Треугольник культурологии, иронии и страсти

Название книги — «Зіггі Фрейд & Ктулху», очевидно, несколько обманчива в своей «попсовости», однако вполне правдивая в плане смешивания культурных кодов, в постмодерности, которая, несмотря на распространенное мнение о ее исчерпанности в литературе (или даже непродуктивности в поэзии), присутствуюет здесь активно и даже плодотворно.

Стихотворения Крюгера — преимущественно длинные, подчеркнуто сюжетные верлибры. Часто они основываются на определенном ярком образе или коде мировой культуры, который поэт развивает, скрещивает с другими эпохами и стилями. Это может быть, допустим, старая история с территории Подкарпатской Руси о садистке Эржбет Баторий, купалавшейся в крови девушек, и ее замке. Вообще, Крюгер любит топос нынешнего Закарпатья, «вылавливая» из него как пестрых персонажей (по Духновича включительно), так и языковой колорит (некоторые стихотворения или отрывки из них написаны на местном диалекте). С интересом препарирует поэт и персону упомянутого в названии Фрейда/Фройда. В конце книги есть даже эссе о том, как правильно писать его фамилию: Крюгер приходит к миролюбивому вывода о валидности обоих вариантов, причем версия Фрейд более апеллирует к языку идиш, детству, семье, глубинной еврейской идентичности ученого, а стандартное немецкое Фройд, скорее, касается уже деятеля с мировым именем.

В поле действия Вано Крюгера оказываются также религии и идеологии — ислам, коммунизм и тому подобное. Из каждой он пытается извлечь интересные образы и метафоры для создания эстетически «щекочущей» картины и определенной интеллектуальной конструкции. Именно к этому сочетанию автор, как кажется, стремится чуть ли не в каждом своем стихотворении, что делает его поэзию выразительно культурологической.

Недаром, однако, в начале этой рецензии была упомянута постмодерность. Поэтому яркая и действительно интересная культурология Вано Крюгера вовсе не прямолинейна и, так сказать, не только «краеведческая». Все это приправлено чувством юмора, иронией, где-то скрытыми, где-то очевидными. Так, Ужгород превращается в славный порт Унгвар, и мимо его «белогвардейской» церкви гордо плывут корабли (здесь — и намек на казус древних венгерских мореплавательских амбиций), маленькой девочке в ночном потустороннем Львове мертвецы предлагают отдаться на всех возможных языках, маленький Фрейд/Фройд примеряет на себя карьеру морехода, который должен сделать какое-либо географическое открытие, Чебурашка воюет с киборгом, а в завершающих боевых операциях Второй мировой войны принимает участие отряд мухоморов. Местами такой «стеб» более изысканный и более уместный, но местами может и провалиться на более профанный уровень.

Но не иронией единой. Не менее важная составляющая часть поэзии «Зіггі Фрейда & Ктулху», хотя, возможно, и не в первую очередь заметная — это довольно хрупкие и деликатные образы, чувственные мотивы. Например, любовь. Она у Крюгера предстает огнем, сознательно ограниченным, закованным в эстетические рамки, как бы сдержанным — что делает ее на самом деле лишь более страстной. А по большому счету то же можно сказать и обо всех остальных психологических аспектах его поэзии, о любых острых эмоциях. Смакование последовательностью и медленностью их заострения, кстати, дает основания опять же думать о преодолении постмодерности.

Есть здесь и некоторая сентиментальность. Она рождается, среди прочего, из мелодичности и особого внимания к фонетике в отдельных текстах. Ну и, конечно, из определенных специфических образов, из ритмики, не присущей другим стихотворениям Крюгера.

«... Твоєму медові,

Як і тобі,

Не світить світло сонця,

Він зібраний у нічному холоді

            змертвілого туману

При світлі місяця, небесних зір

І зір земних — фар

Фур,

Що курсують

Маршрутом Київ — Львів

У нічному холоді асфальту

            автобану...»

В этом контексте необходимо вспомнить такой сквозной образ книги, как бабочки (со всем диапазоном толкований — от легкости, недолговечности до единения с абсолютом в суфизме). Что, между прочим, интересно и многозначительно сочетается с также сквозным образом огня и света.

Итак, в треугольнике культурологии, иронии и сентиментальной страсти в целом и вращаются стихотворения Вано Крюгера из его новой книги «Зіггі Фрейд & Ктулху». А наличие дополнительного эссе, а также сразу трех предисловий и послесловий от Олега Лишеги, Петра Мидянки и Ростислава Семкива, кроме всего прочего, подтвержает довольно большие амбиции Вано Крюгера к стилистическому и концептуальному развитию. Тексты книги в комбинации с такими амбициями действительно побуждают ждать: что же дальше? Куда будет двигаться эта поэтика, не совсем типичная для сегодняшней украинской литературной ситуации?