«Сейчас я прыгаю по книжкам, как наш Президент по пенькам»

Из-за того, что писатель проводит эти бурные дни на Евромайдане, мы встретились с Александром Ирванцем не в его домашней библиотеке, а недалеко от эпицентра событий — в кофейне «Купидон». В конце беседы к нам присел Сергей Жадан. Когда у него зазвонил телефон, Ирванец выхватил его и ответил: «Я похитил Сергея Жадана, связал, и теперь вы должны заплатить миллион долларов выкупа...». Такие выходки — обычное дело для пана Александра, который весело рассказал «Дню» о своих книжках и совсем другим, более серьезным тоном, о том, что некоторые события из его художественной прозы сегодня становятся реальностью.

— Как выглядит ваша библиотека?

— Я живу на два дома — у меня часть библиотеки в Ровно, где живет моя мама, а часть — в Ирпене. Иногда смысл моих приездов к маме заключается в том, что я в Ровно тяну сумку книжек, которые мне здесь не нужны, а оттуда тоже тяну сумку книжек.

У меня очень много удивительных артефактов. Например, мой голландский товарищ Атте Йонгстра подарил мне когда-то свою книжку. Я не читаю на нидерландском, но эта книжка — страниц триста абсолютно чистой белой незапечатанной бумаги, которая взята в переплет. На обложке его фамилия, имя, а на последней странице — биография, фотография, а внутри нет никакого текста — полиграфический брак. Он предложил это использовать это как notes, записную книжку. И у меня есть эта чудесная вещь.

Я преподаю в Острожской академии на отделе литературного творчества и недавно взял туда показать студентам первые книжки Ивана Малковича, Юрия Андруховича, Игоря Рымарука, Оксаны Забужко, Сергея Жадана. Большинство из них выходили в издательстве «Молодь», и там тоже на последней странице обложки размещены фото и короткая биография. А на снимках Андруховичу, Малковичу, Забужко по 23—24 года. Один из студентов сказал: «Но эти книжки стоит читать только для того, чтобы посмотреть на фотографии». Еще у меня есть первая книжка Евгении Кононенко «Колосальний сюжет» (это рассказ), первая книжка Владимира Дибровы «Пісні Бітлз».

У меня есть много бракованных книжек. В свое время в моем родном городе издали антологию ровенской поэзии, у которой было три или четыре составителя, и, как это обычно бывает, получилось, что у семи нянек дитя без глаза. Есть такой поэт Николай Тымчак, в Дубне живет, и мне приписали его стихи, а мои Тымчаку (Смеется.) Вот такие удивительные вещи. Однако у меня хорошая библиотека — почти никогда не приходится лезть в Интернет или одалживаться.

Я когда-то говорил, что хорошо быть известным писателем, потому что есть друзья почти во всех европейских столицах и больших городах. Но минус в том, что все эти авторы дарят свои книжки, а у меня нет такой привычки — выбрасывать их. Немецкий, скажем, я знаю, а когда дарит книжку голландский или венгерский писатель, то я же их никогда не прочитаю, поэтому они у меня просто стоят.

— Возвращаемся к библиотеке. Насколько она упорядочена?

— Она была в хорошем состоянии, но за последние полгода-год стала совсем неупорядоченной. Среди системных книжек может стоять какая-то другая. В ближайшие дни, до Нового года, мы хотим с женой навести порядок в квартире и каталогизировать библиотеку. Я поправлю все, и она будет почти в идеальном состоянии.

— А кто еще, кроме вас, собирал книжки для вашей «библиотеки на два дома»?

— Мои отец и мама — средняя интеллигенция. Они оба с Востока, хотя я родился уже на Западной Украине: папа из Черкасской области, а мама из Харьковской. Папа был главным агрономом Ровенского областного управления сельского хозяйства, а мама — филолог. Поэтому дома всегда была хорошая библиотека. Еще с 70-х годов, даже не знаю откуда — ни отец, ни мама не знали польского языка — у нас был «Польско-русский словарь» (тогда не было украинских). Благодаря этому в юные годы я выучил польский язык. Еще были разные артефакты. Например, первое издание «Енеїди» с иллюстрациями Анатолия Базилевича — это прекрасная графика. Там суперобложка такая пурпуровая, потрепанная, но и она сохранилась у меня.

У родителей было много польской литературы, которая выходила на украинском. Очень важные польские книжки, переведенные еще в советское время: роман Леопольда Тирманда «Злой», Зофьи Налковской «Роман Терезы Геннерт», Вильгельма Маха «Учительница, дочь Колумба», Тадеуша Доленги-Мостовича «Карьера Никодима Дызмы». Тот же «Злой» Тирманда сегодня бы был бестселлером, ведь это абсолютно крутой приключенческий роман о боксере-мстителе, который действует в послевоенной Варшаве. Шедевральная книжка! Надо только найти владельца прав и перенабрать текст на компьютере. Это я издателям современным подсказываю.

Есть у меня и семитомник Павла Загребельного, среди которого один том — его публицистика. И среди публицистики есть рецензия Павла Загребельного на книги Леонида Ильича Брежнева «Малая земля» и «Возрождение». У меня в Ровно бывали все: Андрухович, Неборак, Жадан, Дереш... Когда мне хочется поприкалываться, беру с полки книжку и зачитываю гостям фрагменты из рецензии на книгу Брежнева. Есть много другой «хорошей» и «интересной» литературы, которую, по-видимому, надо почистить, но я не умею выбрасывать книжки. Для меня каждая из них — ценна.

— В общественные библиотеки книжки дарите?

— Я уже в Острожскую отвез книжки, в Ровенскую областную тоже заносил пачки, но моя домашняя библиотека не уменьшается. Вот сейчас стоит наш Евромайдан: меня там узнают, подходят фотографироваться. И недавно женщина из Кировограда достает книжку, которую написал ее муж. Пишет мне подарочное посвящение, свой мобильный. Я уже не могу выбросить или подарить книжку с автографом. Еще раз 10—15 в год мне приходят бандероли. В справочнике Союза писателей есть мой ровенский адрес и на него посылают книжки, преимущественно из Восточной Украины. Я прочитываю или хотя бы пролистываю эти издания. Понимаешь, я уже старый квалифицированный читатель. Как говорил Чарли Чаплин, «я не должен есть весь кусок мяса, когда вижу, что мясо гнилое». Я тоже. Но я даже классиков некоторых откладываю, когда вижу, чем эта книжка закончится. Например, у великого писателя Умберто Эко очень люблю «Имя розы», а вот из «Маятника Фуко», грубого тома в 700 страниц, я прочитал страниц 200 и отложил, потому что понял, как это сделано. Мне, как писателю, важно знать технологию, а дальше становится неинтересно. Но книжка у меня стоит, никому ее не отдам.

Иногда вижу, что это великий писатель, но не «мой». Насколько я люблю Хемингуэя, настолько мне не пошел Фолкнер, хотя прочитал его пять-шесть романов. Понимаю, что это крутизна, но это не мой стиль, не мой тон.

— А какова «ваша» литература?

— Уже упоминал Хемингуэя, также — Оруэлл, Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль». Недавно перечитал «Ярмарку тщеславия» Теккерея. Есть авторы, к которым я возвращаюсь. Например, в Ровно у меня лежит возле кровати «Лексикон інтимних міст» Андруховича. Я его перечитываю маленькими порциями, это очень «моя» литература. Иногда к повести «Кайдашева сім’я» возвращаюсь — шикарная проза. У Ивана Франко есть повесть «Великий шум», в которой, кажется, впервые в украинской литературе описана сцена дефлорации, еще на том галицком языке и от имени женщины. Иван Яковлевич — наш бронзовый классик, мужчина. Вряд ли он сам пережил подобную сцену (смеется. — Авт.), но у него она зафиксирована.

Еще «мои» писатели? Англичане, тот же Ивлин Во «Возвращение в Брайдсхед» — прекрасная вещь. Американцы — Джером Сэлинджер, Сол Беллоу. Сейчас я прыгаю по книжкам, как наш Президент по пенькам (Смеется.) В Ирпене у меня стоит трилогия Издрыка «Воццек», «Подвійний Леон» и «Острів КРК». А на столе лежит книжка, которую я никогда в жизни не прочитал от начала до конца, это — «Похождения бравого солдата Швейка» Гашека. Я открываю ее, читаю 20-30-40 страниц, но эта книга у меня постоянно открыта.

Прочитал я и книжки молодых Павла Коробчука, Ирины Шуваловой, Ефима Дышканта, Романа Романюка. Когда-то я ими буду хвастаться, как сегодня первыми книжками старших писателей.

— Как вы пристрастились к чтению?

— Когда шел в первый класс, отца забрали в армию — как раз был чехословацкий кризис 1968 года. Мама была учительницей и у нее был свой первый класс в другой школе, поэтому я пошел в школу сам. В то время я не просто умел читать, а прочитал уже много литературы, а большинство детей в классе не умели. И где-то на второй-третий день один мой одноклассник принес украинское издание Марка Твена «Приключения Тома Сойера», где были «классные рисунки». «Рєбя, подзибайте, он індєєц (индеец Джо)». И я у него забрал эту книжку и начал читать, как только вышел из школы. Это меня затянуло сразу. «Советы» издали полного Марка Твена — пять или шесть томов. В частности там были «Гек и Том среди индейцев», «Том Сойер за границей»... Я это все прочитал, хотя они уже и слабее. У Марка Твена есть биография Жанны д’Арк, написанная от имени ее священника-исповедника, есть прекрасная повесть «Таинственный незнакомец» — о сатане, который приходит на Землю. Но это был не только Твен, но и Жюль Верн, Николай Трублаини и еще разная хорошая детская приключенческая литература.

— Недавно на «Фейсбуке» вы писали о том, что сегодня происходят события, которые чем-то напоминают определенные сцены из ваших романов.

— Я написал, что сегодня вижу, как одновременно претворяются в жизнь три моих наибольших прозаических произведения — и «Рівне/Ровно», и «Очамимря», и «Хвороба Лібенкрафта». Сегодня люди с красными пятнами вышли на Майдан и отбиваются от остальных людей, которые считают себя нормальными. Стена из «Рівного/Ровного» подвигается дальше на Восток, но она еще есть, она еще разделяет Украину на Западноукраинскую Республику (ЗУР) и Социалистическую Республику Украины (аббревиатуру составьте сами). А Очамымря приходит снизу по течению Днепра (из южных и восточных областей) и понемногу съедает князя. Я не хочу называть себя пророком, пусть люди скажут, и то я буду отбиваться изо всех сил. Но все это сбывается, хотя немножечко с поправкой на реальность. Мы действительно стоим, и у нас действительно стена, и мы знаем, что за той стеной есть наши, братья. И мы хотим забрать их. Я очень хотел бы, чтобы это произошло, прилагаю для этого все усилия, но не уверен, удастся ли нам это окончательно.

— Пишут или звонят вам в связи с последними событиями ваши зарубежные друзья?

— (Достает мобильный телефон.) Вот сообщение из Польши: «Wszystkie news w Polskie sa o Ukrainie. Trzymaj sie, brate» («Все новости в Польше об Украине. Держитесь, братья»). То есть мне приходит очень много смс, звонков, электронная почта. Пишут друзья из Америки, преимущественно диаспора. Кстати, один американец, мой приятель, профессиональный бейсболист стоит здесь вместе с нами на Майдане. Завтра или послезавтра приедет мой товарищ из Польши — журналист Эдвин Бендык... Я ежедневно ставлю телефон на зарядку, потому что за день столько звонков, что он вызванивается. Звонят по телефону преимущественно вечером, и каждые 10—15 минут я должен давать комментарии, рассказывать, что здесь и как.

— Когда можно встретить Ирванца на Майдане?

— С 22 ноября я здесь ежедневно.