Таня МАЛЯРЧУК: «Гражданское общество начинается с мелкого конструктива»

«День» уже писал о новой книге Тани Малярчук — «Біографія випадкового чуда». Она явно вызвала достаточно большой читательский интерес и весьма разнообразные отзывы критиков. Один из ее самых заметных признаков (наряду, разумеется, с характерной, хоть и несколько модифицированной стилистикой писательницы, ее манерой перестраивать сюжеты и портреты персонажей) — это заметное «социальное звучание». Автор достаточно глубоко погрузилась в специфику межчеловеческих отношений в типичных прослойках украинского общества. Как она ни стремилась сделать это весело и иронично — картина нашего социума получилась весьма мрачная. Все это и стало толчком к разговору с Таней, организовать который было не так и просто, поскольку Таня как раз занимается презентационными турами по Украине, а постоянно живет сейчас в Вене.

— Твоя новая книга, по сравнению с предыдущими, выразительно социальна. Это был сознательный выбор или так «само получилось»? И не боишься ли ты — как автор — упрощения, которое часто несет с собой «социалка»?

— Олег, я боюсь многого, но не упрощения. Простое ясное мышление — это идеал, которого я хотела бы достичь как в частной жизни, так и в письме. Пока что я блуждаю в темноте, путаюсь, мечусь, экспериментирую, надеясь, что все эти блуждания все-таки приведут меня когда-то к блаженной простоте. «Біографія випадкового чуда» — это попытка таким «социальным» образом «упроститься». Я начинала с того, что человеку на самом деле не нужно так много: чтобы было что есть, было что надеть, делать то, к чему имеешь дар, и быть способным сосуществовать с другими людьми, даже если их стремления отличаются от твоих. Такова моя героиня — она простая, она понимает все буквально. Что быть хорошим, например, означает ни что иное, как просто быть хорошим. Что милосердие и сочувствие — это милосердие и сочувствие. Что «помоги ближнему своему» значит действительно ему помочь. Закончила же я на том, что все это не работает в обществе украинского абсурда, потому что под простыми вещами люди понимают что-то совсем другое.

— С этой точки зрения в «Біографії...» Украина (или, по крайней мере, ее обычный город) выглядит совершенно беспросветно-черно. Есть ли в этой картине что-то, что внушает в тебя надежду?

— Я сознательно писала гипертрофированно и карикатурно. Тогда лучше видно. Я имею на это право, поскольку пишу все-таки художественный текст и пишу так, как считаю нужным. Я не имею перед реальностью никаких обязательств, время принудительного ее изображения, слава Богу, миновало. Но что бы ты сказал, если бы узнал, что все герои, кроме главной героини, в этой книге — реальные живые люди? Несколько историй я так и не смогла дописать до конца, потому что читатель просто не поверил бы, что такой ужас может происходить на самом деле. И я не верю, хотя точно знаю. Конечно, Украина разная — все зависит от угла зрения. Можно видеть только позитив, бесконечно долго и упрямо «внушаться» надеждой до тех пор, пока орган, который отвечает за надежду, не лопнет. Но это не моя работа. Если выбирать между большим ненавистничеством и немотивированным оптимизмом, то я на стороне первого. Сейчас, в этот момент, мне кажется, что Украина куда беспросветнее, чем я описала в своей книге.

— Твоя версия: почему украинцы продолжают терпеть и диктатуру, и собственную злобу, дикость, хамство и другие приятные черты нашего народа? Почему так мало людей готовы решиться на внешние и внутренние перемены?

— Потому что меняться — это неприятная и изнурительная работа, которая, кроме прочего, не приносит быстрые плоды. А украинское общество в своем подавляющем большинстве живет здесь и теперь. Это некий экстенсивный способ выживания: использовать момент по полной, а что будет завтра — меня не гребет. А завтра, если так жить, случится такое, что загребет всех. Собственно, оно уже случилось. Наилучший пример этого я увидела, работая журналистом, в одном селе в Донецкой области. Там залежи угля были очень неглубокими, каких-то десять метров прорыть вглубь — и имеешь себе уголь. Ну и жители этого села все вместе взялись свой халявный уголь добывать. Продавали его не знаю где за бесценок. Но им хватало на хлеб, колбасу и водку. Село процветало. Там даже открыли два ресторанчика, чтобы было где деньги пропивать. Теперь в этом селе живет несколько человек — остальные выехали. И не потому, что уголь, чего следовало ожидать, закончился. А потому, что дома попроваливались под землю в прямом смысле этого слова. Люди рыли копанки просто у себя во дворе. Все провалилось — дома, дороги, детский садик, магазин, ну и, разумеется, ресторанчики. Они первые.

А гражданское общество начинается именно с такого, с мелкого конструктива. Не рой уголь у себя под ногами, идиот. Не вырубай лес на горе, под которой ты живешь. Не выкручивай лампочки в подъездах, в которые тебе еще нужно будет когда-то зайти. Не стой за 50 гривен на заказных митингах и так далее. С этого начинается то, что можно назвать пафосным словом «достоинство». Диктатура — это смертельная болезнь общества, которое либо уже не помнит, либо еще не научилось быть достойным.

— Недавно у меня брали комментарий для радио и спросили: «Может, Малярчук так написала об Украине, потому что больше здесь не живет?». Что скажешь на это?

— А что я могу сказать? Если кому-то от этого станет легче, то такое объяснение тоже возможно.

— Не пишут ли тебе ультрапатриоты письма с угрозами?

— Не пишут и вряд ли будут писать. Ведь для этого, по крайней мере, нужно прочитать книгу, а ультрапатриоты не читают книги. Если бы читали, то потеряли бы свою ультрапатриотическую составляющую. Я себя в таком замкнутом кругу чувствую безопасно.

— Как тебе вообще за рубежом? Где живешь и чем там занимаешься?

— Живу в Вене, занимаюсь тем, чем занималась всегда. Формально моя жизнь мало изменилась. Добавился еще один язык, который нужно учить, но вынужденное самообразование для такого ленивого человека, как я, только на пользу. В целом я воспринимаю перемены по-буддистски спокойно — значит так должно было быть. Что-то я потеряла, что-то получила. Мой маленький мир стал шире. Но чем шире мир, тем более одиноко в нем себя чувствуешь. Я потеряла какое-то физическое ощущение корней, но с другой стороны поняла, что корни — категория иллюзорная. Я никогда их не имела.

— Планируешь ли когда-то возвращаться?

— Я связана с Украиной по рукам и ногам, потому что украинский язык — это моя родина, мой хлеб в конце концов. Где бы я ни была, я все равно в Украине. Спрашивать «Собираетесь ли вы возвращаться?» нужно у тех молодых людей, медиков, химиков, физиков, спортсменов, которые без лишнего шума толпами выезжают из Украины на ПМЖ за границу. Хороший хирург, скажем, уже за год-два найдет себе там работу по профессии. А в Украине честно и своими руками зарабатывать на жизнь невозможно. Вот спроси у таких хирургов, собираются ли они возвращаться. Мне интересно было бы почитать их ответы.

— А какой теперь твой любимый город?

— Их два: Ивано-Франковск и Вена. В этих городах мне приятно жить. В одном я родилась, в другом умру — красивая была бы биография.

— Что сейчас читаешь и что, соответственно, посоветуешь тем, кто будет читать это интервью?

— Как раз прочитала блестящую книгу Александра Бойченко «Мої серед чужих». Я ожидала от него чего-то такого со времен «Щось на кшталт шатокуа» и дождалась. Обожаю разумные ироничные исследования о дорогих мне писателях. А самое большое впечатление в этом году — романы швейцарской франкоязычной писательницы Аготы Кристоф «Толстая тетрадь» и «Неграмотная». Украинского перевода нет, а это без преувеличения гениальные тексты. Переведите кто-то их, пожалуйста!