Многогранность как гармония
Люцина ХВОРОСТ — харьковчанка, которая любит неоклассическую поэзию, фортепианные мелодии, иностранные языки, старое кино, шляпки, философские дискуссии, тихие предместья, домашние растения, великодушие и благородство в людяхРОСЛА КНИЖНОЙ ДЕВОЧКОЙ
— Вы — поэтесса, прозаик, переводчица, журналистка и певица-шансонье. Как все это совмещаете?
— Я люблю ссылаться на древнегреческую музу Эвтерпу, которая, как известно, опекала одновременно и музыку, и лирическую поэзией.
Что касается журналистики, эссеистики, прозы — это уже более рациональные виды творчества. Хотя определенная поэтичность, мифологичность, смелость в обобщениях и умение схватывать самое существенное должна быть и здесь.
— Язык ваших произведений богат словами, ныне малоприменимыми. Как в языковой реальности Харькова вы их «расслышали»?
— Я не была дитем улиц — росла скорее книжной девочкой. Впрочем, не могу сказать, что специально выискивала какие-то лексические раритеты. Где-то наталкиваешься на слово, оно тебе нравится, тебе кажется, что именно оно наиболее точно описывает какую-то реалию или психическое состояние, а кроме того, очень по-украински звучит и смакует. Почему бы не взять его в активное употребление?
— Определяете свой поэтический стиль как постнеоклассицизм. Это тоже своеобразное «ретро», как и ваши песни?
— «Постнеоклассицизм» — не мое определение, так написали обо мне авторы статьи в Википедии. Любое определение по природе своей несовершенно, оно ограничивает. Но «постнеоклассицизм» я, в конечном итоге, принимаю, это не худший вариант. Для меня это означает уважение к канону («классицизм»), его преемственность, попытки расширить его и возродить на новом уровне («нео»). И в то же время осознание, что сам относишься к более поздней эпохе («пост»), следовательно, не можешь просто и наивно повторять предшественников, иначе будешь эпигоном.
«КНИГА — ЭТО ОРУЖИЕ»
— Переводите с польского. Общаетесь ли с поэтами из-за рубежа?
— С польского я перевожу преимущественно по заказ у издательств. Например, для издательства «Фоліо» я переводила эссеистику Кшиштофа Занусси — и была под впечатлением, насколько ему удается совмещать рацио с верой, как он не боится показаться старомодным. Многое дали мне и воспоминания Дануты Валенсы, жены польского экс-президента.
Что касается современной польской поэзии — в Польше в последнее время почему-то настоящей поэзией считаются исключительно верлибры, которые меня не интересуют, в то время как рифмованные стихотворения выпихнуты на маргинес, на уровень текстов для эстрадных песен. У Польши есть poeci (к сожалению, довольно часто их произведения представляют собой неструктурированный и малопонятный поток сознания) и teksciarze. Хотя на самом деле этот «текстяр» может быть намного более искусным в обращении со словом, чем «поэт».
Поэтому если уже переводить, то — следом за Павличко — Леопольда Стаффа. Это уже моя собственная инициатива.
— Считаете ли, что сейчас домашняя библиотека — уже «ретро»?
— У меня довольно большая домашняя библиотека, хотя иногда из чисто гигиенических соображений приходится ее прореживать и отдавать кое-что в библиотеки.
Фетиш книги как таковой — наследие тех времен, когда она была раритетом. На самом же деле книга — это оружие, это орудие. Книги хорошие и плохие, сильные и слабые. А бывают и качественные, очень качественные, но настолько чужие тебе, злые, травматичные для тебя, что после одного прочтения больше к ней не обратишься. Так же с кинофильмами.
— Как считаете: в последнее время в Харькове больше слышен украинской?
— У меня есть украиноязычное окружение, но я целенаправленно подбирала его себе на протяжении многих лет. А на улицах. Студентки у Юридической академии — действительно, говорят на украинском. Хорошо, если со временем не пополнят ряды русскоязычных харьковских юристов.
— Судя по «Фейсбуку», вы доволь граждански активна. Не отвлекает ли это от творчества?
— Моя «общественная активность» имеет очень эгоистичное измерение: я принимаю участие в Клубе «Апостроф», который, собственно, создает адекватную среду для харьковских поэтов, бардов и просто украиноязычных харьковчан.
Еще десять лет назад мы в Харькове были такие одни. Сейчас украиноязычных инициатив — разной направленности — в городе немало. И это радует.
«ПЫТАЮСЬ ДЕЛАТЬ ТАКУЮ МУЗЫКУ, КОТОРОЙ МНЕ НЕ ХВАТАЕТ В ЭФИРАХ»
— Вы — лауреат I премии Первого международного конкурса исполнителей украинского романса имени Квитки Цисык. Чем живет современный украинский романс?
— Есть разные направления: кому что ближе. Кто-то переосмысливает народные песни (взять хотя бы Оксану Муху, последовательницу Квитки Цисык). Кто-то делает каверы на зарубежные шлягеры «золотой эпохи».
Если говорить обо мне — я пытаюсь делать такую музыку, которой мне не хватает в эфирах. Не фоновую, которая себе играет, а ты даже голову не поднимешь, не спросишь: «вау, кто поет?». И не бледные копии американской традиции соула и фанка, все-таки далекой от нас. А яркую музыку, где-то щемящую, где-то танцевальную, мелодичную по-славянски, по-балкански, по-ромски.
Мелодия и вокал — это прежде всего, но важен и театральный элемент в подаче, и осмысленный текст с грамотным рифмованием.
— Интересна история вашей интерпретации «Повстанческого танго». Хотя бы несколько слов об этом.
— С предложением спеть «Повстанческие...» ко мне обратилась еще в 2013 году пани Леся Шухевич, жена Юрия, сына Романа. На тот момент существовала вполне хорошая версия львовян Ореста Цимбалы и Марты Шпак, но пани Лесе хотелось менее помпезного, более камерного звучания. «В конце концов, пани Люцина, это песня, написанная в лагере повстанцев, где не могло быть военного оркестра — только скрипка и гитара...».
Я очень быстро полюбила эту вещь, исполняла ее на неофициальных концертах в Харькове. И так случилось, что именно ее я пела с грузовика в один из первых дней Революции Достоинства в Харькове. Призывала людей выходить и защищать европейское будущее Украины. Убеждала: наши предки платили за это жизнью, а мы максимум рискуем схватить насморк. Позже, когда на Майдане, а затем на восточном фронте погибали люди, я хваталась за голову, вспоминая те свои наивные слова. Наши жертвы оказались намного больше, чем думалося тогда. Сложно было поверить, что в ХХІ веке в центре Европы нашим людям приходится «погибать за волю». Эта война — горький счет против наивности для всей нации...
Выпуск газеты №:
№104-105, (2019)Section
Украинцы - читайте!