Стратосфера сельского Дон Жуана

Игорь Павлюк, как никто другой, предстает медиатором в русле новейшей украинской поэзии; он устанавливает естественные эстетические связи с поэзией своих предшественников — семидесятников, шестидесятников, пражан... В его стихах в меньшей мере представлено экспериментаторство формы, в то же время имеем полный пир мысли.

Чеслав Милош как-то предположил, что творцов-поэтов можно разделить на конструктивистов и авангардистов, то есть тех, кто работает с образной мыслью, и тех, кто прежде всего стремится создать новое здание, переиначивая каркас предшественников. Павлюк не стремится к эпатажу, его стихи — новаторские и классические одновременно, поскольку в них нет обнаженного стремления к эстетическому шокированию, вместе с тем имеем и классическую силлабо-тонику, и верлибры, и атональную поэзию... Все это свидетельствует, что в украинской литературе модернизм и до сих пор активно присутствует, что стилевые поиски начала ХХ века находят своих апологетов и сегодня. И это, по-моему, нормально. Конечно, речь не идет о прямом наследовании/копировании «литературных отцов», скорее имеем отголоски голосов-предшественников, которые продлевают эту поэзию во времени. В частности, все эти черты можем найти в поэзии из нового сборника Игоря, который называется «Стратосфера».

Игорь Павлюк творит особое ритуально-мифологическое пространство. В частности, в его поэтическом сборнике «Стратосфера» имеем символическое разделение поэтического сборника на семь подразделов-циклов: «Оселя», «Введення в таїнство», «Вільні падіння», «Осінь в метро», «Постаті», «Безконечний шлях» и «Пора». В середине некоторых разделов имеем еще более дробное разделение. Тем не менее даже перечисленные названия говорят сами за себя: поэзия ориентируется на колдовскую практику, она нуждается в особом семиотическом коде для дешифровки.

Поэзия Игоря Павлюка в «Стратосфере» предлагает читателю особый ключ для вхождения через небесные врата. Однако вход через небесные врата начинается именно в «Оселі». Название сборника — «Стратосфера» — уже имеет две возможных трактовки. Именно здесь размещен озоновый слой, который символически ассоциируется с Поэзией. С другой стороны, «стратос» с древнегреческого — войско. Итак, через первоначальное этимологическое значение слово соотносится со словами «страта», «страчувати», «самострата» («казнь», «казнить», «самоказнь»). На эти значения указано в аннотации к сборнику. Итак, Поэт — это тот, кто сжигает себя на сакральном костре. Но, вместе с тем, огонь — это то, что очищает и защищает человека от опасности (как отмечает Г. Башляр). Украинский поэт — это «воин-характерник» (цитирую аннотацию). В этом реализована связь поэзии Игоря Павлюка с поэзией Шевченко («Я на сторожі коло них поставлю Слово...»), Франко, Леси Украинки («Слово, моя ти єдиная зброє...»), пражан, в частности Олены Телиги, Евгения Маланюка, Юрия Липы и других.

Базарна вітчизна —
Як баба стара, ще дівка...
Мов заміж виходить
Свідома усся така!..
Всі у безсмертя граються
з кров’ю і золотом.
Яйця зозуля кладе в часовий
пісок.
І — як дірка озонова
над льодяним болотом —
Світить журба з кісток.

Игорь Павлюк оголяет то, к чему осторожно подходят нынешние философы, психологи и культурологи. Это проблема человеческого одиночества в многомерном мире. Жизнь все больше уподобляется существованию. Прежде всего потому, что человек, получив потенциально неограниченную свободу, потерял чувство укорененности. Можно ли иметь корни в мультикультурном мире, в котором теперь гражданами столиц бывших империй в своем большинстве являются выходцы из бывших колоний? Разрушение модели «центр — маргинес» привело к психологическим разрушениям в других плоскостях: «Бог-человек», «дети-отцы». Изменяется «формат жизни»: теперь даже для некоторых небесные пространства выполняют функцию родного дома. Некоторые люди проводят значительную часть жизни в перелетах между континентами. Для них время — это попытка сделать как можно больше дел. Но имеют ли эти дела эпистемологическую ценность? Что останется в дне грядущем — сотни тысяч мегабит информации, в которых будет запечатлена суетная жизнь нашего времени?

Може, всі мої вірші —
Модерна сповідь язичника
Над рікою, що довга —
Мов пісня собача вночі.
...Мені ж
Як людині
Людно —
Але нелюдяно
Тут.

Игорь Павлюк — «поэт Дома». Дом в этом случае предстает архетипическим образованием; это образ универсальный, который в творчестве Павлюка приобретает специфические признаки. Дом — это и память, и Украина, и свое «обнаженное сердце», и история, и семья, и поэзия. В этом творчестве мы ощущаем активную авторскую позицию, которая вырастает из педалируемого и гипертрофированного образа Поэта. В чем-то в этой интенции Игорь Павлюк приближается к романтикам, хотя не всегда Поэт — это сугубо романтический образ. Поэт для Игоря Павлюка — прежде всего демиург, которого вывели на авансцену не только европейские романтики, но который генетически родственен с фигурой античного жреца. Поэт имеет способность провозглашать Истину и предвещать будущее.

На фоні епохи,
Що темна, немов зіниця,
Всі люди світліють, святіють,
Пливуть на Той світ.
І морщаться зорі, як сльози,
Як новонароджених лиця.
І ділиться серце
На Захід і Схід.

В этом кроется верховенство Поэта — в царстве Духа он предстает властителем, поскольку в одной руке держит скипетр Времени, а в другой — магический жезл Пространства. И эта поэзия сегодня не кажется старомодной или неинтересной. Просто такое поэтическое слово содержит в себе основное — поэтическо-эмоциональное переживание, авторское лирическое «Я».

Сільський філософ
Не знає Нбщо,
Та знає Як в світі жити,
Щоби ні воєн, ні битв...
Не було нічого.
Щоби сидіти у травах високих
І в даль дивитись —
А раптом, а раптом
В очах коханих
Побачиш очі
Простого Бога.

Когда что-то кажется старомодным, то это не означает, что этот феномен выпал из оси нашего времени. Просто, возможно, наступает момент, когда мы должны вернуться в прошлое, так как достижения настоящего заводят нас в тупик. Эпоха постмодерна — это время антимахновщины (а стихия махновской анархии — постоянный топос в поэзии Павлюка). Махновщина — это свобода, которая оценивается смертью.

Для Игоря Павлюка концепт «дома» — определяющий. Это жилье антиурбанистическое, но трансцендентное. В нем также есть место для иронии, но это ирония, которая, ломая, создает. Поскольку она расшатывает в нашем восприятии устоявшиеся нормы «пофигизма», к которым привыкнуть значительно легче. Но в наших условиях такой «пофигизм» — возможность «докатить Украину до самого края».

...І ця за гроші куплена свобода.
І ця краса без істини й добра.
І — допотопне відчуття народу
Над берегами
Кровного
Дніпра.

Призывы к спасению себя и своей земли в поэзии Павлюка не следует воспринимать как шестидесятнический гуманистический атавизм, а скорее как альтернативную форму поэтического бытия, когда постмодерному человеку наконец становится невыразимо тоскливо. А еще большее одиночество он чувствует, когда возвращается к трансцендентному. Раз отказавшись от Бога, этот человек автоматически заполняет это пространство чем-то другим, только не религиозным мироощущением.

Епоха вмерла...
Серце відболіло
І тихо засвітилось —
Як болід.
Мій Буг під Богом,
Як гадюче тіло,
Блищав до океану сотні літ.
Сумна держава...
Древня батьківщина
Іще зосталась, кровно-золота.
Ще — чорт та ангел в мене
за плечима.
І спереду коханої уста.
...Епоха вмерла.
Але старовіри
Ще воскресять колись її свята.

Человек всегда должен держать в себе тот огонек, который помогает в самую тяжелую минуту повернуть жизнь на 180 градусов. Это способность человека верить в чудесное.