Свет «коцюбинскости»

Хотелось бы сразу отметить, что над изданием этой книги работали люди очень близких пани Михайлине, люди «на расстоянии сердца» — Элеонора Соловей, Евгений Сверстюк, Мирослав Маринович, Леся Демская-Будзуляк, Алексей Синченко. Идея названия «У мерехтінні найдорожчих лиць» — слова из лагерной поэзии Стуса — принадлежит Василию Овсиенко. Очевидно, что этими строками названы воспоминания не случайно. Это метафизическое продолжение их духовного диалога: благодаря самоотверженному труду пани Михайлины, увидело свет эпистолярное наследие Василия Стуса, именно она одна из первых заговорила о экзистенциональном значении эпистолярия поэта и стремилась, по ее выражению, очертить феномен поэзии Стуса без надоедливой политической мифологизации. Владимир Панченко подчеркивает, что эта работа была для Михайлины Коцюбинской кроме всего прочего, «моральным действием. Это означало, что она не могла ее не выполнить». Эти воспоминания занимают достойное место в мемуарном дискурсе шестидесятников. Также книга щедро обогащена и существенными вкраплениями из «Книги споминів» самой М. Коцюбинской.

Книга композиционно состоит из четырех разделов: «Споминів» (тексты 45 авторов), «Публікацій» (неопубликованные статьи М. Коцюбинской, в частности ее предисловие к будущему изданию писем репрессированного языковеда «Кирило Осьмак: Автопортрет на тлі Владімірського централу»), «Листи і люди», где помещены письма Екатерины Коцюбинской к Марии Ищук, переписка М. Коцюбинской с Э. Соловей, Н. Пилипьюк и письма Н. Свитличной, О. Заливахи и Л. Плюща к М. Коцюбинской). Удачным дополнением является четвертый раздел «Ілюстрації», где есть очень ценные и редкие фотографии М. Коцюбинской разных лет в окружении ее родителей, родственников, друзей-шестидесятников и коллег.

Слова Ивана Дзюбы («Замість епіграфа») являются определенным настроечным ключом к многоголосию воспоминаний: «В то же время оставаться собой означало для нее постоянно развиваться, профессионально расти (в самых тяжелых условиях), не поддаваться догматизму, преодолевать то «патриотическое» упрощенчество, которое она пренебрежительно называла «одноклеточностью», ведь из свидетельств авторов отчетливо возникает образ интеллигента-европейца. Это очень важно, поскольку Михайлина Коцюбинская одна из тех нерядовых личностей, которые разрушают миф о самовлюбленном патриотизме украинских интеллектуалов и определяют приоритетные векторы развития нашей культуры и сейчас. М. Коцюбинская осознавала, какую опасность может принести «злоупотребление лозунгами», чрезмерность конъюнктурного фразерства и предостерегала от ограниченности «собственной хатой».

Особенностью этих воспоминаний является то, что они частные, и именно благодаря опубликованию неизвестных широкой аудитории фактов, предстает образ известной и неизвестной М. Коцюбинской. Вот какие характеристики дают племяннице Михаила Коцюбинского ее друзья и ученики — «Рафинированный литературовед» (И. Дзюба), «Интеллигентное лицо шестидесятничества» (Г. Корогодский), «Генератор толерантности» (Л. Танюк), «Берегиня памяти» (Е. Сверстюк), «Человек поступка» (А. Пашко), «Хранительница» (С. Глузман), «Несокрушимое благородство» (О. Кочерга), «Михася» (М. Горбаль), «Мама Михайлина» (И. Волицька-Зубко), «Большая котолюбка» (Вера Вовк), «Моя духовная мама» (Л. Маринович), «Королева анекдотов» (А. Синченко), «Сказочная фея-крестная» (А. Дыба).

Лесь Танюк говорит, что если бы был художником, то написал бы три отдельных портрета Коцюбинской — «Михаси 60-х, Михайлины 80—90-х и пани Михайлины периода Независимости». Авторы же воспоминаний с разной исторической перспективы, штрих за штрихом, создают ее общий портрет, портрет эмоционально насыщенный и осмысленный в контексте эпохи.

На фоне «хрестоматийных сюжетов» И. Жиленко о том, как М. Коцюбинская поддерживала ее в трудную минуту, детальных описаний времен М. Плахотнюка, Л. Танюка, О. Зинкевича о работе Клуба творческой молодежи «Сучасник», проведения вечеров памяти В. Симоненко и годовщин перезахоронения Т. Шевченко 22 мая (несмотря на преследование властью), распространения самиздата, объединения молодежи вокруг тех, кого Роман Корогодский называл отцами шестидесятников — Б. Антоненко-Давидовича, Г. Кочура, Н. Суровцовой, И. Стешенко, просматриваются и более мелкие, но очень красноречивые детали. Например, воспоминания о ватагах колядовщиков в те времена, когда за это выгоняли с работы. Собрания украинской интеллигенции на квартире Ольги и Павла Стокотельных, которая была филиалом таких солидных «культурных салонов», как квартиры Бориса Антоненко-Давидовича, Ивана и Леониды Свитличных, Григория Кочура, Ирины Стешенко. Свидетельства о защите друзей-шестидесятников. Интересные сведения о личных отношениях и связях с диаспорой и тому подобное. А вот информация о горьком юморе тех времен, когда называли друг друга «сиденты» (те, кто уже сидят...) и «досиденты» (те, кто уже «на очереди») подсказывает молодому читателю, что название воспоминаний Семена Глузмана «Рисунки по памяти, или воспоминания отсидента» это не просто удачная игра слов...

В воспоминаниях всплывает важная черта характера Михайлины Коцюбинской — ее способность освещать пространство своим присутствием. Когда авторы пытаются описать ауру Коцюбинской, то в их сознании всплывают образы, которые раскрывают духовные измерения этого человека, создавая один ассоциативный ряд вокруг концепта: свет — высвечиваю в себе ее присутствие — и много света... — белый свет абсолюта — свет «коцюбинскости». По-видимому, в словах Владимира Панченко в известной степени находим объяснение этого феномена: «... ее голос имел значение камертона. Когда он звучал, казалось, что воздух вокруг становится чище»

Младшие авторы воспоминаний (Л. Демская-Будзуляк, А. Синченко, А. Дыба, Д. Дроздовский, Н. Загоруйко, П. Ямчук) откровенно признаются, что знакомство и присутствие Михайлины Коцюбинской в их жизни было роскошным подарком судьбы, а общение с ней означало то же, что предстать перед живой историей (именно такую характеристику дает О. Забужко своему знакомству с Ю. Шевелевым). По убеждению Аллы Дыбы, темой особого исследования должно стать отношение Михайлины Коцюбинской с молодежью, а Мирослава Пинковская справедливо отмечает, что почти за каждым из друзей М. Коцюбинской стояла своя неповторимая история, потому что иногда в разряд друзей переходили уже дети друзей (в частности, именно так произошло с Олесем Обертасом, дочерью пани Мирославы Роксоланой Свято, Тарасом Компаниченко, Алексеем Синченко, Натальей Кучер, Гербертом Нойфельдом и автором этих строк).

Однако только от молодого поколения и поколения будущего зависит, будет ли продолжаться этот культурный диалог, сохранится ли единство поколений, и будут ли наши дети и внуки знать, кто такая М. Коцюбинская. Евгений Сверстюк говорит, что о жизни Михайлины Коцюбинской нужно будет написать отдельную книгу. Эта же книга является первой совместной попыткой в форме воспоминаний приблизиться к правдивости выражения образа большой личности, увидеть в мерцании самых дорогих лиц выразительный профиль дорогого человека.