Мыкола Хвылевый: История лозунга «Геть від Москви!»

Суперактуальный лозунг президентской кампании 2019 года появился 97 лет назад, еще весной 1926 г., в ходе длительной дискуссии, в апреле 1925-го начавшаяся как чисто литературная. Тогда речь шла о выборе между литературой «массовой» — и «олимпийской», между «гопаківсько-шароваристим, ультра-червоною просвітою» — и «психологічною Європою». «Червону просвіту» отстаивали, в частности,  «плужане», члены организации «Плуг», которая объединяла в своих рядах преимущественно писателей селянского происхождения. Среди них было немало малообразованной, однако агрессивно-амбициозной молодежи, которая стремилась занять «командные высоты» в литературной среде. А за ориентацию на «Европу» выступили «олимпийцы», сторонники высокой культуры, которая только и может быть залогом культурного возрождения Украины. Наиболее ярко позицию «олимпийцев» представляли два Мыколы  — Хвылевый и Зеров.

Кульминацией в дискуссии можно считать появление цикла памфлетов Мыколы Хвылевого, которые  печатались на страницах газеты «Культура і побут» под общим названием «Апологети писаризму» (28 февраля — 28 марта 1926 г.). В них Хвылевый пытался «расправиться» со своими оппонентами, прежде всего — с лидером «Плуга» Сергеем Пилипенко. Он все глубже заходил в теоретические дебри, ища идеальный марксистский ответ на вопрос «Что такое искусство?», барахтался, подчас впадал в казуистику, обвинял Пилипенко в том, что тот растерялся «під натиском міцного куркуля», «попав у лабети українського своєрідного формалізму». Называл его «путаником», — хотя и сам не раз запутывался в терминах и дефинициях.

Ему, Хвылевому, хотелось быть настоящим марксистом. Пилипенко хотелось того же. Они словно соревновались в своей марксистской «праведности».

И остались бы, наверное, «Апологети писаризму» дилетантским теоретизированием, если бы не последний, тринадцатый (любимое число М.Хвылевого), памфлет с провокативно-резким, вызывающим названием «Московські задрипанки». Слово «задрипанки» у Хвылевого означало «глухие места», «провинциальная глухомань».

Появление этого памфлета спровоцировала брошюра Костя Буревія «Європа чи Росія?», изданная в 1926 году в Москве. Буревий (1888—1934) до событий 1917 года активно занимался политической работой как член партии российских эсеров, сидел в царской тюрьме, отбывал ссылку. С 1920 г. его больше знали как литератора — поэта, сатирика, публициста, драматурга. Жил Кость Буревий в Москве, однако печатался преимущественно в украинских изданиях. Был большим мистификатором, который «скрывался» под разными псевдонимами (Нахтенборген, Эдвард Стриха, Варвара Жукова). В брошюре «Європа чи Росія?» Буревій призывал равняться не на Европу, а на Россию.

То, что памфлет Хвылевого будет иметь антимосковскую — и в то же время антихохлацкую — направленность, было понятно уже с эпиграфа: автор вспомнил пренебрежительные, саркастические слова В.Белинского о «малороссах» и их поэзии. Мол, «смешно и думать, чтоб из их поэзии могло что-нибудь развиться»; пусть «лучшая благороднейшая часть малороссийского населения забудет про французскую кадриль и снова примется плясать трепака и гопака»... Именно эти слова неистового Виссариона и стали для Мыколы Хвылевого раздражителем.

Буревий («москвофильствующий «европенко», — так называет его Хвылевый!) советовал «учиться у россиян». У него получалось, что украинская культура, литература — что-то вторичное, производное, провинциальное. Хвылевый взбунтовался: все не так; «українська поезія сходить на цілком самостійний шлях»; «українська дійсність складніша за російську, тому що перед нами стоять інші завдання, тому що ми молода кляса молодої нації...» А вслед за этим начиналась политика: «Союз все-таки залишиться Союзом, і Україна є самостійна одиниця. /.../ Малоросія вже одійшла «в область предания». /.../ Росія ж самостійна держава? Самостійна! Ну, так і ми самостійна».. И если уже стоит вопрос, «на какую из мировых литератур она («наша литература») должна взять курс», то для Хвылевого ответ очевиден: «У всякому разі не на російську. Це рішуче і без всяких застережень».

Он, конечно, делает оговорку, что о «политическом союзе» речи нет, что речь только о литературе. И объясняет: «Справа в тому, що російська література тяжить над нами в віках, як господар становища, який привчав нашу психіку до рабського наслідування».. Поэтому — «наша орієнтація на західноєвропейське мистецтво, на його стиль, його прийоми». И плоды такой ориентации уже заметны: молодая нация набирает силы.

«В Европу ми поїдемо вчитись, але з затаєною думкою — за кілька років горіти надзвичайним світлом. /.../ Дайош культурний ренесанс!»,            — эти слова «коммунара» Хвылевого казались похожими на какое-то колдовство.

Один из «экспертов» ГПУ напишет в своем донесении, что памфлет «Московськs задрипанки» очень напоминает давнюю статью Дмитрия Донцова «Модерное москвофільство» (1913). И это действительно так: Донцов резко критиковал предшественников Буревия, так же безоглядно ориентированных на восток. Речь шла о какой-то странной духовной зависимости (в определенных кругах нашей интелигенции) от взглядов, «що панують у поступових російських колах». «Ся залежність і досі тяжіє як над нашою літературою, так і над громадською думкою і публічним життям, — убеждал Донцов. — Ся /рабська/ залежність не дає українству й досі вийти з пелюшок і стати на власні ноги, ослаблюючи його відпорну силу в боротьбі зі сторонніми впливами».

Он предлагал повернуться лицом к первому источнику всякой культуры   — к Западу, ведь «китайський мур від Европи /.../ тамує розвій самостійної національної культури»... А разве призывы Мыколы Хвилевого были другими? Разве его возмутила не та самая духовная зависимость от «влияния российскости»?

Интересно, что уже в первом из памфлетов Хвылевый ссылался на Дмитрия Донцова, которого считал самым «умным и последовательным из фашистов» (тогда, в 1926 г., слово «фашист» еще не имело тех коннотаций, которыми оно обросло со временем). В статье Донцова «Українсько-совітські псевдоморфози» («ЛНВ», 1925 №12) он вдруг столкнулся с выводом, который совпадал с его, Хвылевого, предчувствием «азиатского ренессанса»: «Маємо діло з духовним здвигом серед українства, глибоким і вагітним необчисленнями наслідками». И хоть самый «умный и последовательный из фашистов»  принадлежал (как и его единомышленник Евгений Маланюк) к политическим противникам «коммунара» Хвылевого, однако какая-то вольтовая дуга между ними таки вспыхнула.

В конце концов, и не удивительно: Хвылевый интересовал Донцова; несколько его новелл («Заулок», «Слово», «Я (Романтика)» в 1925-1926 гг. появились на страницах «ЛНВ»; Донцов следил за ходом дискуссии, реагировал на нее. А Хвылевый, как видим, читал Донцова. И хоть его классовые инстинкты подталкивали к решительной борьбе и агрессии («ми найдемо місце не одному пану Донцову у «штабі Духоніна», але ми також уміємо й поважати розумних ворогів»), — все же национальные инстинкты заставляли Хвылевого прислушиваться к тому, что говорит (пишет) творец теории интегрального национализма. И тогда он соглашался со словами Д.Донцова о том, что «література є свічадо, в якому тремтить ритм національної душі». И неожиданно для себя забывал о собственных угрозах отправить идеологического противника в «штаб Духонина».

Памфлет «Московські задрипанки» был прочитан Иосифом Сталиным (очевидно, с подачи Лазаря Кагановича). В выступлении коммуниста Хвылевого вождь увидел опасную тенденцию, даже угрозу «политическому союзу» (то есть — СССР). И 26 апреля 1926 г. он написал Кагановичу и другим членам Политбюро ЦК КП(б) У предостерегающее письмо, в котором призывал украинских коммунистов «превратить подымающуюся украинскую культуру и украинскую общественность в культуру и общественность советскую». За этим лозунгом несложно было увидеть коммунистический идеал слияния наций. Конечно, под «омофором» Москвы и под флагом ленинизма, который является высшим достижением российской культуры.

Тогда, в апреле 1926 года, большевистская Москва увидела в нарастании «самостийницких» настроений в среде украинских коммунистов реальную опасность потери Украины. И сталинский перст велел КП(б) У бороться с Хвылевым, напоминая, что марксисты не имеют права отрывать культуру от политики.

Дискуссия, начинавшаяся как чисто литературная, после появления листа Сталина стремительно политизировалась. Отныне ее активными участниками стали и партийные и государственные деятели УССР. Чем все это закончилось — хорошо известно.

А как же с лозунгом «Геть від Москви?» Удивительно, что в памфлетах Мыколы Хвылевого именно такую формулировку не найти. Есть соответствующая идея, есть мысль, есть страсть и пафос, однако лозунга нет. Слова «Геть від Москви!» — это «перевод» мысли Хвылевого на язык лозунгов! Кем именно сделан этот «перевод», сказать трудно. Зато точно известно, что между мартом и июнем 1926 года призыв «Геть від Москви!» приобрел популярность. В «Тезисах пленума ЦК и ЦКК КП(б) У об итогах украинизации» (июнь 1926 г.) по этому поводу высказывалось предостережение: «Брошенные в прессе лозунги ориентации на Европу, «Геть від Москви» и так далее, в большой степени демонстративны, хотя пока что касаются вопросов культуры и литературы. Такие лозунги могут быть только флагом для украинской мелкой буржуазии, растущей на почве НЭПа, потому что она понимает возрождение нации как буржуазную реставрацию, а под ориентацией на Европу безоговорочно понимает ориентацию на Европу капиталистическую — отмежевание от твердыни международной революции, столицы СССР — Москвы».

Мечом «классового подхода» Сталин и КП(б) У пытались разъединить украинскую нацию на враждующие друг с другом части. А разве нынешняя московская «твердыняч» ставит перед собой не такую же цель?