Запуск процесса «демаргинализации»

Недавно вернулась из тура по Украине, где презентовала свой новый сборник стихов «Співіснування». Над ним работала 8 лет. В этом году на «Книжном Арсенале» читала «жесткую» женскую поэзию. Переводит с польского, русского, белорусского языков. Литературовед-медиевист, защитила диссертацию о низовом барокко. Говорит, ей оно близко из-за чувственности, восприятия мира эмпирическим путем. Искусство для нее приобретает смысл только в связи с человеком. Не верит, что текст можно создать только благодаря средствам и приемам. Всегда внутренне помнит свои стихотворения. Нам удалось побеседовать с Галиной Крук о свободе, понятии чужой, национальной идентичности и маргинальности интеллектуалов.

— В твоей поэзии очень присутствует категория свободы. Еще Роман Кись на презентации вспоминал об этом. Конечно, свобода — понятие релятивистское. Но чем она является для тебя — во внутреннем и гражданском измерении?

— Свобода в самом общем смысле — это возможность быть собой. Отсюда вытекают все прочие свободы: на уровне общества, социума, мышления или веры. Момент несвободы подавляет меня больше всего — когда вынуждена действовать не по своему желанию или потребности. Когда нет свободы, возникает конфликт. И я заметила, что человеческая сопротивляемость в этом месте — очень слабая. Отступление к сфере несвободы делают очень маленькими шагами — не бывает так, что свободный человек в одно мгновение превращается в раба. Но часто мы уступаем — соглашаемся на решения, которые нам не нравятся, работаем там, где не нравится, делаем то, чего не хочется. Свобода связана с категорией выбора. В украинском обществе есть очень много способов ущемить свободу, но в целом это не будет так выглядеть. Человеку кажется, что речь не идет о выборе свободы или несвободы, но желаемый выбор он сделать не может. Мотивируется, например, материальными факторами. На самом деле в западном обществе тоже не без проблем — капитализм диктует жесткие экономические условия. Но они, по крайней мере, задекларированы, и ты можешь их отстаивать и их добиваться.

— У тебя есть несколько стихотворений, которые можно смело отнести к гражданской лирике. Процитирую несколько строк, которые мне показались очень глубокими: «Ми надто довго жили, покладаючись на інших/ як книжка пише, що люди скажуть/ ми надто звикли до цих вишитих гамівних сорочок/ до цих дуль у кишені, які часто видаємо за спротив [...] я належу народу, я — цей народ/ я не хочу, щоб ми довіку ходили такими глухими шляхами/ отже, я починаю від себе — я розорюю межі/ я — ми, я-ми, ями». Ты затрагиваешь вопрос осознания украинцем себя. Или, по-твоему, национальная идентичность действительно является «вишитою гамівною сорочкою» для украинца?

— В этом стихотворении основной акцент лежал на дихотомии «я — мы». Это касается наших психоментальных стереотипов, потому что мы привыкли, что выбор за нас сделает кто-то — «от меня ничего не зависит, пусть другие сделают, а я поддержу». Реально защищать свою позицию многие не готовы. И это можно объяснить, ведь исторически нас так очень долго воспитывали, объясняли, что «инициатива наказуема», кто высовывается — того «равняют». А почему «гамівні вишиті сорочки» в стихотворении? Потому что очень много псевдопатриотизма, наигранного, на публику. Часто вышиванка становится оберткой, под которой нет позиции, подкрепленной конкретными делами. А когда речь идет о ситуации выбора, человек действует противоположно. В нашей национальной идентичности очень размыто понятие «мы». Присутствует индивидуализм — каждый сам за себя. И когда нужно сделать что-то для общества, спрашиваем: а кто это «мы»? а что, если это «мы» подведет меня? И многие из нас решают, что это «мы» не достойно их «я». Соответственно, начинаются проблемы недоверия, и это очень четко видно из нашей политической ситуации.

— Существует мнение, что украинские интеллектуалы маргинальны. Их ничего не объединяет, каждый остается на своей платформе. Говорят, что нет элиты, но из чего она должна вырасти? Как, по-твоему, можно запустить этот процесс «демаргинализации»? Вокруг чего должны консолидироваться украинские интеллектуалы?

— Для себя я вижу роль украинского интеллектуала в том, чтобы преумножать количество себе подобных. Не скажу только интеллектуала, а шире — интеллигента. Поскольку речь идет не только о категории ума, но и о других качествах и ценностях. Человека делает интеллектуалом или интеллигентом то, что он делает в действительности. А не то, как он хочет о себе думать. Проблема наших интеллектуалов в чрезмерной оторванности от общества, в определенной интеллектуальной пренебрежительности и попытке противопоставиться. Не может быть учителя, который презирает своих учеников и при єтом пытается их чему-то научить. Роль украинского интеллектуала — сложная и ответственная, приходится постоянно оглядываться, не слишком ли ты оторвался от всех, однако одновременно приходится остерегаться, чтобы не впасть в грех «популизма» в угоду этой общественности.

— Видела недавно статистику о том, что читают украинцы. Во-первых, 50 % не читают вообще, а во-вторых, поэзию читают 9 %. Если на Западе поэзия продается тысячными тиражами, то у нас существует проблема малотиражности. Прежде всего, конечно, влияет материальный фактор — человек просто не может себе позволить купить книгу. Но если смотреть глубже... Как писал Ортега-и-Гассет, происходит «дегуманизация искусства». То есть современный человек «не успевает за искусством», перестает его понимать, не может постичь. И отбрасывает как что-то ненужное. Каковы, с твоей точки зрения, причины того, что поэзию читают мало?

— С одной стороны, не все так плохо, как можно подумать. Наблюдала, что у нас авторов современных читают больше, чем на Западе. Это если говорить об обычных живых поэтах, не награжденных Нобелевской премией (потому что там в игру вступают уже совсем другие факторы формирования тиражей). Но здесь все зависит от того, как пишет автор, о чем, для кого. Если он исповедует тот подход, что ему нет дела до читателя, то, согласитесь, при этом грех жаловаться, что читателю тоже нет дела до такой поэзии. Для каждого времени своя поэзия, я считаю. Даже больше — для каждого человека своя. А потребность в лирике всегда существовала и будет существовать, есть переживания и ситуации, которые не каждый может выразить, то, что лежит где-то уже в плоскости метафизики. Очень многие люди не умеют высказать то свое глубинное, что временами накатывает и не поддается рациональному анализу, но переживают эти состояния, имеют потребность об этом почитать. Если они находят своего писателя, если происходит контакт, то для обеих сторон он важен. И в Украине не все так страшно. Я не могу пожаловаться на проблему с тиражами, мои книги выходили и быстро расходились немалыми тиражами. Наибольшую сатисфакцию имею, когда реальные незнакомые мне люди говорят, что то или иное стихотворение помогло им что-то понять или просто справиться с какой-то ситуацией или эмоцией. Я не пишу в расчете на это, я пишу о том, что сама переживаю, наблюдаю или о чем думаю, но я такой же человек, как другие, а следовательно, других это тоже волнует.

— Что-то переводишь сейчас?

— Постоянно перевожу. Но я себе пообещала, что пока не издам те переводы, которые уже готовы, то сделаю паузу. Есть переведенная с польского поэзия Казимежа Вежинского, которого у нас не издавали вообще. Еще — перевод Станислава Лемма «Тайна китайской комнаты». Это 330 страниц очень интересных футурологических эссе о человеке, возможностях, искусственном интеллекте, влиянии масс-медиа, строении мозга. Думаю, эта книжка заинтересовала бы многих читателей, но как-то не сложилось: у львовского издательства «Наутилус» были очень амбициозные планы издать «Бібліотеку інтелектуальної прози», однако начался кризис, а потом умер Лемм, а потом, наверное, закончился срок приобретенных прав на издание.