О «запрограммированности» поэзией

Ее псевдоним ассоциируется с лирой, с арфой. Действительно поэтический образ. Да и соответствует внешности этой молодой киевлянки. Никогда не видела ее сердитой, высокомерной, в целом в негативной ауре. Около таких людей всегда уютно и спокойно.

«ИМЕННО С ПЕРЕВОДОВ АНГЛОЯЗЫЧНЫХ ПОЭТОВ И НАЧИНАЛОСЬ МОЕ ПЕРЕВОДЧЕСТВО»

— Не больше ли всего переводили Дж. Г. Р. Толкина, его поэмы и прозу. Чем он привлек?

— «Аппетит» пришел во время «еды»: сначала был заказ издательства «Астролябія» на перевод «Гобита», а уже потом, в разгар труда, — открытие, что это «мой» автор. Собственно, это открытие мне подарили прежде всего прекрасные стихотворения Толкина, вкрапленные в текст. Возможно, через мою «запрограммированность» на поэзию — ведь именно с переводов любимых англоязычных поэтов и начиналось мое переводчество.

Теперь, когда имею в своем портфолио уже несколько книжек Толкина и отдельных его поэтических произведений, могу сказать, что меня этот писатель привлекает своим блестящим повествовательным талантом, неисчерпаемым воображением, умением синтезировать популярную литературу с филологией, авторским героико-фантастическим митом и религией — над традиционными канонами. И, конечно, ярким поэтическим талантом, отшлифованным филологической школой.

— В вашей наработке переводы не только с современного английского, но и с западносаксонского диалекта древнеанглийского (имею в виду героическую эпопею «Беовульф»). Как преодолеваете переводческие трудности?

— Собственно, «Беовульф» и был моим первым переводческим заказом — хотя на полпути я вынуждена была отложить работу, чтобы перевести «Гобита» и некоторые другие произведения Толкина. При первом «контакте» текст меня шокировал: «варварский» язык, который имеет очень мало общего с современным английским. К тому же «Беовульф» — эпос народа-завоевателя, англосаксов, которые покорили кельтскую Британию. А мои симпатии были, конечно, на стороне кельтов (не только из-за нелюбви ко всем формам агрессии, но и из-за любви к ирландской культуре).

И только углубившись в эту величественную поэму, преисполненную звона мечей и гвалта воинских пиров, вслушавшись в музыку ее аллитераций (это созвучия согласных, которые подчеркивают метрические акценты), я осознала: не важно, в чьем лагере пылал тот огонь, около которого певец, касаясь струн арфы, спел в утешение воинам прекрасную песню. Однако сейчас, во время войны, в которой наш враг использует убийственные масс-культурные и информационные технологии, для меня очевидно, что эта эстетическая «оптика» работает только на большом временном и географическом расстоянии.

Были вопросы и относительно воспроизведения аллитераций. Обходя технические моменты, скажу, что здесь помогала сама фонетика украинского языка: мне виделось даже что-то мистическое, когда в соседних полустихах при переводе сударялись «криця» и «кров», «хороми» и «хоробрі ратники» — без какой-либо отсебятины с моей стороны. А с сугубо языковыми трудностями помог справиться идеальный глоссарий, составленный Фредериком Клебером, и два перевода поэмы на современном английском.

ИГОРЬ КАЧУРОВСКИЙ КАК УЧЕНИК КИЕВСКИХ НЕОКЛАССИКОВ

— Среди определенной «экзотики» и переводы либретто оперы и мюзикла. Здесь своя специфика, опирающаяся на музыкальный материал. Что дала работа над ними?

— Большую творческую радость! Потому что здесь совпали и моя любовь к поэзии, и любовь к музыке. К тому же и в случае оперы Генри Перселла «Дидона и Эней», и в случае мюзикла «Рождественская песня» (по Диккенсу) мне повезло сотрудничать с композитором и музыкантом большого таланта — Андреем Бондаренко, а также моим любимым хором «Крещатик».

— Вы чрезвычайно активный популяризатор и исследователь творчества последователя киевских неоклассиков Игоря Качуровского. Хотя бы несколько слов, откуда этот последовательный интерес к его творчеству.

— Впервые стихи Качуровского попали мне в руки, когда мне было 18 лет  — возраст, когда формируются идеалы. Я поняла, что поэзия может быть высокой по стилю — и в то же время живой и человечной, и уж точно не скучной. Впоследствии дорвалась до интереснейших стиховедческих трудов Качуровского, разыскала его адрес и завязала переписку. Именно через него я по-настоящему открыла для себя неоклассиков, через ученика — его учителей.

— Чей переводческий авторитет воодушевляет вас?

— Авторитет учителей и коллег-единомышленников. Среди первых назову Игоря Качуровского и Виктора Коптилова, среди вторых — прежде всего Люцину Хворост, мою поэтическую посестру, ученицу Качуровского. Он, кстати, нам обеим подарил по открытке с фотографией Николая Зерова. Мне с надписью: «Це наш учитель — мій і Твій», а ей: «Хай Зеров пильнує, щоб Ви тримались обраного творчого шляху!»

— Вы — автор поэтических сборников. Пока работаете над переводами, откладываете вдохновение?

— Видимо, нельзя его принудительно отложить. Но это факт, что перевод, работа над чужим текстом, дает выход твоей собственной творческой энергии, которая взаимодействует с энергетикой оригинала — тем духом, который стоит за буквой. А следовательно, на что-то другое энергии может и не хватить. В то же время перевод (особенно поэтический) может, напротив, стимулировать творческий процесс: какой-то образ или формальная находка «твоего» автора могут пробудить движение собственной творческой мысли, подсказать оригинальный замысел. Так, мой перевод «Беовульфа» «оброс» уже несколькими произведениями-»сателлитами» — двумя пародиями и серьезным сонетом.

БОГ МОРЯ ЛИР И ДАР ПЕРЕВОПЛОЩЕНИЯ

— Не могу не спросить о вашем псевдониме — О’Лир. Он вымышлен от любви к Ирландии?

— Да. У ирландцев был бог моря Лир/Лер, который обладал даром перевоплощения. Хотя признаюсь, непосредственным поводом к избранию псевдонима стала клевета на меня. Когда один украинский деятель на Западе рассказал эту клевету Качуровскому, пытаясь очернить меня перед моим учителем, тот всего лишь ответил: «Это самая большая ложь, которую я слышал за последние десять лет».

— Если бы была возможность что-то изменить в пройденном пути, что изменили бы?

— «Переиграла» бы некоторые коллизии, в которых была пассивной, — пассивным свидетелем зла или и пассивной жертвой. Но... судьба не знает сослагательного наклонения — судьба как сущность сверхчеловеческая, промысел Божий — и опять ставит нас в ситуации, подобные тем, с которыми не справились. Многому меня научил Евромайдан, где в полную грудь дышалось воздухом Достоинства и Справедливости, воздухом Свободы.

— Книги в вашей жизни.

— Ирландские саги, сказки и средневековая лирика, романы Томаса Манна и Германа Гессе, «Сага о Есте Берлинге» Сельмы Лагерлеф. Из украинской прозы — роман Антоненко-Давидовича «За ширмой», из украинской поэзии — Зеров, Рыльский, Клен, Качуровский... Это самые большие сокровища моей библиотеки.

СПРАВКА «Дня»

Елена О’Лир — поэтесса, переводчица, литературовед, кандидат филологических наук, автор статей, посвященных творчеству поэтов-диаспорян, вопросам стиховедения. Переводит преимущественно с английского.