«Непригодных жанров нет»

Кого-кого, а Василия Портяка во время Майдана достоинства встречала не раз. Не раз грелись за чашкой кофе в кафетерии Главпочтамта. Предлагаемый с ним разговор — и о пережитом недавно, и о том, что с детства, словно гвоздь, в сердце.

— Живем в такое трагическое время, которое по интенсивности переживания трудно с чем-то сравнить, по крайней мере нашему поколению. Какой жанр, с твоей точки зрения, лучше подходит для осмысления нынешних событий (даже страшно написать война...) — киносценарий или новеллы?

— Нет жанров для этого больше пригодных. Или непригодных. Хемингуэй «по свежим следам» после войны в Испании написал великий (не об объеме речь) роман «По ком звенит колокол». Стефанык пережитую людом беду в Первой мировой гениально воспроизвел в новелле «Діточа пригода». Уверен: она — из лучших в мировой новеллистике. Вне времени. Стоит лишь абстрагироваться от покутского колорита (прежде всего — лексики) и можно соотнести с тем, что происходит сейчас. А как актуальны репортажи, блоги, дневники, словом — литература факта. И поэзия. Она всегда отзывается первой (пример — Павел Тычина во времена украинской революции). Вспомним, сколько стихотворений звучало на Майдане со сцены. Не все были совершенны, иногда художественно откровенно слабые, но как живой нерв воспринимались хорошо. Потом появилась в печати настоящая поэзия. Что же касается собственных замыслов, то говорить рано.

— Человек на пограничье, испытание огнем — так обобщила бы суть твоей прозы. После Бориса Харчука, кажется, ты был первым, кто писал об УПА?

— Возможно, хотя мои писания не совсем, не конкретно об УПА. А первым романом были «Вогненні стовпи» Иванчука. Несомненно одно: первым был все-таки Харчук. И я рад тому, что и первый художественный фильм на эту тему — по его повести «Вишневі ночі». Я был автором сценария. Не все написанное имело надлежащую критику, медийную поддержку и — соответственно — массового читателя. Например, роман львовского писателя Василия Стефака «По той бік ночі». Он вышел в печати лет семь-восемь назад, и я надеялся на огласку, но после первых отзывов стало тихо, как в ухе.

— Прочитала пунктирную историю твоего рода — страшную историю. Как было жить, зная правду фактически об уничтожении родных советским режимом?

— Эта боль появляется не сразу. Говорю о таких случаях, как со мной — родился аж на самом спаде сопротивления, следовательно вся информация не из опыта, не из пережитого, а из рассказов, фотографий, даже из фольклора — есть такой песенный гуцульский жанр: песни-хроника. Это сюжетные песни (на коломыйковый лад) о реальных событиях, конкретных людях. В них тоже остался след моего рода. Интересно, что этот архаичный жанр до сих пор существует в горах. Поэтому все в детстве воспринималось как сага: грозность «Хмары», нечеловеческая сила «Сибиряка», дерзкая смелость «Кучера» — «Кравса», героическая смерть «Ваньки», с которого москали, как пелось в «хронике», «з неживого чоботи стягали», загадочный образ деда Кузьмы, который якобы знался с какими-то высшими силами. И только в старших классах, где-то в девятом, началось настоящее понимание настоящей истории рода и края, тяжести борьбы и потерь, осознание московского притворства. Все, у кого в памяти такие ожоги, не удивляются нынешним «братским» отношениям.

— Глубинный лаконизм, деталь, вокруг которой может разворачиваться сюжет, — как «опознанные» шестилеткой носки-капчуры на убитом отце — черты твоей поэтики. Как «вынашивается» новелла?

— По-разному. Иногда, как в случае с упомянутой тобой новеллой, все начинается с детали, а собственно здесь — как раз с дырявого капчура на ноге убитого. Это воспоминание из детства, из увиденного (к УПА отношения не имело). Но дыра и пята, которая из нее выглядывала... У меня, маленького, родилось тогда острое впечатление незащищенности, несовместимости бытовой детали со страшной тайной смерти, с самой смертью. Оно сидело в памяти все годы, и в одно какое-то мгновение вынырнул сюжет. Бывает наоборот — почти готовая новелла «ждет» какого-то штриха, без которого она... еще не новелла. Так было с сырным коньком в руке невинно казненной старой женщины в одном из сюжетов. Каждый раз своя история. Вероятно, так бывает со всеми, кто пишет мало и без конца вымуштровывает в тексте каждое слово. Кто знал Григора Тютюнника, рассказывают, как он наизусть читал друзьям свои рассказы, все что-то переделывая, выбрасывая и дописывая — проверял, как воспринимается.

— Семь, если не ошибаюсь, киносценариев, в частности и о героях Крут, киноповесть об Олексе Довбуше — мучают ли «нерожденные (на экране) дети»? Веришь ли, что рано или поздно все-таки воплотятся?

— А куда деться? Хочу верить. Досадно, конечно, что «Довбуш» вылетел из производства почти накануне съемок. Деньги! И что фильм о крутянах до сих пор «на бумаге», хотя была победа в конкурсе. На Майдане многократно демонстрировали фильм «Нескорений» по моему сценарию — о Романе Шухевиче. Кое-кто мне говорил, что впервые там его и увидел. Думаю, что кино о молодежи под Крутами было бы не меньше (или даже больше) к месту и «к моменту». Тем более сегодня.

— Живешь в Фастове. Насколько знаю, там крепкое братство уповцев. Общаешься с ними?

— Конечно. Мне еще посчастливилось общаться с очень интересными людьми, например — славной памяти Василием Мельником, оуновцем. Был захвачен немцами, отбыл заключение в Освенциме, после войны оказался за океаном, ездил оттуда в Нюрнберг — свидетельствовал на судебном процессе. Вместо того, чтобы вернуться в благополучную Канаду, десантировался в Прикарпатье, имея задачу наладить в очередной раз оборванную связь с главнокомандующим УПА. Опять плен, трибунал. Принимал участие в восстании в Норильске. К сожалению, таких осталось мало. В Украине вообще, не только в Фастове. А фастовское галицкое общество сформировалось, когда узникам и ссыльным, приговоренным за участие в освободительной борьбе, разрешили возвращаться в Украину, но не в западные области и не в столицу или города-»миллионеры». Высланные «в разведку» из Инты практичные посланцы прикинули: Фастов при железной дороге, есть удобная возможность ненадолго (без глаза участковых, комендатур, других пристальных служб) наведаться в родные места, Киев под боком — это уже относительно перспективы будущей учебы детей. Словом, вскоре в городе появилась целая колония. Некоторые после амнистии уже после нескольких лет были расконвоированы, создали семьи, работали в Инте на шахтах, где на то время были хорошие заработки. Когда в Фастове начали создаваться жилищные кооперативы, среди первых вступили к ним и «компактно» заселились. Один из таких домов так среди люда и называется — «Инта». Действует Братство УПА, но больше всего объединяются все, от малышни до стариков, в греко-католическом обществе, которое, между прочим, за два с половиной десятка лет разрослось за счет местного люда и перестало уже быть сугубо «галицким». Наши прихожане дежурили на Майдане в той церкви-палатке, что была около колонны, пока не сгорела.

— Если сегодня режим жесткой экономии, на чем стоило бы урезать расходы, перебросив их на кинопроизводство?

— Да не надо ничего урезать! Нужен умный закон о кино, который бы, в частности, предусмотрел, что инвестированная в кинопроизводство сумма не будет стоить инвестору при уплате налогов от его прибыли. А еще лучше — засчитать эти средства в сумму налога.

СПРАВКА «Дня»

Василий ПОРТЯК родился в 1952 году в с. Кривополье Ивано-Франковской области. В 1977 г. окончил Киевский государственный университет им. Т. Г. Шевченко, в 1986 г. — Высшие курсы сценаристов Госкино СССР (мастерская Э. Барабаша). В 1984 г. вышел первый сборник новелл В. Портяка «Крислачі», в 2006 г. — «У снігах». Под этим же названием вышла книжка новелл и киносценарий «За кривду гір» в серии «Літаратурна агенція «Банкова, 2» (2013 г.). По сценарию В. Портяка сняты фильмы «Вишневі ночі», «Атентат — осіннє вбивство у Мюнхені», «Нескорений», «Меланхолійний вальс», «Залізна сотня».