Cкупая слеза
Был когда-то фотопроект Семи Тейлор-Вуд с известными актерами «Мужчины, которые плачут». Красиво плакали. Не стоит, разумеется, особенно доверять актерским рыданиям; фотограф и не скрывала, что использовала в работе искусственные слезы. И убедительно разве что Форест Уитакер выглядел: размазывал упоительно сырость по вдохновенно перекошенному лицу. Зрительского внимания тем фото хватало.
Она - роскошная за пятьдесят - учит жизни: «До сорока лет женщина должна в совершенстве овладеть искусством плакать. Элегантно, непринужденно, молча, драматично и чтобы макияж не потек. Это твое супероружие. Главное - выдержать баланс и не вызвать слезы взаимные... Массовое уничтожение нам ни к чему», - улыбается.
Проводили опрос среди американцев благополучного среднего класса среднего возраста. Спрашивали о самых сокровенных страхах. Оказалось: женщины боятся быть изнасилованными, мужчины - быть высмеянными.
Это на первый взгляд три разные истории. Но для меня эти три - часть одного сообщения о мире, где все наоборот. Страх реальных слез должен рано или поздно закончиться взрывом слез вымышленных, воображаемых, искусственных. И это - всегда игра всерьез и на вылет.
«Естественные» слезы закреплены за высвобождением давно освоенных, но сейчас угнетенных эмоций. Слезы демонстративные к эмоциям отношение имеют опосредованное, они прежде всего восстанавливают необходимую дистанцию с Другим, наблюдателем. При этом «мнимые» рыдания... Почему кавычки, кстати? Потому что мнимые-то они мнимые, но вполне наглядные и искренние!.. Так вот, они не демонстрируют наши страхи, они их утверждают. Пострадать, понимаете, в свое удовольствие. Порыдать для последующего момента понимания.
В одном из свеженьких украинских рассказов (Марыся Никитюк написала) у сурового крепкого брутального мужчины долго умирает жена. Тем, кто пытается его утешить, он отвечает: «Я это пережил». Когда ЭТО наконец происходит, его находят на берегу пруда: сидит с бутылкой пива в одной руке и плачет в рукав другой. «Трудно представить, как бы это выглядело, если бы не пережил», - констатируют. Тяжело. Но можно. Потому что здесь же скорбный вдовец начинает потешаться над другим мужчиной и разражается диким смехом. «Вроде никакой смерти не было», - подытоживает рассказчик. Этот смех, даже не так, эта унизительная насмешка, смех на опережение, пока не начали глумиться над тобой - это и есть «не пережил». А ритуальные слезы, слезы - прямо здесь. Рядом со злым смехом.
В другом рассказе (это уже израильтянин Эдгар Керет) мужчина плачет по ночам по жене, которая его бросила. Он не хочет восстановить те отношения, он просто рыдает каждую ночь. Друг исцеляет его, по крайней мере искренне в том лечении уверен, потому что ведет плаксу к дешевой крашеной проститутке. Оно и понятно: рыдать перед благодарной «бюджетной» публикой брошенному любовнику будет неуютно. Смешной рассказик.
Когда в художественном тексте встречаем слезливый фрагмент, здесь действуют определенные повествовательные техники. Опять, именно и сугубо техники. Нами открыто манипулируют. Здесь важным является момент, время события. Персонаж осознал преграды к абсолютному счастью, а мы о них и без того знали - в этот момент психологическое напряжение, которое перед этим нарастало, решается в его слезах и нашем сочувствии. Человечество, смеясь, прощается со своими печалями и горько оплакивает надежды быть счастливым.
Похоже возникает комический эффект, между прочим. Мы знаем то, о чем герой не подозревает. В момент, когда он об этом что-то узнает, реагируем двумя способами - хохочем или рыдаем. Когда совпадают наши оправданные ожидания и обманутые ожидания героя - мы плачем; происходит обратное - смеемся. Когда человек падает, поскользнувшись на банановой кожуре, мы заплачем или засмеемся. И зависит это не от нашей (не)способности к эмпатии, а от того, в каком мы сейчас находимся жанре.
Только один раз видела вживую мощный взрыв «ненастоящих» слез (не считая тех случаев, когда сама к этому прибегала). Глубокой ночью он рыдал, исповедуясь о травматических событиях из своего недавнего прошлого. Говорил действительно страшные вещи, я не готова быть их слышать. Но это выглядело так драматично и так нарочито, что позавидовал бы заслуженный режиссер какого-нибудь Крыжопольского ТЮЗа. Я слушала эти заготовленные ремарки и всматривалась в эти отработанные позы - и плакала вместе с ним. Потому что о некоторых своих бедах мы не способны говорить иначе - страшно без явного дистанцирования... Чьи слезы в тот момент были «искусственными», я не пойму никогда.
Вполне возможно, реакция на мнимые слезы, за которыми стоят вполне реальные проблемы, - это тест на наше преходящее сейчас как никогда внимание к чужим страданиям. Степень и продолжительность сочувствия к жертве зависит от того, как долго она будет удерживать на себе наш взгляд. Мы даем мелочь нищим на улице и быстро проходим дальше - потому что стыдно за собственное благополучие, так раздражает чужая слабость. Смотреть, как плачет человек, - это тоже всегда завораживает, пусть и из-за неоднозначности неудобное ощущение. Так как нечетко в этот момент осознаешь: я сочувствую его реальным проблемам и дистанцируюсь от своих хотя бы потенциально реальных слез.
Он плачет на красивых фото - а боится смеха в ответ. Она красиво плачет перед ним - потому что это ее способ избежать прямого насилия... Мы любуемся и одобряем.
