Взгляд из Люблина

Без Андрея Савенца трудно представить жизнь украинского общества в Люблине. Возьмем шире: культурно-художественная жизнь Польши. Вот и на фестивале Inne brzmienia (Иное звучание) этим летом пан Андрей был среди организаторов литпрограммы и вел ряд мероприятий. В Люблине презентовали в частности уже пятую польскую книжку эссе киевлянина Николая Рябчука в переводе Андрея Савенца. Но наш бывший земляк также переводит и с английского, в частности романы Хемингуэя и Рушди.

ТО, ЧТО СУЩЕСТВУЕТ МЕЖДУ ЯЗЫКАМИ

— Вы — универсальный переводчик поэзии, прозы, эссеистики, научных исследований в польском и английском языках. Как «изнутри» видите разницу в подходе к переводу таких разных текстов?

Андрей САВЕНЕЦ: — «Изнутри» над этим особенно не задумываюсь. Возможно, потому что более широким контекстом сравнения для меня является устный перевод: и последовательный, и синхронный. В таком сопоставлении разные типы письменного перевода не воспринимаются как кардинально различные. Но, конечно, отдельно стоит перевод поэтический, особенно стихотворений рифмованных и ритмичных, который нуждается в совсем других затратах времени: с отдельными строфами, строками в голове просыпаешься и засыпаешь, пока не найдешь удовлетворительного решения.

— Эрнест Хемингуэй и Салман Рушди, романы которых вы перевели, — очень разные писатели. Как настраиваетесь на толкование такой чуть ли не противоположной стилистики? Какие проблемы возникли во время работы над этими произведениями?

— Авторы, конечно, очень непохожие, но здесь как с любимыми музыкальными композициями или фильмами: для многих из нас их перечень может показаться достаточно эклектическим. Я работал с текстами тех авторов, которые в разные времена вошли мне «под кожу». Невзирая на выразительные отличия, была определена общая проблема — колебание, насколько далеко можно подвинуться в воссоздании запрограммированной оригиналом несхожести на уровне языка или скорее того, что существует между языками: с одной стороны, английским, а с другой — хинди и урду, в случае Рушди, и испанским, в случае Хемингуэя. В нашей читательской культуре такая несхожесть, искусственность трактуется все-таки с подозрением. Для Рушди характерной является стилистическая пестрота, переключение регистров — от арабского фольклора до суржика обитателей нью-йоркского Квинз. Хотя, если задуматься, такая полифония для каждого современного роман — уже данность.

— Как-то сказали, что переводческая деятельность остается вашим основным источником дохода. Что добавили бы?

— Был такой период в жизни. Перед ним и после него таким источником было преподавание в университете, потому в последнее время мне была подарена невероятная роскошь переводить, прежде всего для удовольствия, принимая заказы на перевод любимых авторов.

«ИНОГДА КАЖЕТСЯ: ЧТОБЫ ПИСАТЬ СТИХОТВОРЕНИЯ, МНЕ НЕ ХВАТАЕТ НАИВНОСТИ, А ИНОГДА — НАХАЛЬСТВА»

— Вы — автор двух сборников стихотворений, принимали участие в издании житомирского литературно-художественного журнала «Авжеж!». В настоящее время пишете поэзию?

— Буквально несколько недель назад, переводя предисловия к только что изданной в Польше книжке эссе Николая Рябчука, натолкнулся на цитированный там постулат Грицка Чубая, который я для себя сформулировал несколькими годами ранее: можешь не писать — не пиши. Те сборники и те стихотворения остались где-то далеко. Иногда кажется: чтобы писать стихотворения, мне не хватает наивности, а иногда -нахальства. Ведь зачем пробовать что-то сформулировать, если это уже в совершенстве сделали твои любимые поэты?

— В настоящее время проживаете в Польше. Как охарактеризовали бы тамошнюю литературную среду? В чем видится принципиальная разница с Украиной?

— Я не особенно включен в литературную жизнь. Поддерживаю контакты с несколькими поэтами, которых переводил, с редакцией журнала «Акцент» — вот и все. Но говорил бы скорее об обществах во множественном числе — и здесь имеем как раз схожесть с украинской ситуацией.

Отличия же заметны на уровне системы — более стабильной и прогнозируемой, если идет речь о таких структурах, как Институт книги, о софинансировании издания книжек или литературных фестивалей из государственных грантов. Но это само по себе не формирует литературу. Отдельный вопрос — это сама украинская литературная среда в Польше: явление своеобразное, с долгой традицией, с отдельным периодическим изданием, но неполное, потому что лишено прозаической струи, если не считать «Хронологиона» Юрия Гаврилюка из Бельска — кстати, автора многих публикаций в «Дне».

УКРАИНСКО-ПОЛЬСКОЕ (НЕ) ПОНИМАНИЕ

— Вы являетесь активным членом Украинского общества в Люблине, воспитываете с женой Ярославой четырех детей. Изменилось ли отношение лично к вам и в целом к украинцам после пресловутого закона Польши об Институте национальной памяти?

— Вот свежий пример: после чествования памяти украинских жертв в Сагрине люблинский воевода резко атаковал «националистов из Украинского общества» и персонально моего товарища, председателя общества Григория Куприяновича. К сожалению, в Польше мэйнстримом становится представление, что тот, кто «имеет наглость» почтить память невинно замордованных украинцев или просто быть членом украинской организации в Польше, уже автоматически заслуживает имя националиста. Так за короткое время нам разрушили всю тщательным образом выстроенную конструкцию украинского-польского понимания. Боюсь, самое худшее — впереди. Возможно, стоит пытаться видеть что-то позитивное в том, что некоторые вещи проговорятся, что наружу выплеснется вся эта агрессия, ненависть, глупость — чтобы потом можно было судить по правде?

СПРАВКА «Дня»

Андрей САВЕНЕЦ — поэт, переводчик и исследователь перевода, критики. Член Ассоциации украинских писателей, Национального союза писателей Украины. Автор монографии «Поезія у перекладі: «українська» Шимборська» и ряда литературоведческих, литературно-критических и переводческих статей в журналах, пособиях и научных сборниках. Доцент Люблинского католического университета Ивана Павла ІІ, преподает в частном лицее им. И. Я. Падеревского (Люблин). Секретарь Украинского общества в Люблине.