«Мир меняют не революции, а истории, рассказанные о них»

Дебютный, но достаточно успешный и громкий роман «Синдром ноября» молодой писательницы Виктории АМЕЛИНОЙ — это история о человеке, который умел проникать в других людей, слышать и чувствовать их, следовательно особенно глубоко сопереживать. Глубоко до боли — даже захотел избавиться от этого дара. События разворачивались во время целой сети революций в разных странах и закончились на нашем Майдане в конце февраля 2014 года. Конечно, описания Революции достоинства посодействовали популярности и распространению  книги, но она и без того достойна внимания — простая, однако стильная и изобретательная, очень чувствительная, но упругая и не сентиментальная сверх меры. Когда Виктория Амелина приехала на нынешний «Книжный Арсенал», я решил сделать с ней интервью. Виктория в литературной среде появилась недавно, но быстро и естественно в нее интегрировалась. Программистка «по гражданской профессии», она оказалась абсолютно своей среди любителей литературы, и, как показывает наша беседа, Виктории есть что о ней сказать. И еще одно особенно бросается в глаза: вопреки некоторым стереотипам о современной прозе и некоторой самоиронии она действительно серьезно относится к своему письму.

— Вика, твой роман «Синдром ноября» получил небывалую огласку, особенно если учитывать то, что он — дебютный. Расскажи, как возникла его идея, как рождался текст и что в нем ты считаешь главным?

— Текст рождался просто из меня. Сейчас я уже отпустила эту книжку, а когда писала, сама, кажется, была Homo Compatiens — человеком, который сопереживает. Болезненный опыт. Главное? Это текст о взрослении как преодолении эгоизма ради настоящего действенного сочувствия — в том числе и национального эгоизма. О возможности спасти друг друга как, вероятно, единственной возможности для спасения. По известной классификации сюжетов Борхеса, это, кажется, все-таки текст о смерти и воскресении Бога, где Бог — рядовой, совсем не героический, «диванный» украинец. Я не понимала этого, когда писала, но эпилог, когда оказывается, что умерший герой не является рассказчиком, — это же воскресение: говорил кто-то другой, кто-то, кто до сих пор живой — мы не потеряли надежду.

— Революция достоинства там должна была быть с самого появления идеи или появилась уже позже?

— Идея вообще появилась давно, потом был рассказ «Тот, который слышит», да и роман я начала писать в сентябре 2013-го, до начала Майдана. Просто пока я писала текст о взрослении — украинцы взяли и действительно повзрослели. И так получилось, что мы все вместе дописали этот финал, когда Нечай все-таки идет на Майдан, хотя и понимает определенную нелепость своей жертвы — он уже видел другие революции и знает, что его жертва не сможет изменить страну. Но вообще-то, считаю, мир изменяют не революции, а истории, рассказанные о них. Правда в том, что жертва почти всегда бессмысленна, пока не услышана ее история. Поэтому так важны СМИ, репортажистика, ну и художественные книжки тоже. Ведь если бы четверо дебютантов-репортажистов не рассказали миру о жертве Христа, как бы эта история, даже эта великая история, спасла нас?

— Как, по-твоему, вообще надо писать о последних событиях? Где искать мерки здравого смысла, чтобы не скатиться в формат совсем уже плоской агитки, но и не прибегать к искусственному цинизму?

— Нет, не стоит. Если возможно не писать — лучше вообще не писать. Мне на определенном этапе стало невозможно. Как не скатиться, я не знаю. Может, как раз это и важно — не знать? Осознавать, что ты ничего не знаешь. Потому что писать книжку, точно зная, как все должно быть, все равно что снимать кино одной камерой из одного угла комнаты. А я просто в целом такой человек — неуверенный в себе. Взвешиваю каждое слово, поэтому, кстати, мне трудно давать интервью, просто морально трудно, потому что здесь каждое слово не поймаешь. А каждое слово эффектом бабочки может изменить мир, даже то, которое вымолвлено очень тихо. Вот кто-то подсказал Анне Франк вести дневник — и не только сама Анна, но и этот человек изменили мир. Мне кажется — и я понимаю, что это в действительности иллюзия — что я говорю не только свои слова, что я составляю пазл из разных мыслей, изображений из разных камер. Иначе я бы не осмелилась писать.

— У твоих героев есть прототипы?

— Нет. Есть определенные совпадения — на самом деле, наверное, и не просто совпадения, потому что все детали интуитивно вытягиваешь из каких-то воспоминаний. Например, Лиза чем-то похожа на волонтера Лизу Шапошник, ту замечательную девушку с ДЦП (плохо, кстати, что я ДЦП использую для определения человека, но боюсь, что иначе кто-то может не вспомнить, потому что СМИ часто представляли именно так). Я в действительности, когда писала, о ней не думала, интуитивно назвала героиню, а уже потом мне хорошие читатели напомнили. Говорят еще, что Елизавета — имя, связанное с Благовещением. Вот такие разные интерпретации одной героини. Но я просто писала, не думая о прототипах.

— Какие впечатления произвели на тебя рецензии на твою книжку? Разделяешь ли мнение о нехватке хорошей литературной критики в Украине? И если да, то есть ли у тебя рецепты преодоления этой проблемы?

— Не уверена, что разбираюсь в этом, хотя мне очень нравится работа нескольких критиков — фамилий назвать, к сожалению, не могу, потому что это критики хвалят (или не хвалят) писателей, а не наоборот и не взаимно. Критика в Украине точно есть — собственно, я это случайно доказала, ведь на книжку обратили внимание при том, что автор был никому не известный. Другое дело, что СМИ, в которых выходят рецензии, чаще всего узкоспециализированные, поэтому и мой дебют, и вообще весь литературный процесс заметны только для определенной замечательной, но маленькой группы людей. Некоторые рецензии меня радовали, потому что я понимала: меня услышали, некоторые, хотя и позитивные, не настолько. Жаль, что много мыслей нигде не записано — коллеги-писатели очень хорошо умеют читать, но не все пишут рецензии, поэтому что-то так и осталось теперь вне печатных рецензий.

— Сегодня много говорится о необходимости распространения привычки и любви к чтению, в частности о промоции современной украинской литературы. Поделишься своими впечатлениями от пути книжек наших авторов к читателям?

— Впечатления таковы... Мало кто знает даже самых успешных украинских авторов. Возможно, пора уже прекратить повторять только, что мы поющая нация, и наряду с очередным шоу талантов запустить реалити-шоу с молодыми поэтами? Надо рассказать украинцам новую историю — что мы нация не только поющая, но и начитанная. А если серьезно, то книжный обзор в прайм-тайм очень бы помог. Может, что-то такое есть — я, как и большинство книжных людей, телевизор не смотрю (см. статью «Реальности, которые не пересекаются. Книголюбы — о том, какие каналы дружественны к украинской книжке» в №87-88 от 22—23 мая с.г.)

Что касается распространения, то ты правильно сказал — «привычка». Очень важны детские книжки и издательства. И очень важно не потерять подростков, потому что на каком-то этапе, когда мама уже не читает на ночь, чтение как удовольствие может закончиться навсегда — не получится «привычки». В этом смысле такие книжки, как «Гарри Поттер», действительно неоценимы, они втягивают ребенка в мир литературы.

— Банальный вопрос, но я убежден, что ответ банальным не будет. Расскажи о своем пути в литературу.

— Мне сейчас кажется, нет никакого пути в литературу. Я где-то потерялась между текстами и жизнью, не очень их различаю, кажется, что так было всегда — хотя это и не так. Боюсь, писание для меня не является и не будет просто профессией. Это не профессия — это болезненная страсть, образ жизни. Если я могу не писать — я не пишу, и если смогу не писать совсем — не буду писать. Писатель — это фильтр, а знаешь, как после использования выглядит фильтр для воды? Не очень счастливым... Особенно учитывая качество воды в Украине. Как сказал об одном моем невеселом рассказе мой муж: «Это очень хорошо — но очень плохо, что это написала моя жена».

— Своеобразный, но все-таки комплимент. Кстати, чем ты занимаешься в быту, где живешь, чем зарабатываешь на жизнь?

— Живу во Львове, раньше работала программистом, уже давно — менеджер в этой сфере. Пытаюсь выстраивать репутацию наших специалистов, то есть подчеркивать и правильно доносить до руководства в иностранных компаниях тот факт, что в Украине прекрасные инженеры, не через пиар, а через качественно выполненную работу. Это то, что меня мотивирует больше всего.

— Что сейчас пишешь? Можешь ли поделиться интересными замыслами?

— Я начала писать несколько больших по объему текстов — и каждый для меня важен, но количество событий и впечатлений мешает сосредоточиться. Я пишу, а затем перелистываю и понимаю: не надо спешить. Нужна долгая зима и тишина — тогда, возможно, я что-то закончу. Этой зимой писать не могла еще и потому, что «Синдром ноября» еще не отпустил, а вот теперь — кажется, отпустил окончательно.

— Знаю, что ты принимаешь участие в проекте «литературного путеводителя» под названием «Їздець». Можешь рассказать о самом проекте и о том, что для него написала?

— Это будет сборник историй о неизвестных (или даже известных) украинских местах, маленьких мифах маленьких городков. Будут хорошие авторы, в том числе начинающие, которых организаторы нашли через конкурс. Я написала рассказ о Средненском Замке на Закарпатье. Там и замка уже почти нет — развалина, трава, коровы и козы вокруг. А когда-то там были еще и тамплиеры, охраняли соляной путь...

— Вообще, география, краеведение в широком понимании — насколько эти вещи важны для тебя в творчестве?

— Важны. Через местность можно увидеть и понять людей. А люди — важнее всего.

— Что ты прочитала в последнее время такого интересного, что стоило бы посоветовать другим?

— Вот только что прочитала роман «Европеана» чеха Патрика Оуржедника, совсем тоненькая книжка. В текст всегда легко затягивает узнавание, а эта книга — сплошное узнавание. Автор играет всеми теми фактами европейской истории, которые вы уже знаете, но никак не можете осознать и осмыслить — просто потому, что невозможно все это наше безумие осознать.