Можно ли научить любить читать?

Одним из наиболее интересных современных украинских поэтов является Ростислав Мельникив. Недавно наши читатели уже имели возможность немного познакомиться с его новой книгой. После этого она вошла в короткие списки литературной премии «ЛитАкцент года». А теперь к вашему вниманию — беседа с самим поэтом о литературных тенденциях, о стратегии и сегодняшних пертурбациях филологического образования (Ростислав Мельникив — заведующий кафедрой украинской и мировой литературы в Харьковском национальном педагогическом университете имени Григория Сковороды), о литературном Харькове и, конечно, об интересных книгах.

— О твоей новой книге «Апокрифи степу» газета «День» уже писала. Интересно, как ты сам ее воспринимаешь, в частности после выхода в свет?

— После первой презентации «Апокрифів степу», которая оказалась на удивление многолюдной, один из известных блогеров очень кстати заметил, что это «новая книга старых стихов». Где-то именно так я к ней и отношусь. Это своеобразная дань моей поэтической молодости и, наверное, определенный итог, переворачивание очередной страницы творческой биографии. Интересно, что ее долгий «невыход» привел к определенному «выпадению» из всяческих конъюнктурных контекстов. В конце концов, и во время, когда писались эти стихи, они заметно выделялись на общем фоне: не лучше, не хуже, просто абсолютно другие. Очевидно, когда «Видавництво Старого Лева» решило их напечатать, то пошло на риск. Впрочем, огромное количество рецензий и отзывов засвидетельствовали — книга актуальна.

«ФИЛОЛОГИЧЕСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ ВРЕДИТ ПОЭТИЧЕСКОМУ ТВОРЧЕСТВУ»

— Что главное в ее концепции? И почему именно степь стала центральным, заглавным образом?

— Как и предыдущие мои поэтические книги «Полювання на оленя» и «Подорож рівноденням», «Апокрифи степу» — это не просто сборник стихов или, скажем, «собранное-избранное», а именно книга, со своими сюжетными линиями, коллизиями, главными и второстепенными персонажами, обидами и т.п. Именно так и следует ее воспринимать. Сначала я думал дать название «Руни», учитывая один из ключевых мотивов гадания, но прислушался к совету Олега Соловья вынести на первый план название знакового стихотворения, ведь все сюжеты разворачиваются на степных ландшафтах, и даже город — их неотъемлемая составляющая, как там писал классик: «Наче воно не зима і не Харків, / А степ полинами пливе і лоскоче».

— Как тебе удается объединить в стихах такие радикально разные вещи, например, барокковые игры, любовную лирику и постиндустриальную романтику?

— Стихи писались в разное время под разное настроение, но, по-видимому, это и определенные маркеры моей поэтической заинтересованности и предпочтений: вспоминаю, как я зачитывался поэзией второй половины XVII века или, скажем, открывал для себя в студенческие годы Семенко и Йогансена — их творчество тогда возвращалось к украинскому читателю. Не менее важна и определенная установка: искать оптимальную форму для воплощения того или иного образа. Да и в целом тут, наверное, следует признаться, что филологическое образование вредит поэтическому творчеству.

— Почему вредит?

— Оно создает многочисленные фильтры, как-то: это уже было, так писали, банально и т.п., — а они препятствуют непосредственному процессу творения.

— Не приходится ли сталкиваться с упреками, что, мол, эстетская поэзия в тех обстоятельствах, в которых в настоящий момент находится наша страна, вещь лишняя?

— Да нет. Напротив, здесь скорее речь идет об очень тонкой грани, за которой гражданское звучание поэзии может утратить эстетическую составляющую, которая сразу выносит стихи за пределы художественной литературы. И потому здесь должен действовать принцип: если можешь не писать, то лучше не пиши. Очень трудно это все и больно. И потому по-особенному радуешься появлению новых стихов Ирины Цилык, Олеси Мамчич, Бориса Гуменюка, чье творчество позволяет говорить о качественно другой волне в украинской поэзии.

— Ростислав, ты профессиональный литературовед. Можешь ли с этой перспективы коротко охарактеризовать тенденции современной украинской поэзии по состоянию на начало 2017 года?

— Мне проще сказать, чьи наработки я мог бы еще сегодня выделить, кроме упомянутых, ведь традиционно у нас много хороших и сильных поэтов, и настолько же традиционных в своей поэтике, что будто за окном еще до сих пор ХІХ век. Как по мне, одна из лучших поэтических книг 2016 года — «Супергерої» Елены Гусейновой. В стихах этого автора есть все, что должно быть в настоящей поэзии.

«ПРЕПОДАВАТЕЛЬ ТОЛЬКО ТО И ДЕЛАЕТ, ЧТО ЗАПОЛНЯЕТ РАЗНУЮ ДОКУМЕНТАЦИЮ»

— Твое творчество и исследовательские интересы крепко вписаны в региональный ландшафт. Поэтому логично спросить, как чувствует себя в настоящее время знаменитая Харьковская школа поэзии?

— Никак. Ее, как по мне, просто не существует. Конечно, есть определенные традиции, ведь, так или иначе, практически вся история украинской литературы за последних двести с лишним лет тесно связана с Харьковом. А это свидетельствует о том, что наш город — просто одна из литературных столиц (к тому же именно Слобожанщину долгое время называли Украиной), и то, что появляется здесь, органично вписывается в общеукраинский контекст без каких-либо региональных оговорок: то ли Грицько Основьяненко, то ли харьковские романтики, то ли представители  «красного ренессанса / Расстрелянного Возрождения». Харьков на самом деле достаточно плодотворная почва для нашей литературы.

— Ростислав Мельникив — не только поэт и литературовед, но еще и заведующий кафедрой украинской и мировой литературы Харьковского национального педагогического университета имени Григория Сковороды. Это прекрасный случай услышать из первых уст, что у нас сейчас происходит в высшем образовании. Постоянно появляется очень противоречивая информация о реформах.

— Почти сто лет назад Генри Форд отмечал: «Беда в том, что и реформаторы, и реакционеры одинаково далеки от реальности», и наши беды множатся еще и от «желания» «реформаторов» высшей школы «сэкономить бюджет» и оставить механизмы «контроля» (и соответственно, возможность коррупционных схем), и вместо того чтобы взять на вооружение западный опыт и внедрить действенную, скажем, североамериканскую модель, они копируют россиян, а еще такие ведущие страны в области научных исследований, как Нигерия, Малайзия и Иран, формируя нежизнеспособный «покруч». К тому же забюрократизированный до невозможности — только то и делаешь, что заполняешь разную документацию (на кафедре ее должно быть целых 25 видов, а еще по каждой отдельной дисциплине — включая анализ проверки контрольных работ, который тоже сохраняется). Задекларированное уменьшение нагрузки преподавателя до 600 часов на практике оказалось его увеличением, то есть я в настоящий момент значительно больше времени провожу непосредственно в аудитории, чем когда у меня была нагрузка 940 часов. А еще при этом должен обязательно расписать — что я делал вне аудитории, так как рабочий день должен быть 8 часов, и их нужно провести, очевидно, на рабочем месте (фиксируя, в соответствии с сеткой расходов рабочего времени, учебно-методическую, организационную и научную деятельность). Вот только кому от того польза? Еще хуже с подготовкой и аттестацией кадров для высшей школы. Я понимаю, что министерство заботится о том, чтобы уменьшить лавину кандидатов и докторов, доцентов и профессоров, подозреваю, что их слишком много в Украине, но выбранный способ — в частности требования к апробации, которых и близко нет в тех же США или Канаде, — делает получение научных степеней доступным только для богатых людей, и понятно, что наличие денег не всегда означает наличие интеллекта у соискателя. Одним словом, на этом этапе все печально. Конечно, нужно отдать должное новому министру образования и науки, которая пытается исправить ситуацию и удержать от «банкротства» высшую школу, но сам подход остается, и потери могут быть просто необратимыми (как это уже произошло в 1990-х с фундаментальной наукой, высокотехнологическим производством и вообще с промышленностью).

— А что происходит с преподаванием литературы в школе? Как ты относишься, например, к проекту объединения ее с другими гуманитарными предметами? Какие там еще есть новшества или предложения?

— Тут проблема с другими образцами. «Реформаторы» средней школы решили использовать польский опыт, абсолютно не беспокоясь о том, что в наших условиях объединение украинского языка, украинской литературы и зарубежной литературы в одну дисциплину «словесность» грозит изучению и украинского языка, и украинской литературы, а в восточных областях — да и центральных тоже — также последующей русификацией.

«УЧЕНИКАМ ДОСТАТОЧНО ЧИТАТЬ НЕСКОЛЬКО ПРОИЗВЕДЕНИЙ В ГОД»

— Вообще, концептуально как должно выглядеть преподавание литературы в университете и в школе?

— Как по мне, это абсолютно разные подходы. Если в высшей школе полностью оправдано преподавание истории литературы, то в средней на первом плане должно быть поощрение к чтению: собственно, ученики должны научиться читать и понимать художественную литературу, и — что тоже немалозначительно — наслаждаться этим процессом. И тут достаточно нескольких произведений в год, — конечно, интересных для определенного возраста и читабельных.

— А как популяризировать в масштабах общества поэзию? В частности, эстетскую, герметическую? Хоть современных авторов, хоть классиков. Вот, например, в последнее время благодаря памятному страшному скандалу кое-кто открыл для себя творчество Александра Олеся.

— Высокие образцы поэзии — это для гурманов, не думаю, что есть особая потребность в их популяризации, а вот что важно — так это ведение общей политики, направленной на популяризацию и распространение украинской литературы, включительно с восстановлением работы книжных магазинов в райцентрах. Кажется, именно это задача номер один для вновь созданного Украинского института книги.

— Ты сейчас работаешь над собранием произведений Мыколы Хвылевого для издательства «Смолоскип». Пожалуйста, расскажи, что это будет за издание?

— Это будет опять пятитомник, но, в отличие от проекта Григория Костюка и Юрия Шевелева, это издание будет иметь несколько другие акценты и абсолютно другую структуру. Например, уже нет потребности посвящать целый том рецепции его творчества и созданию соответствующего контекста. Зато читателю будет предложено переосмыслить Хвылевого как поэта (а он должным образом не прочитан), открыть его как литературного критика (до сих пор это было только для посвященных), еще раз посмотреть на него как на полемиста (и здесь дело не так в актуальности, как в потребности усвоить этот опыт), и прежде всего — утвердиться в понимании, что Мыкола Григорович замечательный прозаик, которых не так уж и много в нашей литературе.

— А что нового сегодня ты пишешь из поэзии?

— Выход «Апокрифів степу» как раз хороший повод опять начать писать, и по-новому. Но вести с фронта и стойкое — с декабря 2013 года — чувство, что ты в Харькове сидишь на пороховой бочке, — не слишком благоприятны для этого. Поэтому сейчас моя творческая энергия гасится редактированием разных текстов, включая переводы для озвучки документальных и художественных фильмов.

— В завершение традиционный вопрос, который я люблю задавать всем, с кем делаю интервью. Порекомендуй, пожалуйста, аудитории «Дня» какую-нибудь недавно прочитанную тобой книгу.

— Что касается поэзии, то я уже называл книгу Елены Гусейновой, а вот из прозы — роман Юрия Винничука «Цензор снів», рассказы Ирины Цилык и Артема Чеха (в частности в антологии «Невимушені»), а еще книга Леонида Ушкалова «Ловитва невловного птаха: життя Григорія Сковороди», которая только недавно вышла.