перевоевали между собой? Общаются ли между собой, принимают ли участие в совместных проектах поэты, прозаики из Сербии, Хорватии, Боснии и других бывших горячих точек?

— На личном уровне отношения замечательные. Но в культурном взаимообмене есть проблемы. Например, хорватские и боснийские книги широко присутствуют в сербских книжных магазинах, начиная с того же Миленка Ерговича, а вот в Хорватии или Боснии с сербскими книгами намного сложнее. Они говорят, мол, сербская книга слишком дешевая, но меня такое объяснение не устраивает. Да, у меня выходила книга в Хорватии, выходили Михаил Пантич, Драган Великич, но это, скорее, исключения. Нет постоянного потока.

— Интересно, что читал сербский писатель из украинской литературы?

— Из украинской литературы могу назвать три вещи. Это антология постмодерного рассказа, которую мне недавно приходилось читать, это Тарас Шевченко и это «Перверзія» Юрия Андруховича. Что же касается Украины в целом, люблю здесь бывать, мне здесь всегда все нравится, как будто встречаешься с другом. Кто-то, правда, говорит: «Что ты там будешь делать? Там война!» Но я с удовольствием опровергаю такие истории.