«В неизглубимых небесах...»

Андрей Александрович — один из самых известных наших писателей. Блестящий переводчик с античных языков, поэт, эссеист, критик... Из Львовского культурного космоса. Галицкого... Античного... Мирового! Трудно сказать, в какой эпохе, в каком временном пространстве  Содомора не чувствует себя своим.

«КТО НЕ ЖИВЕТ ПРОШЛЫМ, ТОТ ВООБЩЕ НЕ ЖИВЕТ»

Однако же прежде всего — Львов. Есть у писателя книга «Слезы вещей» (2014), сборник утонченных образков и медитаций. Чего не коснется душа писательская — как оно оживает. Каждый камень, каждый росток превращается в образ или образок. Так как действительно — «история — не то, что было и чего уже нет, а то, что есть, чем живем, по крайней мере, чем должны жить. «Кто не живет прошлым, тот вообще не живет», — уверяет давний мыслитель».

И первотолчок «Скелець розмальованих» так же там, в прошлом, которое остается живым, на удивление живым. Когда на селе (а родился и вырос Андрей Содомора в селе Вырив, близ Львова) не было не только радио, но и электрики. По вечерам на столе светилась лампа, от которой творился теневой театр. «Стены правили за экран; мы, дети, делали свое «кино»; пальцы против лампы укладывали так, что на стене, уже выразительными тенями, появлялись разные создания: то зайчик шевелил ушами, то волк беззвучно щелкал зубами...».

Так сам писатель вспоминает (во вступительном повествовании к книге)  о своих детских годах и  особенности механизма фантазии. Так как наиболее «интересным, живым, «экраном» было детское воображение. А пищу ему поставляла раскрытая книжка в ярко очерченном лампой под абажуром (умброй) световом кругу: что читали — то и видели». Да, так и было! И хотя в моем детстве были и электричество, и радио,  и даже телевизор, а все же центром духовной жизни, высказываясь пафосно, была книга. Потому что именно она будила фантазию, вызывая волны бурных образов — звуко-зрительных.  А книга прежде всего читалась — вслух. «Был — живой голос: папа, при лампе, читал; мы с мамой, которая хозяйничала на кухне, слушали  [...] Живой огонь, живой голос, живая музыка, живое «кино»...

Все были живыми еще, и все было живым. И таким остается. «Мы из нашего детства. Какое оно               — такие и мы. Жизнь меняет нас, но мы хотим оставаться такими, какими были когда-то». Вот и возвращаемся — «к тому сказочному «когда-то», к сказке собственно. Вот сию сказку детства — живую, непременно живую! — и решил воскресить в своей новой книге Андрей Содомора. Сразу скажу — книге просто фантастической, которую стоит иметь каждой украинской семье.  Той самой, где книга, живая книга, оказалась на маргинесах, ее заменили гаджеты и компьютеры, отчасти телевизор. Главный итог — разрыв семейного круга...

«ЧТОБЫ ЗАСЛУШАЛАСЬ И МЫШЬ...»

«Скельця розмальовані» возвращают нам ту связь семьи. Слово здесь должно звучать и должно оживать в пластических образах. Ради этого приглашена к соавторству талантливая львовская художница Леся Квик, которая и дарит нам эффект творения того детского театра или кино, когда слово оживает в дискретном временном пространстве.

Ключевым для понимания сверхзадачи книги Содоморы является само понятие Живого — Слова и Образа. И живого контакта вероятных читателей — тех самых, которые будут читать книгу вместе: родители и дети, именно так. Автор это неоднократно подчеркивает: избран камертон, который настраивает на «что-то среднее между «взрослой», серьезной и «детской», улыбающейся поэзией». Читая  книгу вместе, взрослые и дети и соединят серьезное и смеховое, вместе погружаясь в образы, проглядывая их первоисточники и первозначения. Мир большой природы здесь так же состоит из нескольких секторов — прежде всего живая природа, не тронутая людьми (хотя и обработанная многими поколениями поэтов), и природа города, главным образом Львова.

Вот сия двуликость и двоединость образных величин предстает уже с первого стихотворения, «Дождь во Львове». Большой город, пропитавшийся архитектурными застылыми и вечными, казалось бы, неподвижными формами. Зато поэт явит нам живую пластичность дождя, который поит «парасоли цветные». Да, парасоли не отражаются от дождевых струй, а впитывают их в свои лона, вслушиваясь в вот эти «милые шепоты дождя».  Впитывают, превращаясь в целый тебе оркестр, в «тихие песни, разговоры, соло скрипки вечернее». И спят секунды и минуты в этой благовесте, и каменные львовские львы, которым мерещится их африканский рай. И темпоритм дождя — он так же «не шумит и не гудит», просто себе идет...

Удивительное стихотворение, тот самый камертон всей книги. Здесь каждое стихотворение подает мир, в котором разрушается, нередко до основания,  привычная архитектура наших представлений об окружающей среде. И мир тот звучит, не в последнюю очередь, своими аллитерациями и звуковыми рифмами. Например, в стихотворении о сверчках, которые играют на скрипке, «тишину солнечную строят». То есть звуки извлекаются ради того, чтобы выстроить огром беззвучья: «чтобы заслушалась и мышь: «Что за тишь! Что за тишь!» Поэтому привычные и знакомые каждому сверчки предстают как «тишины тихой мастера», без которых «тишина та Уже не тишина, — тихота».

Вот такие образно-смысловые неожиданности встречают нас в книжке Содоморы на каждой странице — и какое же это пространство для общего наслаждения родителей и детей. Так как не случайно поэт подчеркивает, что «тихота» — это из словаря его внука Дорчика; совместное творчество — внучка и деда!

«СКОЛЬКО ШАГОВ ДО ЗВЕЗД...»

Еще стихотворение — «Лічба», супертрадиционное для детской литературы. Зачин не обещает необычных поворотов: а давайте, дети, попробуем посчитать то, чем напхом напихано пространство вокруг — песчинки, былинки, зернышки в колосках... И поворот исходного мотива к чему-то намного более стереоскопичному: «Щоб усе це зрахувати, Терпеливість треба мати, А ще — стільки жити літ...». Вот такой образно-смысловой прыжок: от обычной детской (улыбающейся) считалки до вполне взрослой (следовательно, серьезной) философии самого жития-бытия. А собственно — математики бытия, потому что оно пронизано числами, сколько живешь — столько и обсчитываешь прожитое и непрожитое, то, что просыпалось сквозь сито лет. И финал, улыбающееся-серьезный: «Хто в лічбі тій щось опустить — Починати знову мусить Без перерви на обід...». Как чудесно, как мудро и мило!

Или вот не менее привычная картинка городского львовского быта: уличные музыканты, «вечірня музика без слів», «сопілки подих, скрипки схлип». И в эту картину, в эту бытовую уличную живопись приобщается «Час, що б’є годину, час незупинний». Не только звучит сам, но и «завмер-заслухавсь на хвилину», чтобы дальше помчать себе, «планеті навздогін». Монтаж бытового и вечного порождает финальный оклик, он же призыв к музыкантам: заиграть так, «щоб нота ця Через віки торкнулась серця Митуси, вільного співця» (Митуса  — летописный певец). Призыв пробить занавес временного пространства, чтобы отозвалось оно в далекой дали... Ну, сколько же здесь тем для неспешно-мудрой беседы мамы или отца с детьми!

Природа — она предстает у Содоморы в разных ипостасях. В такой, к примеру, как в «Осенней песне», где «Всі барви й звуки скошені, Лиш срібло де-не-де: Струна найтонша осені Мелодію веде». И мелодию эту заслушал «мак однесенький, що дивом уцілів». А там уже ночь подкрадывается, и песни нить прерывается потихоньку. Гармония сфер, человеком неуправляемая, но человеком полностью постигнута  — и именно в этом простая наука: слушать эту мелодию земли и небес.

А Годинник в одноименном стихотворении —  «час він дробить, тне на січку», и учит тому, что жизнь — это непрерывное движение. Поэтому «де б не був ти — треба йти. Бо життя — дорога, стрічі, Хто не йде — той на узбіччі». Как просто и как улыбчиво-мудро: «Як із Часом поведешся, Так життя твоє складеться».

Уникальная книга, сотворенная Андреем Содоморой в сотрудничестве с Лесей Квик. Она поворачивает нас лицом к потерянным, казалось бы, ресурсам коммуникации — прежде всего в семейном кругу. Возможно, «Скельця розмальовані» — главная книга года, который наступил. По крайней мере, очень хочется, чтобы она получила такой статус и следовательно — вошла в каждую украинскую семью!