Вечное возвращение

Книга Екатерины Петровской «Мабуть Естер» (Vielleicht Esther) в переводе Юрия Прохасько (издательство «Книги — ХХI», Черновцы) почти сразу стала фактом украинской словесности. Слава этих историй (авторское определение жанра — «истории») началась еще в позапрошлом году, когда Vielleicht Esther отметили престижной премией имени Ингеборг Бахман в Германии. Были одобрительные рецензии в ведущих международных изданиях, переводы на основные европейские языки. В этом году дело дошло до Украины

Сложность перевода подчеркнула сама Екатерина в нашей с ней беседе (см. «День» от 14 марта 2014 г.): «Оказавшись в Германии и начав писать, я приблизительно представляла себе, с кем хотела говорить: немец одного со мной возраста, выросший там-то, и т.п. В этом смысле непонятно, как книгу переводить, потому что там языковая игра, внутреннее напряжение, внутренняя, мягко скажем, робость человека перед немецким языком, который он выучил очень поздно... Я что-то делала внутри немецкого, такие странные штуки, которые может написать только человек из другой культуры».

Усилия полностью оправдались. Перед нами — блестящая работа двух одаренных литераторов. Уровень мастерства Прохасько можно оценить уже на первых страницах хотя бы по этому виртуозному каскаду аллитераций: «Я пускалась усе далі й далі, без найменшого страху зірватись, зарватись, я дедалі швидше вирувала у віражах цього ніколи не винесеного вироку, бо хто не лукавить, той не літає».

Язык — самое большое приключение книги. Он определяет моральные, бытийные, исторические координаты в странствиях героини, начало которым, что важно, положено еще за пределами повествования (в открывающей сцене на вокзале: «Я надто часто тут, подумала коротко, може, я і є той стрілочник, який завжди винен, стрелочник винен тільки російською, подумала я»), и это не прустовский поиск утраченного времени, речь идет о поиске «втрачених/страчених» людей, соответственно, проблема иная, опять же языковая: создавая факт искусства из фактов жизни — что мы теряем, что приобретаем? В кульминационной главе, которая и называется «Мабуть Естер», когда семья Петровских эвакуируется из Киева в 1941-ом, из-за того, что кадку с фикусом (название которого на немецком очень похоже на слово «фикция») выставили из грузовика, отец Екатерины, тогда еще ребенок, уехал со всеми и спасся; но это слишком красивый образ, чтобы быть правдой, о фикусе то помнят, то нет, в конце концов сам Мирон Семенович говорит:

«Навіть якщо його й не існувало, такі похибки промовляють іноді більше, ніж ретельна фіксація подій. Іноді саме дрібка поезії робить спогад правдивим».

Но: «Не минуло й тижня, як батько сказав мені: знаєш, здається, я пригадую той фікус. Мабуть. Чи він у мене вже від тебе? /.../ Тобто виявилось, чи могло б виявитися, що ми завдячуємо життя фікції».

Так как же рассказать о реальных событиях — правдиво или более чем правдиво — с крупинкой поэзии?

Ответом является книга: мы обретаем правду искусства, безусловную по своей природе. Наверное, Эстер — одна из бабушек, имя которой никто точно не помнит, однако автор не просто наполняет жизнью этот неясный силуэт, она вписывает его в поле литературных знаков, которые связывают Эстер со всеми замученными до смерти, со всем объемом травмы Истребления. Шесть страниц подряд старушка невыносимо медленно идет к перекрестку, где ее застрелят. Пока идет — много чего успевает произойти сразу в нескольких параллельных временных измерениях; возникают образы Ахилла, который никак не догонит черепаху в знаменитой апории Зенона, уязвимой пяты античного героя, «душы в п’ятах», пят, сближающих Ахилла и черепаху, черепаху и обреченную женщину — виртуозный ряд метафор вызывает катартическое напряжение, а приближение Эстер к гибели происходит на действительно планетарных подмостках, потому что смерть одного — это смерть всех:

«На розі внизу вигиналися вулиці, заокруглювалися вдалині, й було відчутно, що Земля таки крутиться».

Свой круг в личном аду проходит и рассказчица. Она нашла тех, кого хотела или даже не надеялась найти, но главное — переродилась в писателя благодаря очень непростому путешествию. Мотив регулярного возвращения завершает книгу так же, как и начинает ее; когда Екатерина оказывается возле дома, который считает своим, незнакомая женщина говорит ей:

«Щось останнім часом я надто часто вас тут зустрічаю! А я здивовано відповіла, мене не було тут уже багато років. Це не має жодного значення, сказала вона. /.../ Я була така ошелешена, що стояла, як вкопана... Коли роззирнулася... пані ніде не було, мов у повітрі розчинилася, і я подумала, що вона має рацію, щось я надто часто сюди повертаюся, справді, подумала я, трохи зачасто».

Это — суть рассказчика, обращенная к нам: текст, который будет жить и возвращаться каждый раз с новым и в то же время неизменным посланием. Настоящая литература.