Годовщина
В конце этого месяца будет ровно 100 лет революции. Настоящей, а не тому осеннему кошмару, последствия которого мы до сих пор выхаркиваем с кровью и который, похоже, собираются отметить на некоторых соседних, также и на наших оккупированных территориях довольно масштабно.
Октябрь поглотил Февраль, и это несправедливо. Потому что весна вольностей Восточной и Центральной Европы началась именно с падения царской России. Кто-то испытал поражение. Кто-то, попробовав свободу, защищал ее с таким рвением, что никакие империи, как они ни назывались — Третий Рейх или СССР, — не смогли справиться с восставшими народами.
Украина, собственно, — порождение нескольких взаимно отрицающих восстаний. Наша динамическая основа — оба Майдана, у нас сохранилось немного удивления от неожиданной и неосмысленной независимости 1991 года, имеем в себе слишком много от 7 ноября по новому стилю и почти ничего — от Февраля.
В тот поезд нам, в отличие от Финляндии, Польши, Литвы, Латвии, Эстонии, заскочить не удалось. Но мы тогда по крайней мере попытались, и без той попытки не было бы ни 2004-го, ни 2014-го.
История, впрочем, не терпит сослагательного наклонения и учиться дает только на собственных, не на чужих ошибках. Через 97 лет, опять в том же месяце, мы начали движение к настоящему освобождению. И в этот раз, кажется, не ошиблись.
В конце концов, я сейчас нахожусь в стране (Германии), которая очень хорошо усвоила все свои новейшие уроки, — от революции 1918-го до Стены. Это видно на каждом шагу: на улицах и в кинотеатрах, в лицах людей и в образах телевидения, в организации общественного транспорта, в рекламе, в работе полиции — в чем угодно.
А чем мы хуже немцев?
Дмитрий ДЕСЯТЕРИК, «День», Берлин — Киев
