«Современная литература делает акцент на связях с исторической, социальной, политической действительностью»

Прошедший год для украинской литературы оказался успешным. Появление самых выдающихся произведений, которые очертили литературный мейнстрим 2011-го побуждает задуматься над несколькими вопросами: важно посмотреть на современные корреляции между литературой и жизнью. Кажется, эта тема в последнее время уже не так распространена и популярна, как, например, еще тридцать лет тому назад. Литература особым образом пересоздает жизнь. Как писал Богдан-Игорь Антоныч, «искусство не воспроизводит реальность и не преобразовывает ее. Искусство создает другую действительность».

ГОД АНТИУТОПИЙ, АНТИУТОПИЙ И ТРАВЕЛОГОВ

Украинский литературный мир 2011 года всколыхнул, прежде всего, роман Лины Костенко «Записки українського самашедшого» (опубликованный еще в конце 2010 г.). Встречи с читателями доказали, что люди устали от перверсивного медиамира и политического абсурда, читатели нуждаются в человеческом общении. Кроме того, важную роль сыграл роман Юрия Щербака «Час смертохристів», роман-антиутопия, в котором речь идет о 2077-м перед самым началом Четвертой глобальной войны. Кстати, завершился прошлый год другим романом-антиутопией — «Хронос» — молодого писателя Тараса Антиповича, написавшем о материализации биологического времени, которое один ученый научился экстрагировать из людей, чтобы возвращать молодость богатым мира сего. Время стало ресурсом, за который ведут жестокую борьбу бизнесовые и политические властители, забирая чужие жизни. Мир 2040 года — антигуманный и контролируемый. Мир новых божков — айфонов и айподов. В этом — антиглобалистский пафос романа Тараса Антиповича. «Хронос» ни в коей мере не является ни гуманистическим, ни антигуманистическим. Все, что происходит в этом мире, находится за гранью добра и зла, сюжет выстроен с позиции имморальности, которая ни моральна, ни аморальна. Бога как высшей силы в этом пространстве не существует. Люди одиноки в своей жадности. Все, чего они хотят, — это вернуть молодость, отняв жизнь у других. «Омолаживание» в романе становится грехом, преступлением. «Вся эта страна — одно большое преступление», — отмечает Антипович. Фактически роман продолжает ту проблематику, к которой 80 лет тому назад подошел Бруно Шульц в книге «Санаторий под клепсидрой». Человек может использовать прожитое время, похищая его у кого-то. В «Хроносе» время переведено в плоскость грязной мировой политики. Изменяются общества, формируются новые политические режимы — и все это делается ради новой валюты под названием «время».

О другом греховном мире, только с проекцией на прошлое в традиционном духе, идет речь в повести Марии Матиос «Армагедон уже відбувся». Эта повесть — семейная сага, история об Иване, который совершил преступление. И с этого начинается минус-эволюция, вырождение в его сыновьях, которые слетаются на похороны отца, словно черные вороны, чтобы разыскать сокровища, на которых кровь от убийства. Лишь его дочь Светлана, живущая в Греции, остается человеком и лелеет в себе любовь к отцу. В Греции она нашла другой мир, в котором также живут иные боги. В отличие от украинского Бога, те греческие боги любят людей. «Тут на кожну справу є бог. Є бог від любові і є від помсти, є від зброї, вогню і є від вина. Тут такі дивні ці боги, тату, що й не знаю, чи я їх не прогнівила цими словами, але вони якось домовляються між собою про людину» («Армагедон уже відбувся»). Повесть очерчивает в украинской литературе новый уровень отношений человека с Богом, с трансценденцией, с высшими силами. В наше время верующий человек может чувствовать значительно более глубокое, жгучее одиночество, чем человек, который веру потерял.

Напоследок упомяну о романе братьев Капрановых «Щоденник моєї секретарки», который по своему пафосу весьма близок к «Запискам українського самашедшого». Это тоже история об украинской политике глазами «изнутри», история о наихудших годах кучмизма, о борьбе внутри страны, об украинцах, которые теряют свой язык, которые никогда не умели бороться за свою землю. Национальная риторика в произведении также появляется в ироническом амплуа, но тем не менее роман не утрачивает острой социальной значимости, хотя и рассчитан на массовую аудиторию. Произведение предлагает морально-этические исторические ориентиры.

АНТИЯЗЫК

Тема украинского языка, который страдает от русификации и который превращается в жуткий суржик, также находит место в романах Лины Костенко и братьев Капрановых. По-современному написанные, эти произведения ориентированы на молодое поколение, которое сегодня вновь оказалось перед выбором в ситуации русификации, более того, осквернения национальных символов. «Дивна манера: щойно ми сіли до літака, Ірка тут-таки перейшла на російську, хоча з цим цілком можна було почекати до приземлення. Цікаво, у своїх європейських телевояжах вона так само швидко переходить на англійську? Колись і я, як усі кияни, мотилявся між мовами, намагаючись підлаштуватися під співрозмовників. Аж поки один з них, який звично говорив зі мною російською, тільки-но потелефонувала дружина, перейшов з нею на українську. «То ви україномовний?» — здивувався я. — «Так». — «А чому ж ми тоді російською?» — «Не знаю, якось так почали». Ситуація анекдотична: двоє українців розмовляють між собою російською тільки через те, що хтось у компанії першим сказав російське слово. З того часу я припинив постійні філологічні кульбіти. Врешті-решт, це моя країна, і я маю право розмовляти у ній рідною мовою, яка до того ще й якимось дивом є державною» («Щоденник моєї секретарки»). Герои «Записок українського самашедшого» и «Дневника моей секретарши» («Щоденника моєї секретарки») сознательно выбрали для себя украинское пространство, украинский язык как форму выражения своего «Я».

В обоих случаях важно обращение к формату дневника. Мир построен вокруг информационных потоков, которые умножают состояние глобального помешательства. «Армагедон уже відбувся» — это тоже в какой-то степени дневник. Если же вспомнить «Щоденник страченої» М. Матиос, в котором описывается история отношений с прокуратурой после сравнения обелисков с фаллосом, то это только подтвердит предположение. Дневник делает возможными личностность, субъективность, которыми отмечена повествовательная легкость. Эти книги читаешь на одном дыхании. Это — словно кинофильм о твоей жизни, ты стремишься узнать себя в героях, стремишься посмотреть на себя со стороны, вспомнить прожитые годы, которые еще не стерлись в памяти.

В самом ироничном произведении — «Лексиконі інтимних міст» Юрия Андруховича — имеем лично пережитую карту Европы и Украины, на которой города расположены в алфавитном порядке и каждое в авторском воображении обозначено особой рефлексией. Этот текст можно было бы назвать антиколониальным. Андрухович вписывает Украину в Европу, показывая разительное отличие между совковой Украиной Востока и Юга и проевропейскими западными регионами. В чем-то эта книга выстраивает стереотипы, однако, скажем, мастерски подмеченные детали в описании городка с непонятным статусом и непонятной этимологией «Енакиево» не могут не поражать почти гоголевским подходом.

ЛИТЕРАТУРА И ЖИЗНЬ

Связи между действительностью и литературой сегодня уже не такие, как во времена Тургенева или Нечуя-Левицкого. Однако парадокс 2011 года в том, что современная литература, по крайней мере, в самых ярких своих проявлениях, стремится подчеркнуть связи с исторической, социальной, политической действительностью. Такая тенденция противоречит постмодернистским традициям — если, правда, кто-то до сих пор думает, что мы живем в период постмодернизма. Зато литература все более четко обозначает вхождение в новую эру, в которой текстуальное пространство вынуждено выполнять функцию электрошокера. Что-то должно вывести людей из состояния летаргического сна, в которое разные нации периодически попадают, зацикливаясь на мелочности, приземленности.

Литература — реальность, которая может сказать «нет» трансовому состоянию человеческого мышления. «Часом мені хочеться закричати до всього людства: «Люди! Давайте зупинимось і візьмемо новий старт. Бо при таких забігах фініш буде фатальний» («Записки українського самашедшого»). Современное человечество в художественном воплощении предстает истощенным, растерянным, потерянным, нервным и раздраженным. Это отражается на глобальном психологическом кризисе начиная государством заканчивая семьей.

В свое время так будоражил общество, чтобы оно не уснуло, Николай Гоголь. Сегодня снова возникает угроза впасть в то состояние, которое называют апатией, социальной инертностью. В таком случае нация превращается в аморфное тело, которое не способно управлять историческими процессами. А следовательно, кто-то берет на себя функцию кормчих, и часто этими «кто-то» становятся не очень благородные люди, которые используют национальную риторику в собственных интересах. «Ба, з кожним роком чорноротих спекулянтів прибуває і прибуває, ніби і справді встають вони із мертвих — і безустидно сунуть на народ, як саранча. І лиш Іванами прикриваються — бо нема більше ким прикритися. Вони навіть мертвим ним прикриються задля свого жирування, хоч молодші від Івана ледь не у півторачку. І Бог їх не судить — любить? І розумні люди їм мовчки потурають — бо мало хто в цьому світі на відкриту правду спроможний. Устидливі наші люди правду в очі казати? А кривду терпіти не встилаються, що так уперто не хочуть із навіженими заїдатися, ніби навіжені якісь безсмертні чи що? І як далі на світі жити тим, хто хоче просто жити, а не з мерцями воювати?! Хто на це відповість Іванові?» («Армагедон уже відбувся»).

КАТАЛОГ АБСУРДА

2011 год как никогда доказал, что в наш постпостмодернистский период, уже проявленный различными тенденциями, литература может по-новому выполнять нациософскую роль. Литература в таком случае не становится великим идеологическим нарративом, ни в коем случае речь не идет об актуализации «большой литературы». Зато она явственно показывает пусть в иронической, карикатурной форме тенденции реальной жизни, которые могут привести к национальному коллапсу.

Подборку информационных вырезок, подтверждающих античеловечность и трагическую комичность «нашего» времени, имеем и в романе братьев Капрановых: «Президент Росії Володимир Путін вважає, що Росія й Україна в жодному разі не повинні протиставляти себе Заходу, і повинні рухатися шляхом формування Єдиного економічного простору... («Щоденник моєї секретарки»). Ирония, внутренне интегрированная в тексты, обеспечивает их жизнеутверждаемость и современность, они обращаются к разным поколениям, но не становятся средствами идеологии, жесткого дидактизма. Однако в центре внимания оказывается украинская история, украинский язык, государственные политики различных ориентиров; наконец, все это подводит к конструированию новейшего автообраза украинцев из разных проекций: внутренней, внешней, стереотипной, иронической.

ДЕТИ ИНДИГО

Каким видится «новое» будущее литераторам? В романе Лины Костенко будущее ассоциируется с тинейджером, который пока еще смотрит в одну точку и существует в своей реальности. Однако именно из этой точки когда-нибудь может начаться другой отсчет времени, в частности для всей нации. Аналогичный дискурс имеем и в романе «Щоденник моєї секретарки». Несмотря на то что молодые персонажи выглядят нелюдимыми, — это дети индиго, люди будущего. Зато нынешнее поколение потеряло способность находить общий язык, он просто утратил смысл.

Такой вот 2011-й — литература и реальность сошлись, чтобы в форме интеллектуального травелога, дневника или же антиутопии обострить абсурдность действительности. Каждое из упомянутых в статье произведений имеет свою изюминку, оно не похоже на другие тексты, однако критика абсурда, исторического безумия, коррупции, цинизма, жесткого прагматизма, античеловеческого глобализма роднит книги на тематическом уровне, образуя единый типологический ряд. Это тексты для новой Украины, лишенной совковости, Украины настоящей, а не мнимой свободы.