Знак судьбы

В Украине ширится память о двухсотлетии со дня рождения Маркиана Шашкевича, поэта, который взывал к русинам-украинцам, когда Русь-Украину укрывали «мраки тьмаві» национальной руины: «Разом к світлу, други жваві!»

Предвещал полносилое возрождение, напоминая своим современникам: «Ти не неволі син!». Спрашивал: «Руська мати нас родила,/Руська мати нас любила: Чому ж мова єй немила?». Когда украинство потопало в русификации, полонизации, германизации, пренебрегая самой дорогой национальной ценностью, он первый в Галичине обратился к украинско-галицкому «читателю» с честными и откровенными словами: «Язик — є то найчеснішим даром природи. В нім являється душа народа... Язик руський (то есть украинский. — Ред.) не завсіди був у тім понехаянню, як нинішніми часами. Мала Русь своє письмо, мала Русь свою словесність, а слава із неї досі гуде світом слов’янським...». В юбилейный 2011-й год Маркиана Шашкевича Роман Лубкивский издал книгу «Камертон Шашкевича». Уместно, что она увидела свет в «Миссионере», издательстве отцов Василиан под руководством генерального директора о. Климентия, и со словом-письмом Верховного Архиепископа Киево-Галицкого Кир Святослава.

Привлекает внимание оригинальное оформление (известный художник-дизайнер Федор Лукавый). Материалы в книге по большей части не новые; первые из них относятся к шестидесятым годам прошлого века, но как раз тем книга приобретает своеобразную знаковость, что собранием статей, рецензий, докладов, речей, поэтических произведений передает феномен постоянной заинтересованности автором фигурой о. Маркиана.

А феномен — в чем? Роман Лубкивский не был сотрудником какой-то из научных институций, где мог взять тему по Шашкевичиане и ввиду служебной обязанности должен был ее «вести». Поэт только по собственному желанию «держит на контроле» дорогой образ. Во вступительном слове к книге он пытается «выяснить, хотя бы для семейного и приятельского круга!» — почему именно Маркиан Шашкевич так много дал ему как человеку, а уже потом как литератору. «Лиризм и историзм — два крыла Маркиановой музы — стали мне помощниками! В первых творческих попытках. Второй «момент истины» — приближение к Маркиану Шашкевичу во время учебы во Львовском университете имени Ивана Франко в 1958-1963 гг. Собственно, во времена «шестидесятничества» шашкевичевская программа (глубокое познание истории и культуры Родины, не той мифической, насильственно навязываемой режимной идеологией), а своей украинской, возвеличение родного языка, переводческая деятельность и много другого — была не только образцом, но и морально-патриотическим побуждением».

В послесловии к рецензированному изданию Михаил Шалата достаточно скрупулезно прослеживает основные коллизии во времени духовного диалога автора с Шашкевичем. Однако литературное и культурническое значение книги этими «коллизиями» не исчерпывается. Стоит отметить, что все материалы написаны поэтом. Поэтому обозначены высокой эмоциональностью — написаны, следовательно, не только умом, но и сердцем. Однако, несмотря на глорификационный характер, отличаются правдивой научностью. Собранные в целость, обнаруживают концептуальные идеи, которые вытекают из исследовательской практики автора, являются существенным дополнением современной научной Шашкевичианы.

Автор из произведения в произведение настойчиво проводит смелую и неопровержимую концепцию, которую можно вместить в лаконичную и сложную по содержанию фразу — формулу из статьи «Провісник доби нової» (1978 г.): «Основанное им духовное возрождение не было бы возможным, если бы основатель «Руської Трійці» не воспользовался общественным и творческим опытом всех славянских литератур. Человек широких интеллектуальных горизонтов, глубокий знаток античного мира, современной ему европейской литературы, он пытался расширить жанровые и тематические границы украинской поэзии. Он привил ей жанр и форму сонета, культивировал балладу, элегию, лирическое послание, разновидности героико-торжественной лирики, эпического песнетворения. Его стих, динамичный, плавный, много инструментированный, поражает колористическим богатством. Он легок и доступен, прост и сердечен. При более пристальном взгляде открывается стилистическое разнообразие, живописность Маркиановой поэзии».

Публицистика в книге приводит не только познавательно-научное свидетельство, которое уже состоялось. Несколько материалов содержат и ряд «запросов» на будущее к обществу и правительственным структурам. Среди них, по мнению автора, первоочередным является возобновление церкви Св. Духа, ведь она связана с Шашкевичем-семинаристом. Без нее память о нем будет неполной. Книга завершается блоком автора. Ведущей здесь является кантата «Камертон Шашкевича», написанная сердцем, где поэт вводит Маркиана в ряд «...Шекспир, Бараташвили, Маха, Краль... Неслучайно, — заявляет автор, ведь —

«У цьому колі — там не тільки ви,
Але й народи ваші, так — народи!
А їм із прадавен впродовж століть
Чинилась кривда, так — народи!
А їм із прадавен впродовж століть
Чинилася кривда. То давали «право»,
То відбирали знову. То свідомо
Не помічали їх на карті світу».

Эти слова выстраданы автором, и верлибр, которым написано стихотворение, лучше всего служит откровенности разговора с читателем. Стоит подчеркнуть, что во время написания кантаты (1986 г.) Роман Лубкивский уже был «в кругу» самых выдающихся украинских поэтов по наработкам, по творческому мастерству, однако он, очевидно, чувствуя ответственность перед Предтечей, прилагает максимальные усилия, на всю потугу своего таланта, чтобы его произведение — посвященное Маркиану и о Маркиане — зазвучало оригинально, светло, возвышенно. Мастер и достигает задуманного уровня, привлекая к работе все творческие возможности. Он действительно пишет поэму в форме поэтической кантаты, которая естественно звучит в могучем академическом хоре — только нужен дирижер соответствующего уровня таланта, соответствующего понимания величия Шашкевича.

Автор применяет большой спектр стихотворных форм — от балладных ямбических образцов до терцин «каменярского» пошиба. А там, где автор хочет сойтись с читателем на регистрах наивысшей душевной исповедальной тайны, он прибегает к верлибру, словно давая понять читателю, что речь идет о высоком, святом, самом сокровенном. Кантата нуждается в глубоком научном литературоведческом анализе, а, следовательно, и раскрытии всех ее находок и прелестей — в честь Маркиана!

Однако исповедание автора больше подобно клятве на «мече»: «вберегти і відстояти свій народ... умертвити поріддя слуг Сатани».

Книга обогащается новыми материалами и дальше. Очевидно, автор вскоре переиздаст ее дополненной. Ведь Роман Лубкивский не изменяет концепции своего духовного единения с Предтечей. «Да, Наш Маркиан и Маркиан мой — это знак судьбы», — отмечает он.