На берегу высушенного озера памяти

В фокусе этого произведения — семейная история на фоне истории национальной, их трансформация и фрагментация, влияние на жизнь последующих поколений. Романа, сотрудница архива, расположенного в одном из зданий Софии Киевской, случайно знакомится с археологом Богданом, который собирается идти добровольцем на фронт, и с его отцом, пластическим хирургом. Сын и отец в ссоре. Сын исчезает где-то в параллельном мире войны, а Романа много общается с его отцом, узнавая от него все хитросплетения и парадоксы истории этой семьи. В жизни нескольких поколений Фрасуляков она уже, наверное, ориентируется не хуже, а то и лучше, чем в биографиях собственных предков.

 Эти знания очень помогают Романе, когда она объявляет, что нашла Богдана в больнице — после страшного ранения, бесконечных операций. У него ужасно обезображена внешность и полностью утрачена память. Романа забирает его к себе в дачный поселок под Киевом — и с помощью фотоархива и семейных историй берется за восстановление памяти Богдана. Интересно, что при этом она называет себя его женой. Впрочем, впереди еще много сюрпризов, и поиски вчерашнего дня заведут героев далеко не туда, куда можно было бы ожидать...

 История семьи Фрасуляков (кстати, существовал и реальный исторический деятель с такой фамилией), видимо, является центральной зоной книги. Изложена она через словесную интерпретацию фотообразов, короткими, мозаичными фрагментами, насыщенными психологическим напряжением и метафорикой. Город Бучач, ХХ века. Любовь между совсем юными украинкой и евреем (некое продолжение одной из линий предыдущего романа писательницы, «Феликс Австрия») дает импульс целому лабиринту приключений, постоянно распадается на фрагменты и версии. Этот сюжет, конечно, позволяет Софии Андрухович наметить некоторые элементы панорамы жизни довоенного галицкого города. Здесь и колорит, и быт, и язык, и виды — но также и демонстрация мифа о идиллической мультикультурности (опять аналогия с книгой «Феликс Австрия»). Автор подчеркивает границы, напряжение и жестокость. А жестокость достигает апогея уже в годы нацистской оккупации. На страницах «Амадока» много написано о Холокосте и вообще о терроре сороковых годов.

 События в Бучацком гетто, в подполье, в близлежащих лесах и деревнях находят отклик и в поздних советских временах, и в наши дни. Но также они переплетаются с, так сказать, историко-культурологическими событиями — ведь заметная часть романа претерпевает жанровую трансформацию в зарисовки (то эссеистические, то «житийные») о скульпторе Иоанне Георгии Пинзеле, основателе хасидизма Баал Шем Това, философе-мистике, писателе и музыканте Григории Сковороде. Такое жанровое переключение, вероятно, может сбить с толку часть читателей, но оно имеет свой смысл: несколько разнообразит стилистику книги, расширяет контекст и поле, в котором находятся интересы и судьбы героев. В конце концов текст «выруливает» и на историю писателя уже двадцатого века, советского агента Виктора Петрова, в частности на его любовный треугольник с Софией Зеровой и Николаем Зеровым. Здесь перед нами — своеобразный, довольно схематичный набросок «расстрелянного Возрождения», интересный, однако с акцентами на недомолвках и, скажем, на такой важной вещи, как сегодняшнее непонимание мотивов поступков героев литературной сцены того времени. «Расстрелянное Возрождение», судьба Виктора Петрова и других авторов 1920—1930-х или 1940—1950-х годов таким образом оказываются воплощением «испарения» памяти и знания. Подобным исчезновению (полу)мифического озера Амадока, которое в древности рисовали на картах нынешней Украины и которое дало название книге.

 Роман Софии Андрухович — это целостная и последовательная стилистика. С вниманием к мелочам и характерным неторопливым темпом, с богатым воображением и причудливыми образами. С аллюзиями и стилизациями, в которых порой кроется не сразу заметная ирония и шутка. С фирменным отсутствием диалогов в традиционной форме. С символами и отсылками к подлинным фактам и историям. С поддержкой постоянного уровня эмоционального напряжения и тревоги. Не без моментов многословия. С несколько детективным привкусом.

 Если вам интересно сочетание такой эстетики и тематики, «Амадока» станет, возможно, не самой комфортной и не самой веселой, зато важной и многогранной спутницей на достаточно длительное время. Эти 832 страницы точно не пройдут незамеченными.