Мирослав ЛАЮК: «Поэзия — это язык, который будет расшифрован завтра»

Мирослав ЛАЮК молниеносно вошел в литературные круги и заставил о себе заговорить. Почти одновременно он стал лауреатом первой премии издательства «Смолоскип» в номинации «Поэзия», украинско-немецкой премии имени Олеся Гончара, третьей премии литературного конкурса «Коронация слова-2012», а еще незадолго до этого получил гран-при «Молодой Республики Поэтов».

Родился Мирослав Лаюк в Прикарпатье. Сейчас учится в магистратуре Киево-Могилянской академии. Тексты Мирослава публиковались в журналах «Дружба народов», «Золота пектораль», «Київ», «Буковинський журнал». А сейчас в издательстве «Смолоскип» готовится к печати его сборник «осоте!». Об этом поэте мы еще услышим не раз, поэтому стоит познакомиться с ним ближе.

— Мирослав, ты вот так взял и забрал три важных литературных премии. Как изменились после этого твои творческая жизнь и окружение?

— После публикаций и появления моего имени в интернете я начал быть более «задействованным» в литературу, то есть появилось несколько текстов — в «Літературній Україні», «Кур’єрі Кривбасу», «Золотій пекторалі», также вышли переводы моих стихотворений на русский язык в московской «Дружбе народов» (переводчик Наталья Бельченко), на армянский. Еще я написал часть либретто к музыкальной драме композитора Сергея Пилипчука (скоро премьера). Есть предложения от разных антологий, драматургические проекты. То есть имею кучу хлопот, приятных пока.

— Ты пишешь и прозу, и поэзию. А позиционируешь ты себя как поэт или прозаик?

— Пишу сейчас роман, который, возможно, никогда не будет опубликован или хотя бы дописан. Мне всегда верилось, что поэт должен писать только поэзию. И даже его проза будет в какой-то степени поэзией, потому что для прозы нужен иной тип мышления.

Для меня поэзия является сверхродом литературы. Я называю поэзией то, что дальше, глубже, чем писание по указанию мысли: это и конкретная эмоция, конкретная мелодия, конкретный ольховый лист. Поэзия — это язык, который будет расшифрован завтра; поэзия — это личный язык, и если его поймут другие — хорошо, если нет — то этот язык либо слишком завтрашний, либо это не язык, а лепетание.

Но так говорить тоже, как по мне, не очень безопасно, потому что есть риск сойти на пафос — уникальности поэта, божественности поэта, других смехот. Мне, например, глубоко неприятно, а иногда весело читать о страданиях поэтов, муках выбора, заброшенности в мир, бытовых неурядицах и других слезах и соплях. Разумеется, есть трудности, но, как по мне, выбор писать об этом или нет — это дело силы характера и важности приватности и интимности для индивида. Кто-то умный сказал: если можешь не писать — не пиши. Я шел на нашу встречу и видел у железнодорожного вокзала группу мужчин-«заробитчан», которые ждут, чтобы кто-то предложил им работу. Потому что им семью не за что кормить и жить нормально нет возможности. Может страдать дровосек из-за экзистенциальных переживаний, непонимания трансцендентного — они несут ему пустоту и неопределенность. Страдания же поэтов отличаются от мук других людей только тем, что у поэта есть возможности и талант описать их — свои страдания. Почти весь пафос поэзии строится на этом шаблоне страждущего и обожаемого.

— Ты к своему творчеству очень самокритично относишься?

— По крайней мере, стараюсь. Мне кажется, что самокритика, самоирония — это единственное, что может спасти в этом мире, который я понять не в состоянии. Часто редактирую свои тексты. Сейчас мне совершенно чужды более ранние тексты. Но вынужден от них не отрекаться, поскольку такое поведение будет нечестным. Стихи, которые войдут в мою поэтическую книгу «Осоте!», — написаны в основном за год до этого момента.

Нужно сказать, я очень не люблю и не ценю такую поэзию, которая «делается». Она мне разит тщеславием, неискренностью, вторичностью. Кажется, Франко писал о такой: «поезія, яка пахне потом», когда автор сидит над ней, подбирает какие-то слова, рифмы, ритмы, идеи, работает как конь. Такая поэзия идет от стремлений поэта, а не от усилий самой поэзии. А настоящая поэзия, как мне кажется, как я себе ее мыслю, идет от потребности писать, потребности говорить голосами — своим, предков, травы, ветра...

— А кого из современных украинских поэтов ты для себя выделяешь?

— Недавно открыл для себя мощную русскоязычную украинскую поэзию. Мне кажется, что сегодня наступил момент с ней начинать считаться, потому что боюсь, потеряем больше, чем обретем.

Собственно украинская поэзия сегодня имеет что-то такое, что может быть очень интересно миру, например, Европе. Зарубежная поэзия, как по мне, вырождается (по крайней мере, так мне видится, хотя я не специалист), она опустилась до примитива — версификационного, идейного, тематического. Да, это требование времени, но повторю, что поэзия — язык завтрашнего дня.

Сегодня имеем очень разную, очень разносортную, но весьма интересную украинскую поэзию. И то, что она непопулярна — еще ничего не значит. Корнейчука забыли, а Свидзинский возвращается — пусть после смерти, но под искренние овации.

— Как ты относишься к протесанной, социально сориентированной поэзии?

— Люблю многоэтажную поэзию. Нет, если автор может в одном тексте, кроме этажа религии-политики-моды, построить другие этажи, то это даже замечательно. Есть авторы, которые пишут плоско — и это естественное развитие современной поэзии, если это можно так назвать. В настоящее время популярной стала поэзия ироническая, сатирическая и тому подобное. Но в основном эти шутки строятся на самом примитивном уровне — сексуальные приключения, наркотики, накуренность, алкогольные виденья и вариации на тему «Юля и ее коса». Когда-то я думал, что читателя не нужно воспитывать. Но украинский читатель и, например, французский отличаются культурными уровнями (при том, что наша сегодняшняя поэзия лучше французской (это субъективно). Француз может процитировать Рембо, Бодлера, а украинец, когда у него спрашивают о любимом поэте, отвечает «Шевченко» только потому, что его одного знает.

— Накладывает ли авторство отпечаток на восприятие текста? Раньше же мастера вообще не подписывали свои произведения, так как считали себя всего лишь проводниками Божьей воли, инструментом. Сейчас же часто имя автора для многих определяет качество произведения... Что читаешь ты и имеет ли для тебя значение автор?

— Что касается авторства и мнения об авторе, то для этого в литературоведении есть биографический, психоаналитический методы исследования, чтобы определить присутствие автора в тексте. Когда читаю, иногда стараюсь абстрагироваться от личности, порой наоборот думаю о биографии автора, иногда не могу о ней не думать. Имя, когда оно уже известно, бесспорно, работает. Это психологический принцип: человек лучше возьмет что-то хорошее и проверенное, нежели рискнет попробовать другое. Но если это проверенное окажется некачественным, поколения, эпохи все расставляют на свои места.

За свою недолгую жизнь я прочитал много текстов, и мне не хочется теперь тратить свое время на тексты, которые мне не нужны. Я начал его почему-то очень ценить в последние дни — время. Рад, что в 10—11 классах осилил почти всю программную литературу и теперь себя не мучаю чтением ее. Сегодняшнюю прозу тоже мало читаю. Проблема современной литературы, по-моему, в том, что она себе ставит ориентиры — Запад, Россия и так далее. Мы очень желаем постмодерных украинских романов, но в мире постмодернизм уже закончился. А передовая литература, литература завтрашнего ставит ориентиры, которые не интересуются уже написанными текстами — они касаются мысли о текстах, которые когда-то будут написаны.

— А какие у тебя ориентиры?

— Слушать себя. Это не задиристость, а метод.

Не бывает авторов без влияний. Я люблю Софокла, Овидия, Экклезиаста, Эразма, Гете, в ХХ веке имею стойкую тройку любимых авторов — Сен-Жон Перс, Эзра Паунд и Федерико-Гасиа Лорка. Но здесь как раз проблема в том, нужен ли автору опыт, чтобы писать. Вот я учился на филолога. И что мне это дало? Я могу увидеть текст насквозь, его структуру, систему мотивов, образов, интертекст и во что это может перетечь в перспективе. Эта формула хороша для драмы, для прозы, но не для поэзии. Если голоса прошлого идут сквозь тебя пустыми, шаблонными фразами — их нужно блокировать. Поэзия, как по мне, не нуждается в опыте. Нужно читать много для того, чтобы знать, как не писать. Чтобы быть отдельным голосом. Было бы кому слушать.