Россия — не Украина

Этот год доказал: тема «Украина и/не Россия» опять возвращается в наше социокультурное пространство с неслыханной актуальностью. Почему-то с приходом новой власти, которая позиционировала себя преимущественно как экономических специалистов, которые наведут порядок в стране, а уже потом возьмутся за гуманитарную сферу, в Украине все произошло с точностью до наоборот. Литературные события 2010 года показывают: тема подобия/противостояния между Россией и Украиной опять в центре. В этом году появилось несколько книг, в которых дан образ России, а также и несколько сориентированных на показ «не искусственной», а настоящей украинской жизни. Каков автообраз России и Украины в этих книгах? Сразу скажу, что не очень приятный. И Украина, и Россия решились рассказать правду о себе.

ПРАВДА ПЕРВАЯ

Умом Россию не понять
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать —
В Россию можно только верить.

Эти слова из стихотворения Федора Тютчева стали для многих поколений символом непостижимой, но по-своему привлекательной русской души — загадочной, иррациональной, мистической. Россию никогда нельзя постичь полностью, потому что недостает самого объекта для познания. Такие рассуждения возникают, когда читаешь новый роман русского «Чехова» современности Виктора Ерофеева «Энциклопедия русской души».

Россия в интерпретации Ерофеева еще не доказана. Может, это только фантом? «Россия превращается в «фрагменты географии». Может, России уже нет? Как нет? Вот — карта. Так это же только карта. Может, Россия чистая фикция? То, что мы живем в иллюзорной стране, с иллюзорным главнокомандующим, иллюзорным правительством, иллюзорным парламентом, иллюзорной внешней политикой, иллюзорной экономикой и иллюзорной оппозицией — это и так понятно» (С. 213). «Сколько бы не говорила Екатерина о том, что Россия — европейское государство, Пушкин был прав: размещение России в Европе — ошибка географии».

Русская душа не может быть разложена по полочкам, потому что таким способом разрушиться важнейшее: ареол непостижимости. Россию нужно боготворить, как мы боготворим что-то сакральное.

«Энциклопедия» — это попытка свести воедино огромный культурный, исторический слой значений, которые обвивают российский континент. Для России вообще важно это не соответствие формы и содержания. Так как Россия вся состоит из содержания и не имеет никакой формы. «Русский человек состоит весь из содержания, — возразила мама. — У него форма отсутствует» (С. 184). «Известно, что похуизм — русская национальная философия. Основа всех основ. Не Ломоносов, не Пушкин, не Толстой, не Ленин, а именно похуизм овладел массами» (С. 115). «Похуизм можно было бы назвать российской версией европейского цинизма...» (С. 157).

Русские верят, что похабщина жизни — это то испытание, которое они должны пройти, это что-то кармическое, а потому естественное. Карма — это не индийское, а сугубо русское философское понятие. И, идя по гвоздям, как индийские йоги, этот народ обретает себя. «И думаешь среди всей этой пышности: Спасибо, Боже, за науку, спасибо за испытание» (С.8). В конечном итоге, «у русского ежедневно апокалипсис. Он к этому привык» (С. 49). Главная мерзость российской жизни — не хамство, даже не отношение к человеку как к говну, а негласное согласие на продолжение недостойной жизни и стремление к ее оправданию. В умении все оправдать заключается русская правда» (С. 34). Часто это стоически апокалиптическое безвыходное положение русская душа принимает с допингом в форме водки и красной икры. Россия, она всегда существует на грани Эроса и Танатоса. «Иван Грозный, который убивает своего сына, живописен. В России любят тех, кто замучил и убил многих русских. Это есть и русская живописность» (С.28). «Русский суд страшнее Страшного Суда» (С.43). Такое предельное положение порождает особая разновидность «любви к ближнему»: «Однажды Серый побил отца, как всякий русский. Хорошо, что не убил» (С. 114).

«У нас в России от сквозняка может начаться все, вплоть до гражданской войны...» (С.13). Нажать на ядерную кнопку или начать войну — это в России не дело стратегических операций, а лишь признак широты русской души. Они таким способом знакомятся с другим миром. Все эти парадоксы, в которых существует Россия сегодня, блестяще озвучил Виктор Ерофеев, человек, который живет в проекциях нескольких культур (прежде всего, французской). На расстоянии величие лица можно разглядеть значительно лучше. Поэтому и всплывают все парадоксы, которые настолько вписались в мировоззрение «русской души», что уже стали общим местом, атрибутом национального характера.

Россия Ерофеева — это образование, опасное, прежде всего, для себя. «Инвалид вызывает у русских спазм смеха, злобы и желание прикончить» (С. 211). «Среди противоречивых истин, которые составляют сущность Серого, есть такая, которая представляется мне несомненной. Это — склонность к саморазрушению» (С. 76).

Россия Ерофеева — это и что-то до боли «милое» сердцу, но, в то же время, и опасное, как медуза, которая своим взглядом превращает гостей в каменные скульптуры. Роман-энциклопедия — это роман, в котором описаны характеры, психология народности, в котором конструируется автообраз. «Мамы нет. Папы нет. Никого нет. Народу — много. Серый знает: чтобы выжить, нужно все предать» (С. 90).

Финальная точка романа — непрестанное желание встать перед лицом новой духовной, трансцендентной реальности. «Главным событием ХХІ века станет рождение нового, планетарного Бога» (С. 219). Эта реальность нуждается в придумывании нового Бога, планетарного Бога. Но примечательно, что этот новый Бог для всех, опять-таки, появляется из русской бездны.

Ерофеев, как никто другой, может критиковать и уничтожать «свою Россию» именно потому, что она — его. «Зачем? — спросил я. Не ставь в России этот вопрос. Если ты когда-либо получишь на него ответ, этой страны не станет» (С. 176).

ПРАВДА ВТОРАЯ

Россия никогда не будет описана адекватно. Россия просто не может быть адекватной и предложить что-то приемлемое для внешнего мира. Она всегда вызывает восторг, изумление, восхищение от первой встречи — ее огромные соборы с роскошными сводами, огромное географическое пространство, великая литература не могут оставлять равнодушным. Однако чем больше ты погружаешься в этот мир, тем сильнее чувствуешь, насколько отталкивающей может быть Россия и «русский дух».

Все эти рассуждения возникают после прочтения другой «Энциклопедии русской души». Только на этот раз автор — не русский писатель Виктор Ерофеев, а польская журналистка Кристина Курчаб-Редлих. Книга-эссе называется «Пандрешка». Правда, у Кристины Курчаб-Редлих образ матрешки сливается с образом ящика Пандоры. И из этой смеси создается ужасный мутант — Пандрешка. Каждая русская матрешка, в действительности, содержит скрытую опасность. Или же можно сказать, что знакомство с Россией для автора издания напоминает «раздевание» матрешки, ты словно входишь каждый раз в новый слой. И в последнем — угроза, опасность, смерть. Сегодня, по словам автора, в России «расширилось пространство бесправия и страха. Но — о парадокс! — проросло и окрепло усыпленное во времена Ельцина ощущение народного превосходства. Укрепляет его ежедневная пропаганда, убаюкивая сомнения, словно гипноз. Новый президент, Великий Гипнотизер, подчинил себе свободные медиа, парализовал декретами создание партий, независимых от власти, ликвидировал оппозицию».

В книге журналистка пытается описать свой опыт сосуществования с Россией. Россия предстает из этой книги страной-мутантом. В этой стране еще могут чувствовать себя более-менее «нормально» иностранцы — государство создает для них иллюзию, что Россия — страна высшей культуры. Но в действительности, «нормальная» жизнь для своих жителей — это грязные подъезды, диктатура власти, вонь и цинизм, жесткость в отношениях, мат и имитация. «Интересно, что во всех посткоммунистических странах ползучая демократия страдает инфекцией обмана и жадности...». Русская нация — это нация «по договоренности», нация православных, которые не распрощались с культом язычества.

Кристина Курчаб-Редлих замечает: «Глубоко варварской России, заселенной сотнями божков, христианство было навязано силой. А в народе процветает язычество. Не об этом ли свидетельствуют столы во многих церквях, на которых тарелочки с едой ожидают души умерших?..

Но трудно отрицать то, что православие очень требовательно... Какая-то из очень религиозных цариц, возможно, Елизавета Петровна, издала указ: в церквях разговаривать запрещено, тех, которые не будут молчать, заковывать в цепи... Повсеместно любовь к Богу связана властью. Даже цепями».

Образ России в книге Кристины Курчаб-Редлих — дантовский «Ад». Это первый том «Мертвых душ» Гоголя, которому не суждено было иметь продолжения. Разве что это продолжение будет силой сожжено в очистительном огне. На этой земле существуют не люди, а куклы, привидения. Здесь никто не имеет права на собственную индивидуальность. Люди должны выполнять предписания, должны жить так, как говорит руководство. «Каждая единица в той толпе, что бы не делала и как бы не была одета, инстинктивно выполняла приказ: не выделяться! Жест, голос, взгляд — всеобщее приглушение, как будто палочкой дирижера. Дирижера, который есть в каждом из них, как ядро в клетке, особая составляющая крови. Дирижера, который всегда сдержит слишком высокий взлет, приглушит громкий крик (каждый возглас: Ле-е-ена!!! И-и-игорь!!!), схватит за руку, которая позволила себе слишком легкомысленный жест... Коллективный дирижер систематически, из поколения в поколение, приказывает палочкой: — Не кричать! Не бегать! Не спорить! Тихо! Смирно! Внимательно! Стать! Идти! Запрещается!..

Отряды пионеров, собрания комсомольцев и все, кто на пути, — равняй шаг, подними глаза и шагом марш! В ногу!».

Россия для польской журналистки — страна внутреннего террора. Отсюда никогда никого добровольно не выпускали. Россия — страна легализуемых двойных стандартов. В ней батюшка может освятить коньячно-водочный «заводик» (и также каждый священник мечтает о своем «свечном заводике»), приехав на дорогом мерсе, открыть багажник, чтобы хозяева положили туда дары с освященного места. Порой описанные места появляются действительно гротескно изображенными. Автору удалось искусно передать состояние и дух нынешней России — России времен создания независимого государства, России, которая распрощалась с СССР и смело создала новую газовую империю с новой диктатурой. В этой стране, как замечает Кристина Курчаб-Редлих, человеческая жизнь ничего не стоит.

Россия в «Пандрешке» не знает измерения свободы, а настоящую свободу она воспринимает как что-то обманчивое. К. Курчаб-Редлих приводит анекдот, который рассказывал Булат Окуджава: «В польской гостинице жители СССР спрашивают: «А в город выходить можно из гостиницы?» — «Да, конечно!». «А когда в номер возвращаться?» — Ответ: «Когда захотите». «А посетителей принимать можно?» — «Да, только, чтобы до 22.00 они ушли от вас». Финальная точка: «Так у вас здесь настоящий бордель!». К сожалению, в России и до сих пор свободу путают с борделем. И пока будет так, до тех пор Россия будет не Россией, а Пандрешкой, которую можно продать иностранным туристам, но которая скрывает в себе гибель для собственного народа, который породил этого киборга...

ПРАВДА ТРЕТЬЯ

Книга В. Дибровы «Правдивые истории» — зеркало нашей современности. Представленные рассказы написаны в течение 1980—2008 годов. Мастерство Дибровы заключается в том, что он показывает несформированное сознание нового человека, который еще не смог изменить коды советской эпохи, не смог войти в пространство самостоятельного мышления. Описанный человек мыслит преимущественно мифологическими категориями, представляя себя как тирана и жертву одновременно. В издании вмещены истории, которые интересны уже потому, что блестяще раскрывают психологическую сторону человеческих отношений.

Хочешь или нет, ты доверяешь автору «Правдивых историй», поскольку психологическая достоверность произведений поражает. Ситуации, изображенные в шести правдивых рассказах, поражают невымышленностью — сюжеты в них не сконструированы, а как бы списаны с жизни: вот, например, жена ухаживает за больным мужем, у которого опухоль (и паралич тела), она хочет прописать в квартире своего мужа, но ее свекровь категорически против. Иногда героини прибегают к ситуациям, которые бы подходили больше к временам Нечуя-Левицкого (когда свекровь вырывает подписанный документ, в котором написано, что квартира переходит к невестке, разрывает его на куски и сует их себе «в лифчик». «Что это ты подписал? Дай сюда! Через мой труп!» — Она выхватила из рук невестки заявление, разорвала его на кусочки и спрятала их себе в лифчик).

Невестка не может смириться с таким поведением свекрови, начинаются постоянные драки и потасовки, свекровь рассказывает соседям, какую неслыханную жестокость проявляет ее «дорогая невестка». А невестка, между тем, узнает от полусонного мужа, что у него есть еще и дочь... Одним словом, вполне реальная ситуация из жизни: борьба за жилплощадь, нелюбовь невестки к свекрови и наоборот, болезнь мужа, который понимает, что смертельно обречен, что у него есть лишь надежда, но не положительный медицинский вывод...

Важно, что у каждого рассказа есть своя философия, которая далеко не ограничивается житейской правдой. Во втором рассказе идет речь об истории женщины, у которой неожиданно оказался родственник (через дорогу вприсядку), который проживает «за бугром». Конечно, идет речь о переходных временах, когда у человека еще был страх, что за таких «родственников» можно и сильно получить от соответствующих инстанций. Но, с другой стороны, очень уже хотелось куда-то поехать, увидеть лучшие миры. Но можно ли сразу писать об этом в письме? Не подумает ли этот человек, что его родственники — аферисты, которые хотят выехать за границу? Может, лучше пригласить его к себе? Но куда?.. В конечном итоге, этот клубок экзистенционально-психологических вопросов достигает своего апогея, в котором женщина закрывает свою тетрадь (в которой писала письмо) и бросает ее в огонь. «Пока она раздумывала над тем, как бы, между прочим, намекнуть на деньги — потому что это было бы проще всего — ей вдруг пришла одна мысль. А как же он нам их сюда передаст? По почте? Так их же вытянут по пути. Банков таких нет, чтобы и там, и здесь — одна сеть. Разве что с кем-то? Так, где ты найдешь такого честного и надежного человека? Если же родственник захочет приехать к нам, то здесь возникает еще больше вопросов «Поэтому не приезжайте к нам, — приписала она уже в темноте, при свете костра, — ни в коем случае. Зачем это вам? Оставайтесь там, где вы есть. Потому что у нас плохая погода, завистливые люди и совсем нет будущего».

Вся книга, сама по себе, построена на неклассической украинской рациональности абсурда нового времени.

P.S. ПРАВДА И НИЧЕГО, КРОМЕ ПРАВДЫ

Когда-то экс-президент Франции Жак Ширак, получая в Кремле премию РФ, процитировал упомянутую в начале статьи строку из Тютчева. Возможно, до конца и не понимал, что он цитирует. Спичрайтеры поработали над произношением, не больше. Но весь парадокс в том, что русским и не нужно, чтоб кто-то относился к России осмыслено. Они и сами себе такого не позволяют. История России — мессианская. А поэтому запутанная. Это как в фильме Рязанова «Небеса обетованные»: русские верят в лучшее будущее, которое будет отвечать мессианскому статусу, но для этого нужно, чтобы пошел голубой снег. А вот что бы Жак Ширак процитировал из украинской литературы, если бы посетил Банковую в Киеве? И ожидают ли в Киеве голубого снега?